Конечно, Елизавета была узурпатором, и сама она прекрасно понимала шаткость своего положения: Иоанн Антонович получил престол по завещанию Анны Иоанновны в соответствии с петровским уставом о престолонаследии. Считавшая себя продолжательницей дел Петровых, Елизавета затруднялась объяснить народу, почему она свергла законного императора, поэтому и пустила в ход традиционное идеологическое клише: мол, предшествовавшие царствования вконец Россию разорили, русский народ испытывает притеснения от иностранцев и потому страдает, а она избавила его от унизительного чужеземного засилья. Ореол петровской славы освещал и новую императрицу. Она как бы продолжала великую историческую традицию петровских времён, столь бесцеремонно прерванную потомками царя Ивана, и на своей коронации 25 апреля 1742 года в Успенском соборе Московского Кремля сама возложила на свою голову императорскую корону.

Шествие коронационной процессии Елизаветы Петровны в Успенский собор. Гравюра И.А. Соколова. 1742 г.

Елизавете казалось, что если вернуться к петровским законам и порядкам, то всё установится само собой, поэтому она дала распоряжение Сенату пересмотреть всё законодательство и исключить то, что петровским установлениям противоречило. Работа шла медленно, к 1750 году остановились только на законах 1729-го, и в 1754 году граф П.И. Шувалов предложил императрице создать специальную комиссию для выработки нового свода законов – нового Уложения. Но этот проект так до конца и не осуществился.

Все 20 лет своего царствования Елизавета не спала по ночам. Вернее, она ложилась не раньше шести часов утра, а её кровать постоянно «кочевала» из комнаты в комнату, так что постоянной спальни у неё не было. Страх ночного переворота стал платой за собственную узурпацию трона.

Елизавета отличалась большой красотой и очарованием. Она хорошо это знала и умело использовала свою неотразимость. Влюблённая в свою красоту, часы проводила за туалетом. Её страсть к моде вышла за рамки всякого здравого смысла. Именными указами императрица устанавливала фасоны платьев и правила ношения ювелирных «безделушек». Ни одна женщина во всей империи не смела носить такую же причёску, как у императрицы. Гардероб Елизаветы состоял из 15 тысяч платьев, нескольких тысяч пар обуви и огромного количества шёлковых чулок. Причём она никогда не надевала одно и то же платье дважды. Светские модницы Петербурга еле поспевали за своей повелительницей, и поскольку одеться эффектней императрицы считалось неприличным, они без устали соревновались друг с другом в разнообразии причёсок и изысканности нарядов. А если Елизавете казалось, что кто-то из дам пытается соперничать с ней в красоте, то она прямо на придворном балу могла приказать нахалке уйти переодеться, а то и на глазах у всех срезать ножницами ленты или завитки волос. Увлечённость императрицы модой часто приобретала анекдотичный оттенок. Например, когда она однажды неудачно покрасила волосы и ей пришлось их остричь, то «за компанию» она приказала остричься и всем придворным дамам, пожаловав им малосимпатичные чёрные парики. Что ж делать, пришлось красавицам носить их, пока волосы снова не отросли.

Императрица любила музыку и поэзию. «Царствование императрицы Елизаветы, – писал великий Г.Р. Державин, – век был песен». Вот пример из галантной пасторали, сочинённой самой государыней:

Не чуралась царица и народных песен, ведь, как она говорила, «русское всегда более на сердце русское действие производит, чем чужестранное».

Она обожала игру и всё, что с ней связано: театр, маскарад и дипломатию. Во внешней политике её больше всего занимала интрига, а личные пристрастия брали верх над государственными интересами. Во многом стойкая личная неприязнь к прусскому королю Фридриху Великому толкнула Елизавету на войну с ним.

Символом елизаветинского царствования стал растреллиевский дворец в её любимом Царском Селе, подлинный шедевр восхитительного стиля рококо. Балы при её дворе давались с грандиозным великолепием. Особенно завораживали удивительные фейерверки.

При всем том императрица искренне верила в Бога. Часто пешком отправлялась в Троице-Сергиев монастырь и другие известные обители. Правда, её богомолья больше напоминали необременительные прогулки. Бывало, она возвращалась с полдороги, отдыхала в Москве, а потом снова приезжала на то место, где прервала свой путь, чтобы продолжить его. Но в этом не было пустого лицемерия, просто так ей было удобней. О глубоком уважении императрицы к церкви говорит и тот факт, что, когда ей принесли на подпись манифест о секуляризации церковных владений (то есть переводе их в государственную собственность), Елизавета сказала: «Как хотят после моей смерти, а я не подпишу».

А.Г. Разумовский. Гравюра XVIII в.

Её фавориты были на редкость симпатичными людьми. Собственно, за 20 лет царствования их было два. С конца 1731 года она обратила внимание на красивого украинского певчего Алексея Розума. Вскоре он стал её камердинером. А после восшествия Елизаветы на престол, по туманным слухам, они обвенчались. Прямых свидетельств тайного брака императрицы не осталось. У Разумовского хранились соответствующие бумаги, и когда Екатерина II раздумывала, выходить ли ей замуж за Григория Орлова, она послала к Разумовскому узнать, действительно ли он оформил отношения с императрицей Елизаветой церковным браком. Алексей Григорьевич вынул бумаги из шкатулки, дал их прочитать посланцу государыни, а после бросил в огонь. Свою тайну оба, и Елизавета и её предполагаемый муж, унесли с собой в могилу.

Граф Разумовский слыл простым, добрым и милым человеком, он не рвался к высоким должностям, не вмешивался в придворные интриги и всегда помнил о своём происхождении. А сменивший его в 1749 году дворянин Иван Иванович Шувалов (1727–1797) славился не только скромным и спокойным характером, но и глубокой образованностью. Именно ему мы обязаны созданием Московского университета. Куратор этого учебного заведения – единственная официальная должность, которую занимал Шувалов. Многими своими успехами елизаветинское царствование обязано этим двум людям.

В конце 1750-х годов здоровье императрицы ухудшилось. С ней часто случались продолжительные обмороки, но она бодрилась и всеми силами пыталась сохранить былую свежесть и красоту. Однако ухищрения парикмахеров и парфюмеров мало помогали. Елизавета сделалась замкнутой и раздражительной. Она всё реже появлялась на людях. Французский дипломат Лафермьер с раздражением отмечал, что «для неё ненавистно всякое напоминание о делах, и приближённым нередко случается выжидать по полугоду удобной минуты, чтобы склонить её подписать указ или письмо». Придворные врачи прописывали всевозможные лекарства, но императрица не хотела их принимать. Её приходилось долго уговаривать и даже незаметно класть пилюли в конфеты и мармелад. Суеверная Елизавета страшно боялась смерти, этого слова при ней произносить было нельзя. Поздней осенью 1761 года в Царском Селе бушевала сильная гроза, шёл проливной дождь и сверкали яркими вспышками молнии. Императрица сочла это плохим предзнаменованием. Всю жизнь обожавшая праздники Елизавета и умерла на праздник – в два часа пополудни на Рождество 1761 года.

Тайная свадьба императрицы и Разумовского стала источником множества слухов о якобы родившихся от этого брака детях. Причём называли то сына и дочь, то даже двух сыновей и дочь или двух дочерей и сына. Объявилось несколько женщин, именовавших себя дочерьми императрицы Елизаветы. Причём будто бы они носили фамилию Таракановых. Сама эта фамилия произошла, видимо, из-за недоразумения. Дело в том, что у Разумовского были племянники от сестры по фамилии Дараган. Они воспитывались при дворе, а потом некоторое время жили в Швейцарии. Их родовое прозвание и могли легко переделать в «Таракановых».