Примерно за полчаса до полудня они вышли к своему грей-лстоуну. Здесь все изменилось. В их тихой маленькой ложбинке теперь собралось человек шестьдесят; многие мужчины возились с пластинами сланца, вырубая лезвия для ножей и наконечники копий. Один из них держался за налитый кровью глаз, куда, очевидно, попал осколок от камня. У некоторых кровь капала с лица или сочилась из разбитых пальцев.
Бартон расстроился, однако он понимал, что бессилен сейчас что-либо предпринять. Единственная надежда заключалась в том, что пришельцев прогонит отсутствие здесь воды. Но и она быстро растаяла. Какая-то женщина сказала, что в полутора милях к западу находится небольшой водопад. Чистейшая влага струилась с вершины скалы вниз по узкому разлому стреловидной формы и скапливалась в небольшом каменном бассейне. Вода наполняла его примерно наполовину; если она перельется через край, то к равнине устремится целый ручей. Если собрать камни, валявшиеся у основания горного хребта, и построить небольшую запруду, удастся отвести поток прямо к ложбине.
— Или же попробуем проложить трубы для воды, сделанные из больших стволов бамбука, — сказал Фригейт.
Они поставили чаши на камень, и каждый хорошо запомнил положение своей, затем стали ждать. Бартон объявил всем, что намерен покинуть ложбину, как только чаши наполнятся пищей. Возвышенная местность на полпути между водопадом и камнем имела множество преимуществ для обитания; к тому же она, возможно, еще не заселена людьми.
Голубые языки пламени взметнулись над камнем в тот миг, когда солнце достигло зенита. На сей раз чаши выдали салат, итальянский черный хлеб с мелкими вкраплениями чеснока, масло, спагетти вперемешку с мясным фаршем, чашку сухого красного вина, виноград, кристаллы растворимого кофе, десять сигарет, палочку марихуаны, сигару, туалетную бумагу, кусок мыла и четыре шоколадных пирожных. Среди присутствующих раздались жалобы, не всех устраивала итальянская кухня, но никто не стал отказываться от еды.
Мужчины выкурили по сигарете, и группа отправилась к водопаду, расположенному у основания скалы. Он находился в самом конце стреловидного каньона, и тут уже обосновалось довольно много народа. Вода в бассейне была ледяной. После того, как люди Бартона вымыли посуду, высушили ее и наполнили ведра водой, группа двинулась в обратный путь к грейлстоуну. Через полмили они обнаружили подходящий холм, склоны которого поросли соснами. На голой его вершине возвышалась зеленая громада железного дерева. Вокруг тянулись бамбуковые стволы разнообразных размеров и видов.
Под руководством Казза и Фригейта, прожившего несколько лет в Малайзии, они нарезали стебли бамбука и лианы и соорудили из них хижины. Это были круглые строения с дверью и единственным окном напротив нее, с конической крышей, покрытой травой. Они работали быстро, так что ко времени очередного приема пищи все, кроме крыш, было закончено. Фригейт и Монат остались охранять лагерь, остальные взяли чаши и отправились к камню.
У грейлстоуна уже собралось не менее трехсот человек, торопливо сооружавших навесы, хижины и шалаши. Бартон предвидел такой поворот событий. Немногие были готовы шагать за едой полмили три раза в день ради уединения; люди предпочитали тесниться около грейлстоуна. Правда, оставалась еще проблема снабжения водой, и Бартона удивило, что поселенцы как будто этим не обеспокоены. Но тут одна хорошенькая словенка сообщила ему, что днем совсем рядом был найден источник отличной питьевой воды. Бартон тут же отправился осмотреть его. Из пещеры у подножия горной гряды вытекал ручей, который разливался в небольшое озерцо шириной футов пятнадцать и глубиной в восемь. Оно выглядело так, словно создатели этого мира решили пополнить его еще одним, завершающим штрихом.
Бартон возвратился как раз в тот момент, когда над камнем взметнулось голубое пламя. Казз неожиданно остановился и стал на виду у всех мочиться; ему и в голову не пришло отойти в сторону. Логу хихикнула. Таня покраснела. Итальянки привыкли к тому, что мужчины жмутся к стенкам и заборам в любом месте, где только им приспичит, поэтому, казалось, не заметили происходящего. Что касается Вильфреды, то ей доводилось лицезреть гораздо худшие вещи.
Алиса, к удивлению Бартона, обратила на Казза не больше внимания, чем на собаку. Возможно, именно это объясняло ее отношение к происходящему. Для нее Казз не был человеком, и поэтому от него не стоило ожидать достойного поведения.
Сейчас, пожалуй, не стоило укорять Казза, особенно пока он не понимал их языка. «Но ему надо будет кое-что объяснить языком знаков в следующий раз, когда он надумает облегчиться, — подумал Бартон, — особенно, если это случится во время еды. Каждый должен подчиняться определенным правилам и все, что портит аппетит другим, нужно запретить».
Проходя мимо Казза, он похлопал его по макушке буханкообразного черепа. Казз вопросительно посмотрел на Бартона, но тот покачал головой, показывая, что Казз поймет причину неодобрения тогда, когда научится говорить по-английски. Внезапно Бартон остановился, позабыв о Каззе, и коснулся пальцами кожи на собственной голове. Да, он не ошибся — на макушке начал пробиваться еле заметный пушок!
Он провел тыльной стороной ладони по лицу — оно оставалось таким же гладким, как и прежде. Но под мышками тоже оказался пух. В области паха, как и на лице, пока еще не было следов растительности. Возможно, там волосы растут не так быстро, как на голове. Он рассказал о своем открытии остальным, и люди стали ощупывать себя и друг друга. Все было правильно. Волосяной покров восстанавливался — по крайней мере, на голове и под мышками. Казз являлся исключением. У него волосы полезли отовсюду, исключая лицо.
Это событие вызвало всеобщее ликование. Смеясь и перебрасываясь шутками, они двигались в тени основания горного хребта. Затем повернули на восток и, миновав четыре холма, подошли к возвышенности, о которой уже начинали думать как о своем доме. Поднявшись до середины склона, они молча остановились. Фригейт и Монат не отзывались на их оклики.
Бартон приказал рассредоточиться и замедлить темп подъема. В хижинах никого не было; некоторые из них — те, что поменьше — были перевернуты или раздавлены. У Бартона мороз прошел по коже, словно над равниной пронесся ледяной ветер. Тишина, поврежденные хижины, отсутствие Фригейта и Моната — все это предвещало что-то недоброе.
Минутой позже они услышали улюлюканье и обратили свои взгляды к подножию холма. В траве показались безволосые головы обоих сторожей, и вскоре они уже быстро поднимались по склону. Монат казался мрачным, зато американец улыбался вовсю. У него было исцарапано лицо, разбитые костяшки пальцев кровоточили.
— Мы только что отогнали четырех мужчин и трех женщин, которые хотели завладеть нашими хижинами, — объяснил Фригейт. — Я сказал им, что они тоже могут построить себе дома, а потом повторил несколько раз, что вы вот-вот вернетесь. И если они не уберутся восвояси, то им крепко намылят шеи. Они прекрасно все поняли — они говорили по-английски. Как я выяснил, они воскресли у грейлстоуна, расположенного на милю севернее нашего. Большинство воскресших там же из Триеста, кроме этой компании. Они — жители Чикаго, умершие около 1985 года. Распределение покойников, несомненно, довольно забавное, не правда ли? Я бы сказал, что тут действует просто случайность.
— Одним словом, я процитировал им Марка Твена: «Вы, жители Чикаго, думаете, что вы лучшие люди среди всех. Истина же заключается в том, что вы просто более многочисленны». Это пришлось им не по вкусу. Они, похоже, думали, что я должен быть с ними заодно уже только потому, что я — американец. Одна из женщин намекнула на возможность награды — если я, конечно, переметнусь к ним и помогу отстоять хижины. Я отказался. И тогда эти янки заявили, что они все равно отберут наши жилища — если надо, переступив через мой труп.
— Но на словах они были храбрее, чем на деле. Монат испугал их своим видом. К тому же каменные топоры и бамбуковые копья давали нам большое преимущество. И все же их вожак подстрекал свою шайку к нападению. Вот тогда-то я внимательно присмотрелся к одному из них.
