– Мы этого не допустим! – завыл Евлампий и начал переходить в боевую форму.

При его размерах, она скорее травматическая, чем боевая, но его отчаяние тоже оружие. Не хочется, чтобы он натворил то что умеет.

Людмила нетвёрдой походкой пофланировала к сосуду с тестом и кокетливо подала Оливье руку. Дядя, натянуто улыбнулся, и галантно помог ей забраться на табурет. Летучие обезьяны зааплодировали, улюлюкая и хлопая крыльями.

Фея, глупо улыбаясь, пожала руку Оливье и, обернувшись искрящимся облачком, проскользнула в кувшин. Я стоял близко, и видел, что внутри она снова превратилась в миниатюрную девушку с крыльями.

Повара и их помощники вернулись к работе. Хотя крылья у них ещё дрожали. Такие чудики!

Из сосуда разносился мелодичный звон, эхом разлетавшийся по кухне.

Голем уже поменялся, из рук-стволов валил пар, а в вихре вместо ног сверкали молнии.

– Следи внимательно, – не глядя, шикнул Оливье. – Никуда не лезь. Сожрешь что без спросу. Пасть зашью! Я отлучусь ненадолго!

– Да, учитель.

Он пробрался между столов, высокомерно расталкивая обезьян, и скрылся в портале следом за Чичей. Преображение голема прошло незамеченным. Его скромный размер впервые пришёлся кстати.

– Что ты творишь? – прошептал я. – Немедленно прекрати!

– Цель найдена, – упрямо изрёк Евлампий и трещина, заменяющая ему рот, растянулась в улыбке.

– Не вздумай! – шикнул я, пытаясь накрыть его ладонью.

Голем увернулся, но я схватил маленькую руку и отдёрнул обожжённые пальцы.

– Огонь!

– Я тебе дам огонь! – взвизгнул я и, несмотря на боль, потащил ствол вверх, но голем всё равно выстрелил.

Крошечный камешек, похожий на песчинку, хлопнув, умчался на волю. Я не уследил куда он делся, но услышал щелчок. Снаряд попал в кувшин с тестом.

Схватив с ближайшего стола мерный стакан, я накрыл Евлампия. Голем выпускал снаряды, они ударялись об стекло и падали ему под ноги.

Я облегченно вздохнул и повернулся к кувшину. Вместо мелодичного звона оттуда тянулась печальная мелодия, которую я уже слышал. Воспоминания не самые приятные. Я кинулся к Людмиле.

– Что ты делаешь?

Фея смотрела на меня расширившимися глазами:

– Я испугалась! – нервно хихикнула она. – Тры-ры!

– Перестань! – грозно рявкнул я. – Учитель скоро вернётся!

– Не кричи! – взвизгнула фея. – Я стараюсь.

– Немедленно, – просительно протянул я.

Людмила не ответила, но печальная мелодия оборвалась, и раздался музыкальный звон.

Голем пыжился выбраться из-под стакана, но тщетно. Не тратя время попусту, я натянул сверху край рубахи. Маскировка так себе, но держится без моего участия.

– Трави помалу, – скомандовал незаметно подошедший Оливье.

Я чуть не подпрыгнул от неожиданности.

– Вылезай! – цыкнул дядя громче.

Искрящееся облачко выскочило из сосуда и превратилось в фею.

– Чего застыл, как студень? Крем готовь! – завопил дядя.

Я побежал к столу, и на ходу чуть не сшиб фею. Она, покачиваясь, поднесла палец к губам и покачала головой. Я кивнул. Чтоб мне пусто было. Сумасшедший я что ли, о таком сплетничать. Людмила улыбнулась в ответ и, запинаясь, пошла к порталу. От неё сильно пахло кислыми яблоками.

– Трюм-рюм, трюм-рюм! – распевала фея, раскачиваясь между столами.

«Обязательно напоить синим сидром», вспомнил я.

– Что с плечом, любитель горбатых молюсков? Говорил же ничего не трогать! – недовольно заворчал Оливье.

Я вытащил стакан с Евлампием из-под рубахи. Боеголем упрямо расстреливая стекло.

– Чего мелочь бушует? – заинтересовался дядя.

– Из-за феи, – выложил я. – Считает, что вы её неправомерно используете.

– Ох, крысеныш, – вздохнул Оливье. – Где ты слов-то таких нахватался! Не доведёт тебя до добра твой голем.

Я не сказал, что он не мой. Что это по дядиной милости он сидит у меня на шее. Хотя и распирало.

Евлампий прекратил огонь, разглядев, что феи в сосуде нет.

Я тотчас снял стакан. Ходить с ним на плече и неудобно, и глупо. Оливье сунул кувшин в печь и перешёл к крему.

Голем помалкивал. Снова отрастил ноги и зарастил рот. Неужели раскаивается? Я чуть сливки не расплескал от умиления. Дядя кроме «подай это» и «сделай то, крысёныш» тоже не рассусоливал. А когда крем из пакета полез не на торт, а мне на руки, и вовсе выгнал с кухни. Не дожидаясь угроз, я сбежал подальше от стола, наблюдая, как он ловко кремирует торт, или как там это называется.

– Не стой за спиной, – прикрикнул Оливье, не оборачиваясь. – Укусишь, отравлю! Вали в портал!

– Да, учитель.

Спорить я, само собой, не стал. Стоило отойти, как голем подобрался ближе к уху.

– Молись, чтобы с феей ничего не случилось, – проскрежетал он. – Если она пострадает из-за того, что ты мешал её защищать…

– Ты хотел пристрелить её, чтобы не мучилась? – невинно уточнил я.

– Я хотел разбить сосуд! – зло воскликнул Евлампий. – Если бы с ней…

Я не дал ему договорить, войдя в портал. Нас забросило в просторный зал с гигантскими панорамными окнами. Я заметил, что обезьяны вообще тащатся от всего большого и яркого. У окон затаились длинные диваны и столик с фруктами. Мягкая мебель манила долгожданным комфортом.

– Если бы с ней что-нибудь случилось…

– Я бы пожалел, – закончил я вместо него.

С краю, зарывшись в подушки, спала фея, соседний диван облюбовал боцман. Оторвавшись от книги, он коротко взглянул на меня, мотнув головой:

– Кидай якорь!

Я провалился пушистое мягкое сиденье. Взял с подноса похожий на яблоко фрукт, немного откусил на пробу и, зажевал в своё удовольствие.

Распираемый от упрёков голем, косился на летучую обезьяну, и бушевал молча. Над его головой то и дело проскакивали маленькие грозовые облачка.

Отвернувшись от него, я сосредоточился на чичиной книге. Каждый раз, когда боцман перелистывал страницу, над обложкой вспыхивало жёлтое свечение.