Солнце озарило вершины восточного хребта. Потеплело. Костер погас, оставленный без присмотра. Настал второй день их новой жизни. И пока они почти ничего не знали об этом мире, о его владыках, о своей дальнейшей судьбе.
Из травы показалось носатое лицо Льва Руаха.
— Можно к вам присоединиться?
Бартон сухо кивнул, а Фригейт сказал:
— Конечно, почему же нет?
Руах вышел из травы, оставив этот риторический вопрос без ответа. За ним следовала невысокая бледнокожая женщина с большими карими глазами и прелестными тонкими чертами лица. Руах представил ее как Таню Каувиц. Они встретились прошлым вечером и остались вместе, обнаружив, что между ними было много общего. Девушка происходила из русско-еврейской семьи. Она родилась в Бронксе в 1958 году, стала учительницей английского языка, вышла замуж за бизнесмена, который сколотил миллионы и скончался, предоставив ей возможность в возрасте сорока пяти лет выйти замуж вторично за замечательного человека, любовницей которого она была уже лет пятнадцать. Она прожила всего шесть месяцев; смерть наступила от рака. Выложив все эти сведения на едином дыхании и в пулеметном темпе, Таня замолчала.
— На равнине вчера вечером был сущий ад, — сказал Лев. — Нам пришлось бежать в лес. Потому я и решил разыскать вас и попроситься обратно в группу. Я беру назад свое вчерашнее опрометчивое заявление, мистер Бартон. Думаю, что я имел основание для таких выводов, однако теперь я понимаю, что ту книгу следует рассматривать в контексте с другими вашими высказываниями.
— Мы еше когда-нибудь разберемся с этим, — кивнул Бартон. — В те времена, когда я писал ту... ту книгу, о которой вы так нелестно высказались, я страдал от низкой и злобной клеветы ростовщиков из Дамаска и они...
— Разумеется, разумеется, мистер Бартон, — поспешно проговорил Руах. — Я только хотел подчеркнуть, что считаю вас очень способным и сильным человеком, и поэтому хочу присоединиться к вашей группе, именно к вашей, а не какой-нибудь другой. Мы сейчас находимся в состоянии анархии, если только анархию можно назвать состоянием. И многие из нас нуждаются в защите.
Бартон терпеть не мог, когда его перебивали. Он нахмурился и сказал:
— Разрешите мне самому все объяснить. Я...
В этот момент Фригейт поднялся и произнес:
— Похоже, что возвращаются наши итальянцы. Интересно, где они провели все это время?
Однако из девяти вернулись назад только четверо. Мария Туцци объяснила, что вчера они ушли все вместе, нажевавшись резинки. Однако их прогулка вскоре закончилась у одного из огромных костров, пылавших на равнине. Затем произошло много разных событий. Драки и нападения мужчин на женщин, мужчин на мужчин, женщин на женщин и даже нападение тех и других на детей. Группа растворилась в наступившем хаосе. Утром она,
Мария, встретила троих друзей, когда искала среди холмов камень для чаш.
Лев Руах добавил несколько подробностей к рассказу Марии. По его наблюдениям, использование наркотической жвачки могло приводить к трагическим последствиям — или просто к забавным эпизодам. По-видимому, это зависело от индивидуальных особенностей организма. Одним жвачка дарила наслаждение, на других действовала возбуждающе. Иногда результаты ее употребления были ужасны. Руах рассказывал о супругах, умерших в 1899 году в одном из пригородов Триеста. Когда они воскресли, то лежали в шести футах друг от друга. Они плакали от счастья воссоединения, когда столь многие пары были разлучены. Они благодарили бога за ниспосланную удачу. Они провели пятьдесят лет в счастливом браке и теперь собирались не разлучаться во веки вечные.
Всего лишь через несколько минут после употребления жвачки мужчина задушил жену, швырнул ее тело в воду, подхватил на руки другую женщину и убежал с ней в темноту леса.
Некий мужчина взобрался на камень для чаш и произнес речь, которая, несмотря на дождь, длилась всю ночь. Он изложил своим немногочисленным слушателям принципы организации совершенного общества. К утру он настолько охрип, что был способен прокаркать лишь несколько слов. Его знакомые говорили, что на Земле он не принимал участия даже в голосовании.
Часть мужчин и женщин, оскорбленных публичной демонстрацией чувственных удовольствий, пытались протестовать и даже растащить любовные пары. Результаты: синяки, разбитые губы и носы, вышибленные зубы и два сотрясения мозга. Другие провели всю ночь на коленях, молясь и исповедуясь господу в своих грехах.
Несколько детей были жестоко изувечены, изнасилованы или убиты. Но не все взрослые поддались безумию: кое-кто защищал детей — или, по крайней мере, пытался это сделать.
Руах видел отчаяние и отвращение мусульманина-хорвата и австрийского еврея, обнаруживших в своих чашах свинину. Индус в отчаянии ломал руки — в его чаше была говядина. Еще один человек кричал, что все они попались в тенета дьявола, и выбрасывал в реку сигареты. Глядя на него, некоторые мужчины говорили:
— Лучше бы ты отдал нам эти сигареты, если не хочешь пользоваться сам!
— Табак — выдумка дьявола! Это растение было взращено Сатаной в саду Эдема!
— Но ты мог бы поделиться с нами, — заметил кто-то из компании собравшихся вокруг мужчин. — Ведь тебе-то не было бы никакого вреда!
— Я лучше выброшу это сатанинское зелье в реку! — вопил святоша.
— Ты фанатик и безумец! — крикнул один из парней и нанес ему удар в челюсть. И прежде, чем несчастный противник табака успел встать на ноги, он получил несколько крепких пинков от остальных мужчин.
Руах рассказывал, как неудачливый проповедник поднялся и, рыдая от ярости, закричал:
— Что я сделал, о господи, за что заслужил такое? О, боже, боже! Ведь я всегда почитал тебя! Я жертвовал тысячи фунтов на благотворительность! Всю жизнь я боролся против греха... Трижды в неделю я поклонялся тебе, о боже, в твоем храме... я...
— Я тебя узнала! — закричала какая-то женщина с голубыми глазами, красивым лицом и точеной фигурой. — Я узнала тебя! — Ты Роберт Смитсон!
Мужчина замолчал и, мигая, уставился на нее.
— Но я вас не знаю, миссис!
— Конечно, не знаешь! А не мешало бы! Я — одна из тысяч девушек, что гнули спину по шестнадцать часов в день на твоих фабриках! Для того, чтобы ты мог жить в своем шикарном доме! Чтобы ты мог одеваться в дорогое платье, чтоб твои собаки и Лошади ели лучше нас! Я была одной из твоих работниц! Мой отец гнул на тебя спину, и моя мать тоже, и все мои братья и сестры, которые не погибли от болезней и голода, все они были твоими рабами! Одна из твоих проклятых машин отрезала руку моему отцу, и ты вышвырнул его на улицу без единого гроша. Моя мать умерла от чахотки. И я тоже кашляла кровью, мой милый баронет, пока ты обжирался изысканной пищей и нежился на пуховиках..., а может, просто дремал на своей роскошной церковной скамье и швырял тысячи, чтобы помочь бедным азиатам или снарядить миссионеров для обращения в истинную веру язычников-африканцев... Мои легкие сгорали, но я пошла на панель, чтобы прокормить своих младших братишек и сестренок... И я подхватила сифилис, слышишь ты, гнусный набожный ублюдок — и все потому, что ты выжимал последние капли пота и крови из меня и подобных мне несчастных! Я умерла в тюрьме, потому что ты считал, что проститутки недостойны жалости! Ты... ты..!
Смитсон сначала покраснел, затем побледнел. Взяв себя в руки, он хмуро взглянул на женщину и произнес:
— Вы, распутницы, всегда найдете, на кого можно взвалить вину за то, что вы стали предаваться похоти и потворствовать своим гнусным вожделениям! Бог знает, что я стойко следовал его заповедям!
Он повернулся и пошел прочь, но женщина побежала за ним и замахнулась на него своей чашей. Все произошло очень быстро. Кто-то вскрикнул, мужчина повернулся и присел, так что чаша едва задела его макушку.
Смитсон быстро юркнул мимо женщины и затерялся в толпе. Однако, заметил Руах, мало кто понял, что происходит, потому что там больше никто не говорил по-английски.
— Смитсон? Сэр Роберт Смитсон? — задумчиво произнес Бартон. — Насколько мне помнится, он владел хлопкопрядильными фабриками и металлургическими заводами в Манчестере. Он был известен как филантроп, жертвующий крупные суммы на обращение язычников. Умер он, если не ошибаюсь, в 1870 году в возрасте восьмидесяти лет.
