Собака Сепи тоже не всегда интересовалась рассказами и воспоминаниями Антери. Какое-то время она могла слушать, глядя ему в глаза или наклонив голову. Но вероятно, все это было лишь притворство, потому что посреди разговора она широко разевала пасть и громко зевала. А потом отворачивалась и, высоко подбирая лапы, шла спать в конуру.
Ясное дело, в мороз у Сепи мерзли ноги, ведь у нее не было обуви; то, что она удалялась в конуру, было понятно. Да к тому же Сепи и сама была с ними на той охоте, и ей надоели эти бесконечные воспоминания… Но Антери все же представилась долгожданная возможность, когда учитель на одном уроке задал сочинение на тему «Путешествие по тайге». За урок Антери написал восемь страниц, тогда как другие мальчики — самое большее две, а иные и пол-страницы. Все переживания Антери, конечно, не уместились и на восьми тетрадных страницах, но, хотя из-за спешки в сочинении и были грамматические ошибки, по мнению учителя, оно было написано хорошо и увлекательно, и он прочел его перед всем классом. Став предметом всеобщего внимания, Антери, правда, сконфузился, но, с другой стороны, подумал про себя: «Вот теперь-то вы слышите, этакие вы болтуны и таежники». Все должны были слушать рассказ Антери о тайге, потому что сидели на уроке и учитель читал. Никто не мог прервать его.
…Они отправились из дому уже в пятницу вечером. В субботу у Антери был свободный от занятий день и отец тоже не работал. Сепи же была всегда готова, когда речь шла о том, чтобы уйти в лес.
Они долго ехали на мопеде по шоссе на север. Антери сидел сзади, ухватившись за пояс отца, Сепи устроилась на бензобаке между руками отца, державшими руль.
Был октябрь, погода стояла занозисто-ясная и солнечная, снег еще не выпал. Лес у дороги, болота, склоны пригорков и далекие сопки пламенели сияющими красками осени. Поездка с самого начала была как праздник.
Она была праздником еще и оттого, что они направлялись в те места, где был дом, в котором Антери провел свое детство. Хотя, насколько было известно, дом стоял теперь на острове, а то и вовсе ушел под воду, однако ближние горки прежней деревни все же возвышались над поверхностью воды. Быть может, с вершины какой-нибудь из них можно будет оглядеть окрестность и удостовериться, как обстоят дела. Хорошо было также повидать дедушку.
Правда, отец сказал, что это не наверняка. Он-то знал, где живет дедушка. Дедушка соорудил себе маленькую простую хижину на склоне горки и поблизости от их прежнего дома, и отец в одну из поездок проведал его. Но до его жилья надо было долго идти пешком, и, если бы даже они успели добраться туда за два предстоящих дня и две ночи, неизвестно было, застанут ли они его дома. Он много рыбалил и охотился, делал длинные концы и отсутствовал дома по нескольку ночей кряду.
— Посмотрим, как все обернется, — сказал отец. — Во всяком случае, нынче вечером мы никак не поспеем туда. Останемся на ночь у сосны.
«Ночь у сосны»… Эти слова были окружены ореолом. Антери слышал, как оленеводы, добытчики лосей и другие таежники пользовались этим выражением. И отец тоже, возвратясь с дальней охоты на птиц, иногда мимоходом упоминал о том, что провел ночь у сосны. А теперь это испытает и он, Антери. После этого он станет таежником не хуже других, думалось ему. И Сепи тоже будет свидетелем этого события, Сепи, дошлая по части всех таежных дел. Ей тоже довелось проводить ночь у сосны — семь раз, когда с дедушкой, когда с отцом. Иной раз даже зависть брала… Быть может, после этой охоты Сепи будет относиться к нему серьезнее, как к другим мужчинам, и не будет лишь стремиться играть с ним, как было доныне…
Они ехали два часа или около того и достигли деревни под названием Вуотсо. Здесь они свернули с шоссе направо и более часа ехали по лесной автомобильной дороге на восток. По мере того как они продвигались вперед, отец выкрикивал сидящему сзади Антери названия урочищ и рек: Овипульюнмаа, Риестойоки, Киимаселкя. Въехали на территорию заповедника Сомпио, миновали верховья реки Нииниоки, и по левую руку остались сопки Наттастунтурит. В это же время справа сверкнуло между елями знаменитое озеро Сомпиоярви, около пяти километров в длину и почти столько же в ширину, которое прежде имело на карте вид почти правильного круга. Теперь это прославленное озеро уже не было самим собой. Оно утратило свойственную ему особую форму, слившись на юге с созданным людьми водохранилищем. Оно перестало существовать. Его своеобразная форма сохранилась только на старых картах, а его название упоминается только в старинных книгах, описывающих Лапландию.
Проехали еще два ручья и оказались на обширном Роваселкя-кряже, поросшем по окраинам островерхими лапландскими елями, а выше — соснами. Среди живых деревьев тут было множество высохших, серых снаружи, но красивого красного цвета изнутри. Это были засохшие на корню сосны, старики возрастом в сотни лет, и Антери знал, что именно эти деревья имеет в виду таежник, говоря о месте, где он провел ночь у сосны. Костер, искусно сделанный из стволов красной лапландской сосны, горит долго и ровно, и его тепло — как раз то, что надо человеку, желающему заснуть в укрытии… Сосны есть, но существовать им уже недолго… У дороги, огибающей Роваселкя, стоят длинные, на десятки метров, и высотой в два-три метра штабеля двух или трехметровых сосновых бревен, ожидающих отправки на бумажную фабрику. Сосновые бревна используются также как строительный материал.
Ну, а после того, как будет спилена последняя сосна? Где провести таежнику ночь? Обеспечит ли прогресс новые возможности взамен утраченных природных, так что таежник сможет принести нужное ему ночью тепло в своем рюкзаке на то место, где застигнет его ночь и усталость? Будут ли тогда вообще таежники?
Быть может, думалось Антери, наступили последние мгновения, когда можно быть таежником, охотником, бродить в междуречьях и, в особенности, ночевать у сосны…
Мопед пришлось оставить у восточных склонов Роваселкя, так как дорога кончилась. Сепи соскочила на землю и тотчас побежала по своим делам. Отец и сын повесили рюкзаки на сук дерева, и отец расчехлил ружье, имевшее два ствола: для стрельбы дробью и стрельбы пулей. Отсюда предстояло идти пешком.
Но не успели они ступить и шагу по болоту, за которым возвышался небольшой холм под названием Суоритсинвоса — первая цель путешествия, — как Сепи лаем возвестила о том, что нашла дичь.
— Тетерка, — сказал отец, послушав с минуту. — Я пойду подстрелю ее и вернусь обратно, а ты можешь оставаться на месте… Заодно возьму Сепи на поводок. Если в этом большом лесу есть дичь — а она здесь, похоже, есть, — нынче вечером мы дальше его не уйдем. Сепи будет облаивать птиц до темноты и не успокоится, прежде чем мы не подстрелим найденную добычу. Мы идем пешком и только зря будем нести дополнительный груз. Ну, а ту тетерку, которую Сепи сейчас облаивает, мы можем приготовить себе на ужин.
Антери задумался, действительно ли отец сумеет хорошо приготовить тетерку, и решил, что сомневаться в этом не приходится. Конечно, отец сумеет управиться с ней, на это не требуется ни матери, ни какой-либо другой женщины. Ведь и дедушке никто не готовит еду, он прекрасно обходится сам… И впрямь, что бы делал таежник в своих долгих странствиях, если бы не умел готовить себе пищу? Антери решил про себя, что и он должен научиться готовить, по крайней мере то, что необходимо для охотника.
Раздался выстрел из дробового ствола — Антери уже научился различать, когда отец стрелял пулей, а когда дробью, — и вскоре отец вернулся большими шагами с тетеркой, ведя Сепи на поводке. Он быстро выпотрошил птицу, дал собаке награду, повесил птицу проветриваться поверх рюкзака, и скоро они уже широко шагали по болотным кочкам или делали извилистые обходы по «жилам» болота — сплошным рядам кочек, направляясь к маячившему в двух километрах впереди Суоритсинвоса…
