— А чего там фотографировать? — прошептал он в ответ. — Развалины? Аэродром все равно сюда не попадает. Нет, тут что-то другое. Пошли. Накрой, а то заметит.

Они высунули головы в слуховое окно и тотчас отпрянули. К Карлову замку подъезжала машина. В виллисе сидели Генчик и трое военных с малиновыми погонами. Они оживленно переговаривались, пока машина въезжала во двор. Сережа успел хорошо рассмотреть белокурый чуб Генчика, его крепкие белые зубы. Он рассказывал что-то веселое. Военные смеялись. Голосов не было слышно.

Внизу, в кабинете Генчика послышались польские и русские проклятия, упал стул. Человек тяжело затопал вниз.

— Испугался энкаведешников, — сказал Юрка.

— А как же нам?..

— Погодим малость. Посмотрим, что будет. Может, этот бандит сам забрался к Генчику.

Сережа был здорово напуган, но сейчас ухмыльнулся.

— Сам! Держи карман шире. Он Генчика поджидает.

Двое военных вошли в дом. Третий остался за рулем. До ребят доносились глухие голоса и раскаты смеха. Никогда в школе не видели они своего учителя таким веселым. На уроках и на переменах он был ужас какой постный и серьезный.

Сидели долго. Солнце склонилось к закату. Тени на лугу стали острыми и глубокими. Похолодало. У Сережи по спине побежали мурашки, руки заледенели; Юра развлекался, ощупывая и разглядывая «фотоаппарат».

Солдат в виллисе дремал, развалившись на сиденье. Внизу кто-то пытался запеть.

— Выпивают, должно быть, — заметил Юрка. — Им сейчас не до нас. Давай двигать, уже стемнело.

— Только бы на глаза солдату не попасться, — сказал Сережа.

— А мы спустимся с другой стороны, там я видел водосточную трубу.

Путешествие по крутому скату крыши оказалось нелегким делом. Хорошо, что многие черепицы лежали неровно и было куда поставить ногу. Юра первым скользнул вниз. Ржавая труба загромыхала. Сережа несколько мгновений болтал в воздухе ногами, затем нащупал трубу и, обдирая ладони, стал спускаться. Жесть вибрировала и дрожала, издавая ухающие звуки. Сережа спрыгнул и притаился. Рядом на корточках сидел Юрка.

— Тихо!

Несколько секунд, задержав дыхание, они прислушивались. Вокруг них стояла тишина, только из дома доносились приглушенные возгласы гостей. Пригибаясь, чтобы их не могли увидеть из окон, они обогнули дом.

И тут что-то заставило ребят обернуться. Прямо за их спиной из окошка подвала смотрел человек. Стремясь разглядеть их получше, он буквально прилип к грязному стеклу. Ребята увидели широкий белый расплющенный нос и черные усы. И до того был страшен этот безмолвный испытующий взгляд, шедший, казалось, из глубины земли, что Сережа, вскрикнув, бросился в сад Юрка затопал вслед за ним.

Они перемахнули через ограду и побежали к валу, не разбирая дороги. Уже совсем стемнело, и они порядком забрали в сторону. До вала добежали, вымокнув по пояс, усталые, с дрожащими коленями.

Погони не было. В Карловом замке зажглись огни.

Юрка сел на землю, снял ботинки и вылил из них воду. Сережа проделал то же самое.

— Чтобы я еще раз играл в сыщики-разбойники… — раздраженно сказал он, очищая со штанин комья грязи. — Что я скажу матери?

— А я что скажу батьке и матери? — философски заметил Юре. — Что-нибудь скажу. И ты что-нибудь скажешь. Придумаем. А наведаться в Карлов замок еще придется.

— Ты что?

— А как же? Ничего не доказано.

— Вот те раз! Как так не доказано? Ты видел бандита? Кстати, почему ты решил, что он бандит?

— Ты на меня положись. Если я говорю, это уж точно.

Они шагали по аллейке, ведущей к городу.

— Это тот самый, что смотрел?

— Не знаю, у того, наверху, я видел только спину. А лица не видел. Может, и тот, а может, и другой.

— Ну, хорошо, — рассудительно сказал Сережа, — если это бандит, тогда нужно пойти заявить на Генчика, и все в порядке.

— Ты пойдешь?

— Нет.

— То-то. Надо же проверить, что и как. Видишь, у Генчика и среди военных есть друзья. Может, он для наших работает? А мы тут заявимся, вот выискались какие умные, умнее всех на свете, скрытого фашиста, дескать, обнаружили. Да нам, если что не так, потом на край света придется бежать. Ведь засмеют. В школе пальцами будут показывать. Нет, я за самодеятельность. Давай понаблюдаем. Что страшного? Ну руки поцарапали, ноги промочили. Эка невидаль!

— Ладно, — сказал Сережа, — занимайся самодеятельностью. Только без меня.

— Как так?

— А так! Я тебе не помощник.

— Э, — сказал Юра, — я знаю, ты меня одного не бросишь.

Сережа поморщился. Юрка был прав.

— Как ты думаешь, что у него за аппарат? — спросил вдруг Сережа.

— Не знаю. Но, по-моему, — сказал Юрка, — преступник не станет заниматься наукой. Ему не до радиосхем.

— А может, у него шпионский радиопередатчик?

— Давно бы засекли.

Они вошли в город и, стараясь держаться подальше от света, направились по домам…

Сережа принес для Саши домашние задания, чтобы он не отстал от класса. Тетя Зося, завитая, нарядная, даже красивая, встретила Сережу радостно:

— Наш гарный хлопчик пийшов на шпацир! Йому покращало.

— Где ж он шпацирует? — улыбнулся Сережа. Ему нравилась эта веселая женщина. Как-то не верилось тому, что о ней говорили.

— Так где завжды. На валах.

Сережа нашел Сашу на скамейке под старым вязом.

— Ожил?

Саша сидел, запрокинув лицо к солнцу.

— Греюсь, как видишь. Солнце меня не берет, зато я его беру терпением. Принес задания?

«Странное дело, почему с Сашкой всегда так тревожно? Может быть, за это его и не любят ребята. Их раздражает его внутреннее напряжение. Сидит, молчит, а чем-то волнует. Что-то такое в нем происходит, невидимое для глаза, но… Они его не понимают; они не понимают, а человек мучится у них на глазах, и никто не хочет замечать. А я понимаю? Понимаю, поэтому я с ним, хотя и не знаю, как могу ему помочь. Может быть, это только любопытство? Может быть… Ну и что? Это хорошее любопытство. Если пойму, сделаю что нужно. Он молчит, значит, так надо, пусть помолчит».

Сережа вытянул ноги, теплые солнечные лучи навевали лень и покой. Если закрыть глаза, можно услышать, как поют деревья, земля и небо. Особенно небо. Песня неба была далекая и ласковая. Может, там поют птицы? Нет, так поет само небо. Облака и бездонная синяя глубина звучали, как далекие скрипки.

— Как Юрка? — И в вопросе, простом и естественном, все то же скрытое напряжение.

Почему он заинтересовался Юркой? Он никогда ни о ком не расспрашивал.

— Ничего.

— Не знаю, чего ты с ним водишься?

— Он хороший парень. Надежный друг и… в общем, мне с ним нравится.

— Он неплохой, — заметил Саша.

Чего в нем Сережа терпеть не мог, так вот этого снисходительного тона. Тоже мне, бывалый человек.

— Он не неплохой, он просто хороший, — сердито сказал Сережа.

Саша чуть улыбнулся.

И улыбка у него бывает иногда не очень приятная.

— Пусть будет по-твоему. Юрка хороший. Только… он еще очень сырой, ему еще ой-ой сколько головой работать надо, пока он поймет, что это за штука жизнь.

— Ну и пусть, — возразил Сережа, — у него еще есть время. А кто из нас не сырой? Я? Ты?

— Ты не сырой, — засмеялся Саша, — ты мягкий, теплый и сухой. Об тебя можно греться. И я не сырой.

Он помолчал и добавил:

— Я злой, Сережа, я очень злой. Потому, что у меня есть одна заветная мечта и нету сил эту мечту исполнить.

— Наговариваешь на себя, Сашок…

— Брось ты! Не наговариваю, а недоговариваю. Ты меня не знаешь. Ты ребенок, мальчишка, а я старик. Мне с вами на одной парте сидеть смешно. Все эти игры и забавы для меня так, тьфу! Да и сил у меня для них нет. Я свои силы для другого берегу.

— Поэтому на тебя ребята зуб имеют, что ты перед всеми заносишься и самым умным себя считаешь.

— Не заношусь я, просто мне не до них. А на уроках я занимаюсь делом. Мне нужно получить четкие правильные знания. Мне некогда в морской бой играть, я из-за своей головы да нервов месяцами в школу не заглядываю, сам знаешь. У меня все рассчитано, у меня цель в жизни есть. А что у вас? Ну что с вас спрашивать? Вам пятнадцать лет, а мне тридцать, сто тридцать!