Вблизи Вандомской площади, на rue Royale, мы наткнулись на целый ряд цветочных магазинов с обилием прекрасных цветов совершенно летней культуры, несмотря на январь-месяц и стоявшую там холодную погоду. Мне пришло в голову послать отсюда букет живых цветов в Петербург, в дом семейства В-в, барышне ко дню ее именин (24 декабря ст. стиля). Магазин охотно взялся исполнить это поручение и заявил, что ему нередко приходится отправлять живые цветы в Петербург на экспрессе, поручая ящик с цветами лично проводнику международного вагона; от холода стенки ящика обкладываются внутри толстым слоем мха и ваты. Магазин приготовил огромный букет из красных камелий и роз, а в центре его на фоне белой сирени была фиалками выложена цифра 24 д. (день именин).

Магазин гарантировал мне целость букета и своевременную доставку в Петербург, но с условием, что я пошлю телеграмму, чтобы получатель букета прибыл обязательно на Варшавский вокзал в день (23 декабря) и час прихода экспресса. Телеграмма мною была отправлена, и брат этой барышни явился на вокзал к приходу поезда, но русские таможенные власти потребовали букет в таможню для исполнения необходимых формальностей. На следующий день было 24 декабря — канун Рождества Христова, а затем еще три дня праздников, когда таможня закрыта. И только 28 декабря выдан был букет, простоявший 5 суток на морозе в таможенном цейхгаузе, и, конечно, цветы замерзли и превратились в ледяную кашу. И таким образом, по вине российского формализма, моя затея потерпела фиаско!

Прожив в Париже около недели, истратив все деньги, мы накануне Рождества Христова вернулись в Брест, а на смену нам приехала другая партия офицеров клипера. После строгого, величественного и чистого Лондона впечатление, оставшееся у нас от внешнего Парижа, было далеко не в пользу последнего. Может быть, причиною тому было много оставшихся следов разрушения после войны и Коммуны и неустановившийся порядок спокойной городской жизни. Но, уезжая из Парижа, мы были в нем разочарованы поскольку ожидали от него большего.

10-го января, когда мы спокойно стояли на якоре в Коммерческой гавани, из гавани выходил большой французский пароход и по ошибке рулевого внезапно повернул на нас, и, несмотря на то что капитан его успел застопорить машину и отдать якорь, он своим железным форштевнем ударил в средину борта клипера и проломал нам стальной шпангоут и несколько стрингеров. Удар был в надводную часть у ватерлинии, и потому вода попала только в трещину борта против угольной ямы. Консульским судом пароход был признан виновным в этой аварии, а клипер был в тот же день введен в док для ремонта борта за счет парохода.

В первых числах февраля мы вышли из дока и начали готовиться к плаванию кругом мыса Доброй Надежды для следования на Восток. Морское министерство несколькими телеграммами торопило командира идти в Японию ввиду политических осложнений России с Китаем из-за Кульджи. В водах Японии собиралась наша эскадра под командою старого адмирала С.С. Лессовского для устрашения Китая, отказавшегося признать наш протекторат над Кульджею. Там к середине 1880 года предполагалось собрать до 20 судов. Младшими флагманами к Лессовскому были назначены адмирал Штакельберг и адмирал Асланбеков (бывший долго командиром 8-го флотского экипажа), присланный сменить Штакельберга.

Нагрузившись углем, наполнив все запасы, клипер был готов к плаванию, и 16 февраля около полудня мы и «Разбойник», попрощавшись с Брестом, вышли в океан. Командиры условились не стеснять друг друга и сейчас уже по выходе разошлись.

Выйдя в океан, мы легли на SW, удаляясь от берегов Европы, чтобы выйти на простор в полосу пассатных ветров. Клипер бежал по 11 узлов в час при тихой и пасмурной погоде. Так прошли мы Бискайскую бухту и берега северной Испании; на параллели Лиссабона очистился горизонт и мало-помалу стал задувать слабый попутный NO (норд-ост). Утром разбудили команду и, прекратив пары, поставили все паруса; с прекращением шума машин на клипере стало тихо, он медленно поплыл, слабо покачиваясь, а за бортом изредка поплескивали и журчали струйки воды. Вахтенный начальник перешел на задний мостик и теперь уже все свое внимание обратил на паруса; каждое его слово, сказанное вполголоса, было хорошо слышно по всей палубе при той особенно характерной тишине, которая обычно наступает при замене шумной машины тихими парусами. Команда расположилась по палубе у снастей каждой мачты, и в первое время унтер-офицеры вполголоса объясняли молодым матросам назначение и функции каждой детали. Мало-помалу, с удалением на юг, ветерок стал свежее, ход клипера больше, и уже на параллели Гибралтара мы вошли в полосу NO пассата силою до 4-х баллов, и клипер наш делал 220–230 миль в сутки, т. е. по 9 узлов в час.

Плавание в пассате — это одно удовольствие. Чувствуешь себя точно на даче в жаркий июльский день. Океан темно-синий с белыми гребнями волн, плещущихся за кормой, небо ярко-голубое с кучевыми мелкими облаками по горизонту; солнце припекает, но паруса делают тень, и отраженный от них ветер приятно освежает; клипер бежит и изредка лишь слегка качнется на девятом валу, но к этой плавной качке так привыкаешь, что она совсем забывается. Офицеры в кителях, команда в белых рубашках и вся босиком. На 9-й день плавания мы миновали остров Мадеру, пройдя от него в расстоянии 25 миль, видели его лишь на горизонте. Имея предписание торопиться на Дальний Восток, командир решил зайти только на острова Зеленого мыса и, пройдя вдоль берегов Бразилии, идти на мыс Доброй Надежды.

Через 2 недели плавания мы пересекли тропик Рака (23° сев. широты) и на 17-й день подошли к островам Зеленого мыса; пройдя большой остров С. Антонио, вошли к вечеру на рейд острова Сен-Винцента и стали на якорь в живописной бухте, по берегу которой расположился небольшой городок Porto-Grande с негритянским населением. Яркий солнечный день в 6 часов вечера быстро, без сумерек, сменился темной ночью, что обычно в тропиках, и небо почти мгновенно покрылось яркими звездами. Приехали harbour master и негры с корзинами фруктов; здесь особенно хороши апельсины, крупные зеленого цвета и необычайно сладкие и ароматные.

Сен-Винцент имеет значение только как угольная станция, лежащая на пути движения всех пароходов между Южными Африкой и Америкой и Европой. Производят острова только фрукты. Уголь мы приняли на следующий день, запаслись фруктами, живностью (телята, поросята, куры) и пресною водою и на 3-й день вышли в океан для следования в Капштадт. Обычный путь парусных судов отсюда в Капштадт не идет по прямому направлению на SO (юго-восток), а наоборот — суда идут на SW (юго-запад), пересекают экватор и затем приближаются к берегам Бразилии (иногда заходят в Бахию или Рио-де-Жанейро, что сделал «Разбойник»), опускаются вдоль ее берегов и, прийдя на параллель Ла-Платы, поворачивают круто на восток, идя по параллели около 30° южной широты, где дует западный (попутный теперь) ветер, часто очень свежий, с которым доходят до самого Капштадта. Этот путь нами был избран, и это расстояние около 7000 миль мы прошли в 35 дней.

Выйдя из С.-Винцента, мы прошли под парами только 1 час и, получив тут же свежий пассат, вступили под паруса. Ветер дул ровный, мы несли все паруса до лиселей включительно, и только ночью во время налетавших шквалов приходилось их убирать. Жара постепенно становилась чувствительнее, и здесь уже от нее приходилось спасаться частыми душами из океанской забортной воды. Ежедневно с поднятием команды в 5 часов утра вооружались помпы, команда раздевалась вся и поочереди гуськом выстраивалась под души, обильно ими освежаясь.

Делая около 200 миль в сутки, клипер через 10 дней подошел к штилевой полосе (близость экватора), начинающейся около 5° сев. широты и заходящей до 2° южной широты.

Полоса эта, около 300 миль шириной, обычно проходится под парами, но купеческие суда, не имеющие машин, зачастую штилеют целыми месяцами (прибегая даже к гребле, буксируя корабль шлюпками), пока не пересекут эту неприятную зону. Около 5° сев. широты пассат стал заметно стихать, клипер едва полз, делая узла по 2; ярко-синее небо стало постепенно заволакиваться бледно-молочною сеткою; в воздухе духота и туманная сырость, напоминающая баню, когда поддадут пару. Паруса наконец заполоскали, и клипер потерял ход. Закрепив паруса, развели пары и под стук машины быстро побежали к экватору, который пересекли 14 марта около 10 часов утра. От жары так все раскисли, что ни у кого на клипере не было охоты устраивать традиционные празднества и спектакли «перехода через экватор».