С 1834 г., по мысли экономиста Фридриха Листа, Пруссия приступила к устройству таможенного союза, который объединил восемнадцать германских государств и положил начало торговому и промышленному расцвету Германии. Политическое объединение едва не было достигнуто в революцию 1848 г., которую немецкая буржуазия стремилась использовать для поднесения императорской короны прусскому королю. Однако объединение Германии около Пруссии серьезно нарушало политические интересы Австрии, Франции и отчасти России, поскольку и для последней невыгодно было допустить без соответственной компенсации рост силы соседа, и не могло быть достигнуто без вооруженной борьбы. Пруссия на нее не рискнула и в 1850 г. в Ольмюце вынуждена была в унизительной для себя форме отказаться от германской короны.
Наполеон III, начав в 1859 г. войну за объединение Италии, подлил масла в огонь германского объединительного движения.
После Сольферино все политические вопросы в Германии можно было рассматривать лишь под углом их отношения к национальному объединению. Раздробленность Германии, самостоятельность мелких немецких князьков были мыслимы только на основе противоречий между двумя великими немецкими державами. Первым приемом для достижения германского единства являлось удаление из германского союза Австрии. Пруссия добилась этого войной 1866 г.
Только на почве этого стремления к национальному объединению Пруссия смогла в XIX веке найти в себе силы для преодоления вековых предрассудков и для совершения огромного скачка вперед в военном искусстве. Таким скачком явилась всеобщая воинская повинность и начальные формы организации вооруженного народа.
Установление обшей воинской повинности. Мысль о том, что армия значительно усилится в количественном и качественном отношении, если круг комплектования ее не будет ограничен одними беднейшими классами населения, а распространится и на господствующие классы, едва ли можно было бы назвать гениальным открытием; но проведение ее в жизнь нарушало весьма существенно привилегии феодальных и буржуазных кругов.
Господствующие классы занимали по отношению к воинской повинности почти столь же отрицательную позицию, как и по отношению к мероприятиям социалистического порядка. Если мы видим после 1870 г. безболезненное установление общей воинской повинности во многих государствах, то только потому, что, после того как прусская буржуазия пошла на эту жертву, она стала необходимой и для буржуазии других государств: без общей воинской повинности отстаивание вооруженной рукой национальных интересов, т. е. интересов господствующих классов, являлось уже невозможным. Исключения представляли Англия и Соединенные Штаты, обеспеченные морями, в которых и до сих пор воинская повинность лежит на плечах беднейших классов, и в которых буржуазия согласна нести бремя военной службы только в момент угрожающих ей кризисов (мировых войн).
Первый раз, в условиях новой европейской истории, общую воинскую повинность удалось осуществить в разгар Французской революции, когда сопротивление феодалов было раздавлено, а буржуазия отстаивала свое дело. Но уже в эпохи Директории буржуазия, введя институт заместителей, сумела откупиться от этого налога крови.
Прусский король Фридрих-Вильгельм II еще в 1792 г. попытался использовать страх своей буржуазии перед революцией для распространения кантональной повинности «на всех верноподданных», но совершенно безуспешно. Особая комиссия, работавшая в Пруссии в 1803 г., также нашла невозможным ввести общую воинскую повинность: по заключению генерала Рюхеля, «государственный строй и военные учреждения тесно связаны; выбросьте одно кольцо, и развалится вся цепь; всеобщая воинская повинность возможна только при реформе всего гражданского строя Пруссии».
Такая реформа наступила после великого потрясения всего государственного организма Пруссии Иенской катастрофой. Французская революция родила патриотизм в современном понимании этого слова и резко обострила национальные противоречия. Чтобы противостоять французам, надо было стать такими же патриотами и так же близко к сердцу принимать национальные интересы. Чтобы дать государственному организму Пруссии возможность противостоять Франции, прусские феодалы должны были допустить проведение Штейном освобождения крестьян от остатков крепостной зависимости и добровольно согласиться на уничтожение ряда феодальных пережитков[53]. Прусские феодалы должны были претерпеть и создание военного министерства генералом Шарнгорстом, представителем выходившей на политическую арену буржуазии. В армии были отменены телесные наказания. Наиболее популярный деятель партии реформы Гнейзенау приветствовал эту отмену в горячей статье «Свобода спины». Шарнгорст открыл буржуазии доступ в офицерский корпус, получивший характер всесословного.
Впрочем, в промежуток 1807–1813 гг. пруссаки могли наметить и обдумать многое, но для проведения задуманных военных реформ в жизнь они не располагали необходимой политической самостоятельностью. По условиям Тильзитского мира, Пруссия была вынуждена сократить свою армию с 240 тыс. на 42 тыс., и агенты Наполеона зорко наблюдали, чтобы резервисты не привлекались на учебные сборы, чтобы не создавалось никаких скрытых войсковых организации. Попытка Шарнгорста обучать военному делу рабочих в крепостях, и Штейна — организовать всевобуч — были ликвидированы Наполеоном. Однако Шарнгорсту удалось накопить в населении запас до 70 тыс. обученных резервистов посредством быстрого увольнения в запас солдат, признанных достаточно подготовленными, и замены их новобранцами. Были периоды, когда роты, имевшие мирный состав в 40–60 человек, ежемесячно увольняли в запас по 5 человек.
Если идеи Шарнгорста об организации вооруженного народа удержались, хотя и в искаженном виде в течение долгого периода реакции, то это объясняется в значительной степени традицией войны 1813 г., особенно памятной в сознании пруссаков, как приведшей к освобождению немецких земель от наполеоновского ига.
Общий подъем и решительность начатой войны, в которой на карту было поставлено самое существование Пруссии, позволили Шарнгорсту побороть сопротивление консервативных кругов и ввести, как временную меру, общую воинскую повинность, распространявшуюся на все классы населения без изъятия. Так как господствующие классы, несмотря на предшествующие реформы и уничтожение феодальных пережитков, с трудом могли себе представить своих сыновей поставленными в части войск в тех же рядах, в которых стали и крестьяне, только несколько лет перед этим освобожденные от крепостной зависимости, — то, как позолота неприятной для них пилюли, были введены добровольцы-егеря, из которых вылился институт вольноопределяющихся. Всякий состоятельный человек, берущий на себя обязательство обмундировать и содержать себя на свой счет (а в кавалерии — и купить и содержать строевую лошадь), мог отбывать службу вольноопределяющимся. Последним предоставлялись известные служебные льготы; в 1813 г., при наплыве большого их числа, они сводились в особые команды; пригодным из них открывалось быстрое производство в офицеры. В мирное время они были обязаны только однолетней службой. Затем для приема в вольноопределяющиеся был установлен и образовательный ценз.
Ученик и приемник Шарнгорста на посту военного министра, Бойен, исходя из стремления к армии, являющейся воплощением духа и тенденций господствующего класса — буржуазии, неоднократно настаивал на том, чтобы обязать состоятельных и интеллигентных молодых людей поголовной службой однолетними вольноопределяющимися.
Полевая прусская армия в 1813 г. из 12 полков расширилась в 25; мирный ее состав с 42 тыс. увеличился до 142 тыс., впитав 70 тыс. резервистов и 30 тыс. не получивших заблаговременной подготовки. Однако такое расширение постоянной армии все же далеко не позволяло вместить в нее весь тот поток человеческого материала, который закон о всеобщей воинской повинности предоставлял в распоряжение правительства для ведения войны.
