И вот сейчас старшина был глубоко уязвлен: его командира не пропускают к подчинённым. Вскоре недоразумение выяснилось, и капитан прошёл за оцепление.

Тут же Тюрин рассказал, что случилось. А произошло следующее.

Курск, как и другие советские города, вел большое строительство. Возникла необходимость проложить новую высоковольтную линию. Она должна была пройти через густонаселенный район, и, естественно, её решили вести под землёй. Для этой линии и рыл траншею экскаваторщик Николай Семенович Шергунов.

Восемнадцать лет было пулемётчику Николаю Шергунову, когда его тяжело ранило на Одере.

После окончания войны Николай стал строителем. Он рыл котлованы под фундаменты заводских корпусов и жилых домов…

…Взметнулся очередной ковш земли и застыл в воздухе. Стена траншеи немного осыпалась, и странным показался Шергунову пласт грунта в образовавшейся нише. Но времени терять не хотелось. Да и какая ему разница, что там за грунт. Следующим «заходом» он подденет эту чёрную массу, и тогда всё станет видно. Шергунов снова взялся за рычаги, чтобы отвести в сторону и опрокинуть ковш. Но взгляд опять упёрся в чёрное пятно.

А может быть, это остатки древней посуды? Ведь нашли же недавно какие-то черепки, представляющие большую историческую ценность.

Шергунов выключил мотор и спустился в траншею. В стене лежали снаряды, как чертёжные принадлежности в готовальне.

Вот тебе и черепки!

Снаряды были небольшого калибра, одинаковой формы. Шергунов решил, что во время войны здесь стояло орудие, и боеприпасы к нему так и остались в окопе, который постепенно засыпало.

Бывший сержант Советской Армии, он хорошо знал, что такое снаряд, пролежавший в земле годы. Аккуратно расчистив пальцем песок, он бережно вынул снаряд, за которым обнаружилась страшная пирамида из боеприпасов.

Поминутно оборачиваясь, чтобы никто не подошёл к опасному месту, Шергунов побежал в контору гипсового завода. Через две-три минуты у траншеи уже был директор завода С. Выменец, а спустя ещё несколько минут и военный комендант города Г. Бугаев, который сразу же поставил оцепление.

На место происшествия прибыли исполняющий обязанности начальника Курского гарнизона Герой Советского Союза полковник Диасамидзе, полковник милиции Кирьянов, военный инженер Склифус, руководители Кировского района и города.

После первого предварительного осмотра стало ясно, что яма представляет большую опасность. Быстро определить, что в ней скрыто, не представлялось возможным.

Полковник Диасамидзе приказал расширить запретную зону. В неё вошли теперь три улицы.

Слух о снарядах разнёсся по всему Кировскому району города. Даже люди, не склонные верить слухам, поняли, что на этот раз за ними действительно что-то кроется.

На предприятиях, в магазинах, трамваях только и говорили, что о снарядах. Эта тема вытеснила все остальные и испортила предпраздничное настроение, посеяла тревогу.

Руководители города видели, что надо успокоить население, но не знали, как это сделать: нависшая опасность превосходила даже худшие предположения…

В кабинете директора гипсового завода собрались партийные и советские работники, директора нескольких предприятий, прилегающих к заводу, представители железнодорожного узла. На их тревожные вопросы полковник Диасамидзе отвечал: пока его люди не разведают, что и как спрятано под землёй, ничего сказать нельзя. А в наступающей темноте разрешить разведку он не может.

Дав указание о первейших мерах предосторожности, он попросил всех, кроме военного коменданта и двух военных специалистов, оставить кабинет. Они обсудили создавшееся положение, наметили план завтрашних действий. Полковник отправился в штаб, чтобы связаться с командующим военным округом.

…Капитану Горелику стало ясно, почему задержан отъезд на учёбу. Люди его стрелковой роты, пройдя специальную подготовку, последние три года извлекают оставшиеся от гитлеровцев боеприпасы в Орловской, Курской и Белгородской областях. Отличные пулемётчики Голубенко, Махалов, Урушадзе, снайпер Маргишвили, не говоря уже о старшине Тюрине, да и многие другие солдаты стали мастерами сапёрного дела. Им приходилось обезвреживать неразорвавшиеся бомбы, убирать с колхозных полей противотанковые и противопехотные мины, вывозить снаряды. Более шестидесяти тысяч взрывоопасных предметов обезвредила рота.

Значит, не исключена возможность, что обезвредить подземный склад поручат его роте.

— Доложите старшему лейтенанту Поротикову и лейтенанту Иващенко, что я просил их утром никуда не отлучаться, — сказал капитан Тюрину, собираясь уходить. — Голубенко и Махалова освободите от очередного наряда. Они тоже могут понадобиться.

— А Урушадзе? — спросил Тюрин. — У него ведь особое чутьё на взрывчатку.

Капитан задумался.

— Нет, Тюрин, не надо. Что же мы будем подвергать его риску за день до увольнения. Человек уже своё отслужил. Он когда едет?

— Послезавтра, товарищ капитан.

— Ну и пусть едет… А девушку берёт с собой?

— Говорил, что забирает.

Дома на тревожный вопрос жены Леонид улыбнулся и, махнув рукой, сказал:

— Ничего особенного, одно задание надо выполнить, придётся задержаться дня на три-четыре.

Полина давно привыкла и к ночным вызовам мужа, и к срочным заданиям, к неожиданным отъездам или приездам. Ничего особенного не увидела она и в этой задержке. Наоборот, она даже обрадовалась.

— Вот здорово, значит, справим наконец твой день рождения, — сказала Полина.

— Что ты, Поля, — растерялся он. — Ты в таком состоянии, разве можно? Мне ведь по магазинам некогда бегать…

— Можно подумать, что всю работу в доме выполняешь ты, — насмешливо заметила она.

— Да… но одно дело только наша семья, а…

— Обойдусь без тебя, Лёня, — добродушно сказала Полина, — мне это только на пользу.

Тогда он решил совершить «подкоп» с другой стороны.

— Понимаешь, Поля, — начал он снова, — мне в эти дни придётся своротить гору дел. Приду поздно, усталый, а утром опять рано вставать…

— Не морочь голову, Лёня… Чай пить будешь?

Единственное, что ему удалось «выторговать», это обещание не собирать много гостей.

…Валя сидела съежившись у окна, кусая губы, совсем беспомощная, и изо всех сил сдерживала слезы. И в своём горе она отыскала маленькую радость: она нашла в себе силы не плакать.

Она ни о чём не думала. Когда они познакомились, ей едва исполнилось шестнадцать лет. И знакомство такое странное. Сильный и смелый Гурам расшвырял в городском саду хулиганов, которые привязались к ней и Тамаре. Он проводил их домой и сказал обидные слова: «Таким маленьким нельзя поздно гулять».

«Он как сказочный богатырь», — мечтательно заметила Тамара.

Всплывали в памяти его рассказы о Грузин, о море, которого она никогда не видела, о Ланчхути, где с его слов знала чуть ли не каждый дом.

— Не взял? — участливо спросила хозяйка, появившись на пороге. — Известное дело — солдат. С него взятки гладки. Наобещает, своего добьётся, и ищи ветра в поле.

— Что вы говорите, тётя Надя, ведь у нас ничего не было! — в ужасе зашептала Валя.

— Охо-хо! — вздохнула хозяйка и вышла.

Не поверила. Так вот, значит, как оборачивается. Теперь все так подумают. Никто не поверит. Люди знали, что два года вместе были. И на работе все знали. Так и пойдёт слава: брошенная солдатом. Да не всё ли теперь равно? Бог с ними, пусть думают что хотят. И чего они против солдат настроены? Пойдёт девушка с этими попугаями, что по проспекту болтаются, никто дурного слова не скажет. А форма глаза колет. Да эти «красавчики» все вместе взятые подмётки солдатской не стоят.

Она поднялась, поправила волосы, умылась.

Жизнь Вали складывалась не легко и не просто. Окончив четыре класса, она уехала из родной деревни Плоты в Курск к старшей сестре, чтобы продолжать учение. Сестра тоже училась, и их отец, председатель колхоза Василий Верютин, посылал дочерям деньги на жизнь. В пятьдесят втором году он умер. Вскоре, выйдя замуж, уехала сестра. Валя продолжала учиться, бережно тратя деньги, что присылала мать. Девушка не могла теперь позволить себе жить в отдельной комнате и поселилась вместе с одинокой женщиной тётей Надей.