— Я же тебе говорила — они дают интервью по личной просьбе папы, — заметила Энни, и Марио встрепенулся.

— М-да. Нет, я просто немного удивился, вот и все. Хорошо, газеты их не устраивают, но почему бы не встретиться с кем-нибудь из «Роллинг-стоун». Там такие люди — дух захватывает! Бена Фонг-Торреса могли прислать, к примеру, а фотографом — Джина Маршалла или там Энни Лейбовиц. Или, опять же, того парня из «Рэмпартс», а Майкл Газарис бы снимал. Видела его фотографии Джаггера с последнего концерта «Роллингов»?

Ответа Энни он не расслышал — пришлось довольно резко притормозить перед будкой, где брали деньги за проезд по мосту. Потом он врубил первую передачу, резко стартовал и дальше уже меньше сорока пяти миль в час не ехал. Капли дождя стекали с лобового стекла. Надо же, еще и пяти вечера нет, а солнце уже село, небо серое в черноту, а мост освещают только здоровенные тыквенно-оранжевые, совершенно хеллоуинские по виду фонари.

Мост они проехали, не обменявшись более ни единым словом. В кассетнике все еще играл новый альбом «Шептунов». По капоту и крыше барабанили ледяные капли дождя, поскрипывали по лобовому стеклу «дворники», а новая резина Пирелли, которой щеголяла маленькая «Вольво», шелестела по мокрому асфальту.

Час пик, пятница — все едут с работы домой в пригороды. Из-за дождя пробок было больше, чем обычно, кругом гудели клаксоны. Марио плавно свернул с моста на Дойл-Драйв, удивленно присвистнув при виде встречного потока машин и автобусов — плотное движение этим вечером, ничего не скажешь. Они проехали мимо коринфских колонн фасада Дворца Изящных Искусств, вниз по страшной Ломбард-стрит, расцвеченной неоновыми вывесками мотелей и грязных заправок, и свернули на Филлмор.

Все стояли в очереди на светофор на Юнион-стрит. Со своего сиденья Энни показала на грязноватый магазинчик, который они только что проехали. Марио обернулся:

— Ты эту галантерейную лавочку имеешь в виду?

— А ты хоть знаешь, что здесь раньше было?

Марио отрицательно покачал головой.

— «Матрикс». Да-да, тот самый клуб. Папа говорит, что он меня водил туда, когда я была совсем маленькой. Я-то, конечно, ничего не помню. А ведь там все играли в свое время, все группы: «Аэроплейн», «Дорз», «Ворлокс», «Нью-Райдерз» — все, короче. Но это было давно, еще когда все хипповали и ходили на демонстрации против вьетнамской войны.

— Вон там? Где ж там клубу поместиться? — изумился Марио, а потом быстро поехал через Юнион вслед за «Порше-914». «Порш» быстренько запарковался, а Марио погнал вверх по улице.

— Там же сесть негде, как они там деньги зарабатывали?

— Я сама в шоке. А папа говорит, что тогда были другие времена — мир, дружба, жвачка и все такое. Все добрые, милые и чуть ли не святые.

— Ну-ну. На «Шептунов» его посмотри — те еще святые. Или теперь все не так, как в прежние времена?

— He-а, не так, — засмеялась Энни. — Эти прям в золоте купаются. Папа сказал, что лейбл им выплатил некислый аванс, плюс они еще нормально так зарабатывают концертами и телепрограммами. Раньше-то по телику рок-группы не показывали — ну, конечно, если ты не Элвис и не «Битлз» в гостях у Эда Салливана.

— Кто такой Эд Салливан? — мрачно поинтересовался Марио.

— Был такой вроде ведущий, типа как Дик Кларк. Вроде как — я не помню.

— Понятно.

«Ктулху», новый альбом «Шептунов», вышел вполне в духе времени: необычно звучащие, тяжелые гитарные рифы и куча непонятных слов про какого-то Реаниматора. Энни вынула кассету из «Бендикса» и засунула туда первый альбом группы — «Анубис».

Элегантные белые фасады Пасифик-Хайтс постепенно уступали место ветхим и грязным многоквартирным домам: Филлмор-стрит проходила не только через дорогие и престижные районы, но и через гетто.

— Чего-то мне не по себе здесь, — пробормотал Марио.

Он, не отпуская руль, проверил, заперты ли дверцы машины.

Энни промолчала в ответ.

— Слушай, — не отставал Марио, — я понимаю, что ты в музыкальном бизнесе рубишь больше моего, но, если честно, может, ну его, это интервью? А, Энн?

Она упрямо помотала головой, еще больше растрепывая медно-рыжую шевелюру.

— Марио, тебе нужно быть более уверенным в себе. Я читала кучу твоих статей, и мы уже не первый раз в паре работаем. Давай, не грузись, все будет хорошо. Обещаю.

Он заметил парковочное место около заколоченной и заброшенной церкви на Саттер-стрит и заехал туда задом.

— Надеюсь, не угонят и не обворуют, — пробормотал он и полез за сиденья за своим «дипломатом» с диктофоном.

— Да ничего с машиной не будет, — отмахнулась Энни.

— А я вот не слишком в этом уверен. Слишком дорогая машина для такого поганого района. Надо было в паркинге при гостинице оставить — вон, недавно «Мийяко» проезжали.

Но Энни оставалась непреклонной. Поддернув ремень тяжелой сумки с фотоаппаратурой, она решительно вылезла из машины.

Они прошли мимо целого ряда японских ресторанов — там в основном сидели приезжие азиатские бизнесмены, туристы и люди, пришедшие в «Винтерлэнд» до начала шоу. Марио посмотрел на часы:

— После интервью можем поужинать здесь. А потом уж пойдем на концерт. Как тебе такая идея?

Энни согласно кивнула.

Они прошли вверх по Пост-стрит, дошли до пересечения со Штайнер-стрит и пошли дальше — к служебному входу огромного концертного зала. Марио постучал в дверь пятидесятицентовой монетой, и гулкое эхо от металлического звона загуляло между тротуаром и цементными стенами.

— А твой отец придет?

— Ну, может, уже сразу на концерт, — ответила она, покачав головой. — Но у него сегодня встреча за встречей — так что он не слишком уверен был. Но утром сказал, что посмотрит, может, получится. Так что мы сюда сами будем прорываться.

— Понял.

Дверь служебного входа — весьма внушительная, железная и скрипучая — медленно отворилась, и из щели на них высунулась весьма злобная рожа.

— Мнэ… короче… «Шептуны» ждут нас, — промямлил Марио.

— Все билеты проданы! — рявкнул цербер за дверью.

— Нет-нет, мы…

Но любезный страж уже с грохотом захлопнул дверь перед их носом.

Марио тоскливо посмотрел на Энни, а потом охнул и чуть не стукнул себя по лбу от досады. Расстегнув куртку, он порылся в кармане, извлек свой пропуск за сцену и поднял его так, чтобы охранник сразу увидел. Энни ободряюще улыбнулась и перевернула сумку пришпиленным пропуском вперед.

Марио снова заколотил в железную дверь. Через несколько секунд дверь снова открылась, и из нее высунулся тот же охранник. Его лицо не обещало ничего хорошего настырным посетителям. Марио быстро показал ему пропуск.

Охранник присмотрелся, но никакого энтузиазма не проявил. И пробурчал:

— Концерт начнется через четыре часа. У вас пропуск — на концерт. Не на отстройку звука.

И дернул дверь на себя. Он бы ее снова захлопнул, но Марио успел сунуть в щель тяжелый высокий ботинок — такие в этом году в школе носили все поголовно. Охранник аж побурел от гнева:

— Да я…

— «Шептуны». Ждут. Нас. О нашей встрече договаривались «Дагон-рекордз». Идите и проверьте. Не пустите — у вас же неприятности будут.

Охранник издал нечленораздельное рычание, а потом рявкнул:

— Я спрошу у их менеджера! У Барта Старка! И не вздумай меня обманывать, а то и на концерт не пущу! Много вас таких ходит тут с приглашениями! И ногу свою от двери убрал быстро, а то отрежу нахрен и скажу, что так и было.

Марио неохотно отодвинул ботинок, и дверь тут же с грохотом захлопнулась. Он повернулся к Энни:

— Нормально, да? Интересно, этот перец меня сразу возненавидел или заранее?

— У него работа такая, — обнадеживающе улыбнулась Энни.

По лбу и мокрым, не прикрытым нейлоновым капюшоном волосам стекали капли дождя. В призрачном свете рекламного щита — на белом фоне красными буквами набрано было название нового альбома «Шептунов» — дождевая вода блестела, подобно смертной испарине. В переулке, в который выходил служебный вход, фонарей не было, и они молча стояли среди луж в бледных отблесках фонаря над дверью.