Если генерал фон Армин теперь выдвигает какие-то новые мысли, которые компрометируют «Союз немецких офицеров», ибо быть генералу членом Национального комитета и одновременно отмежевываться от «Офицерского союза»— это явление компрометации Союза. Этого не допустит ни Национальный комитет, ни «Союз немецких офицеров».
Они предпочтут совсем отказаться от генерала фон Армина, нежели допустить, чтобы он организовывал какую-то новую группу офицеров вне «Офицерского союза». Еще он добавил, что «надо быть последовательным и забыть старые ссоры, тогда вы увидите, фельдмаршал, что «Союз офицеров» это нужная и необходимая организация».
14 августа 1944 года. Сегодня утром я попросил господина полковника, чтобы с объекта № 25 привезли генерала Латтмана, так как он должен будет разъяснить генералу фон Армину некоторые вопросы, касающиеся отношения Национального комитета к «Офицерскому союзу».
После ужина мы сидели в столовой, вместе с Латтманом и Лейзером. Зашел господин полковник, и я пригласил его сесть со мной вместе за маленький стол в углу столовой. Латтман и Лейзер в это время стояли у окна и разговаривали, поэтому мы были наедине.
Я спросил мнение господина полковника относительно письма, написанного мной к генерал-полковнику Шернеру3, командующему армейской группой «Норд».
Господин полковник похвалил соответствующими словами содержание и стиль моего письма, но добавил, что полковник Швец опасается, что командующий, генерал-полковник Шернер, как убежденный гитлеровец, сорвет это мероприятие — он это письмо отправит Гитлеру, не познакомив с содержанием ни одного из подчиненных ему генералов.
Я согласился с этим мнением и добавил: «По крайней мере, я тогда сделал все так, что моя совесть будет чиста». Господин полковник ответил: «Если заранее известно, что мероприятие не увенчается успехом, так как этот Шернер его сорвет, то совесть не может быть спокойной, пока не будут исчерпаны все возможности».
Полковник Швец думает, что обращение к генералам и офицерам группировки «Норд» за подписью фельдмаршала, во главе всех генералов из движения «Свободная Германия», может принести желаемый успех.
Разумеется, что содержание этого обращения должно быть свободно от мелочной пропаганды, направленной на разложение армии.
Мне нужно самому найти его форму, чтобы сказать командующим и офицерам правду об их положении и показать им выход, ссылаясь на условия, которые предоставляет им Красная армия. Тогда, по мнению полковника, можно сказать, что совесть чиста — сделано все.
Затем полковник добавил, что его руководство уверено: такое мое обращение может увенчаться успехом, тем более что, по данным русского Генерального штаба, некоторые командиры дивизий и штабные офицеры из группировки «Норд» расположены положительно к заявлению 17 генералов.
Было бы непростительным упущением, если бы мы лишали их возможности познакомиться с нашим коллективным мнением, так как генерал-полковник Шернер вряд ли передаст им содержание моего письма.
Я подумал и сказал: «Правильно, я подумаю еще над этим. До какого срока я должен бы написать такое обращение?» Господин полковник ответил: «Вы знаете, нельзя терять время, это должно быть готово завтра».
Я подумаю еще, как это сделать.
14 августа 1944 года. Сегодня я принял осознанное и правильное решение о вступлении в «Союз немецких офицеров». Я сделал это потому, что в течении последних 34 лет я был прежде всего офицером.
Вечером я передал господину полковнику текст моего обращения к группе армий «Норд». Оно получилось небольшим по объему, но довольно емким по содержанию. Я думаю, что обращение найдет должный отклик как у генерал-полковника Шернера, так и у солдат и офицеров его армейской группы: как мне сообщил господин полковник, оно будет посредством радио передано многократно на разных частотах.
29 августа 1944 года. Мои друзья сегодня сообщили мне, что на собрании военнопленных в лагере № 27, созванном по поводу моего вступления в «Союз немецких офицеров» и выступления с обращением к немецкому народу, один из профашистски настроенных офицеров выкрикнул в мой адрес: «Свинья!» Установить этого человека не удалось.
После собрания некий лейтенант Бисманн заявил: «Если Паулюс еще не был сумасшедшим, то в Москве его теперь свели с ума», а некий лейтенант Крегер сказал: «Можно себе представить, что через 1,5 года Паулюс дал себя сломать». Ему вторил якобы некий обер-лейтенант фон Буркерсроде: «Паулюс несколько дней тому назад вступил в СНО, у него слегка крыша не в порядке». Вот вам и субординация...
Да, работать с таким контингентом очень сложно — у Гитлера было значительно больше времени для их воспитания.
31 августа 1944 года. Радостная весть — группа военнопленных офицеров румынской армии, под воздействием моего и группы офицеров заявления, в количестве 27 человек, подали заявление с ходатайством об отправке на фронт, в Румынию. Они рассматривают заявление как шаг к общей победе над врагом свободолюбивых народов.
Однако не все так хорошо. В лагере № 160 у группы офицеров мое заявление вызвало растерянность.
10 сентября 1944 года. Сегодня беседовали с полковником Болье снова о Сталинграде, и я рассказал ему, как ответил фюреру, когда получил приказ о взятии Сталинграда. Я ему написал: «Ваш приказ будет выполнен! Да здравствует Германия! Пусть живет Германия!» В эту фразу я вложил особый смысл: пусть живет Германия, а не погибнет, как мы. Гитлер это, конечно, понял.
Сталинградская битва имеет три периода: наступление, оборона и преступление. Сколько этому человеку ни делай, он все говорит: мало, достань луну с неба! Между любовью и ненавистью расстояние невелико. Теперь моей ненависти нет пределов.
Вечером, в беседе с генералами, снова затронули эту тему. Я сказал, что до последнего момента все думал, что у Гитлера самые лучшие намерения, что правительство все же перестроится каким-либо образом и отступится от своей политики. Сегодня мы можем оставить эту мысль, как совершенно бесполезную.
Признаваясь откровенно, я должен сказать, что верил в национал-социализм. Все генералы не должны забывать, что были под его влиянием, так как перед нами стояла большая сила, которая, казалось, была способна достичь поставленных целей, а цели эти были прекрасные...
Никто из генералов не мог предполагать, что таков будет исход, так как нельзя же требовать, чтобы человек был пророком — ведь все могло сложиться совершенно иначе. Я был убежден в том, что не должен примыкать к движению.
Я говорил себе: положение таково, что со спокойной совестью я не могу участвовать в этом движении, так как не знаю, как обстоят дела на родине. Однако настоящее положение вещей доказывает, что я глубоко ошибался.
Убедительным моментом явилось открытие второго фронта, а также мысль, на которую меня навели генералы — просто невозможно в настоящее время действовать в соответствии с чисто военными законами. Все эти моменты побудили меня с тяжелым сердцем отойти от прежнего убеждения и прийти к другому.
Если уж я вступаю в борьбу, то я не могу играть роль, которую мне предписывают, иначе я не что иное, как объект, который используется организацией. Я сказал, что полностью включился в движение, но нужно же иметь какую-то точку опоры, за которую можно было бы держаться, так как я не могу так просто выставлять свое имя, как если бы поставили во главе лейтенанта или ефрейтора — это было бы совсем другое дело.
Здесь дело не в формальностях, а в моем отношении к «Офицерскому союзу», в моем положении.
23 сентября 1944 года. Сегодня господин полковник кратко проинформировал меня, что мое вступление в «Союз не мецких офицеров» и воззвание к германскому народу произвели на военнопленных лагеря № 97 большое впечатление.
