Усмехнувшись этой парафразе, Андрей подошел к шкафу, отыскал несколько книг по механизации сель­ского хозяйства и принялся перелистывать их. Затем расстелил чертежи улыбышевского трактора, и они покрыли стол, как рисунчатые скатерти.

«Так что же говорил Пустошка? И что мы видим на чертежах? Габариты, «габаритики», как он выражался, не совпадают с дизельными тракторами. Дизельные трак­торы, очевидно, устойчивее. Но, может быть, это лишь кажется по привычке к знакомому виду, машины? Зато электрический трактор должен быть более силь­ным, ведь эти тракторы создаются главным образом для работы на залежных и целинных землях, где так называемые «исторически сложившиеся условия» не могут быть помехой к установке силовых электриче­ских линий, где могучая, техника получит полный простор…» Орленов внимательно изучал чертежи электротрактора, сверяя их с пояснительной запиской.

«Так, так, мотор располагается в передней части трактора. Только почему, черт его возьми, он такой маленький. Конечно, и маленький мотор может быть очень сильным, но тут что-то не то… Ага, конструк­тору помешал барабан для кабеля! Этот барабан стеснил моторную часть… Какого дьявола! Ведь барабан можно было перенести в заднюю часть ма­шины, а мотор усилить!»

Орленов копался в чертежах и чертыхался, так как видел, что Пустошка мог придраться к конструк­ции с полным основанием! Тут Борис Михайлович ошибся!

Как ни хотел Андрей скрыть от Улыбышева воз­можные неприятности, которыми грозил Пустошка, придется все-таки пойти и рассказать о беседе с ин­женером. Конструктору, очевидно, следует кое-что видоизменить в машине. Тогда Пустошка отстанет, и самое главное — трактор будет намного лучше.

Прикрыв двери поплотнее, чтобы не разбудить Нину, Андрей позвонил Улыбышеву. Как он и предпо­лагал, Борис Михайлович только что вернулся. Его веселый голос вызвал раздражение у Андрея — он тут сидит и волнуется, а шеф гуляет с друзьями! И Орле­нов довольно грубо спросил:

— Нельзя ли повидать вас сейчас?

— А что, завтра будет поздно? — любезно осве­домился Улыбышев. Однако тон, каким говорил Орле­нов, по-видимому обеспокоил его, и он, хотя и с не­которой досадой, согласился на встречу. — Ну что же, заходите, только долго разговаривать я не смогу. Директорам не обязательно походить на влюбленных и не спать по ночам…

Орленов захватил чертежи и шагнул в темный сад.

Он и сам не понимал, почему торопится погово­рить с Улыбышевым. Ох, уж этот Пустошка! Неужели нелепый инженер так-таки и заварит кашу? Пусть уж лучше Улыбышев знает о претензиях его заранее, а то еще, чего доброго, потом обвинит Андрея в про­медлении или даже в измене. Андрею известно, как ревнивы изобретатели, и пусть Улыбышев сам решит, что делать дальше. Орленову ведь тоже не обяза­тельно походить на влюбленного и не спать по ночам из-за чужих дел…

Все окна большой квартиры Улыбышева были освещены. Должно быть, директору грустно одному в его четырех или пяти комнатах и потому он не жа­леет электричества. Орленов не смог бы жить один в такой обширной квартире. Ночью в пустых комна­тах начинают скрипеть полы, пощелкивают двери, и тогда кажется, что это воспоминания ожили и захо­дили в темноте. Не потому ли появлялись привидения в старинных замках? Что-то в наших перенаселенных квартирах никаких привидений нет!

Андрей поднялся на второй этаж и позвонил. Улыбышев открыл немедленно.

— Ну, что у вас? — не очень-то дружелюбно спро­сил он. Впрочем, тут же смягчился и добавил: — Петр Иванович считает, что доклад прошел блестяще, и просил передать вам, что надеется на продолжение ваших выступлений.

«А, он имеет в виду Далматова! — вспомнил Андрей. Ему самому и в голову не пришло бы назы­вать секретаря обкома по имени и отчеству. Но Улыбышев, как видно, имел на это право. — Ах да, это, кажется, та самая скала, на которую опирается ди­ректор! Интересно, стал ли бы Пустошка наседать на Улыбышева, если бы знал, кто его поддерживает?»

Эта мысль тут же и исчезла. Нападение уже про­изошло, и важно было отбить его. Андрей подошел к столу и развернул чертежи. Поискав глазами, чем бы прижать сворачивающийся в трубку ватман, он поставил на один край листа чернильницу, на дру­гие — пресс-папье, стаканчик для карандашей. Но за­тем, мельком взглянув на Улыбышева, вдруг понял, что этого делать не следовало. Улыбышев принадле­жал к тем людям, которые не выносят нарушения симметрии на своем столе. Пусть горит весь мир, но перо надо обязательно воткнуть в стаканчик со щети­ной! Однако было уже поздно отступать, не перестав­лять же все обратно. И Орленов с некоторым принуж­дением сказал:

— Вы знаете, Борис Михайлович, на вашу ма­шину готовится покушение!

— Вот как! — улыбнулся Борис Михайлович.— Собираются украсть авторство? Или передать чер­тежи некой иностранной державе?

— Нет, без шуток, Борис Михайлович. Это внут­ренняя вылазка, но, как бы вам сказать…

— А вы не говорите своими словами, вы просто передайте то, что сказал Пустошка! — вдруг зло про­изнес Улыбышев. — Только стоило ли ради этого при­ходить среди ночи?

— Так вы с ним говорили? — разочарованно протянул Орленов и невольно потянулся за портси­гаром.

— Как же, как же! — подтвердил Улыбышев. Те­перь он смотрел на позднего гостя с нескрываемой насмешкой. Так смотрят взрослые на ребенка, вмешавшегося в их дела.

Орленову стало неприятно. Ты бросаешься в воду, чтобы спасти тонущего, а оказывается, что это чемпион по нырянию! Да еще и тебя вытаскивает за волосы из воды, к которой ты не очень привычен!

— Но ведь со своей, как бы это выразиться, про­изводственной, что ли, точки зрения Пустошка кое в чем прав, — сказал Орленов. — Если он станет настаи­вать, то…

— Видите ли, Андрей Игнатьевич, — спокойно воз­разил Улыбышев, — его точка зрения меня мало интересует. Заказ заводом принят, так пусть они по­трудятся выполнить его.

По мере того как росло недоумение Орленова, Улыбышев становился все мягче и любезней.

— Но, может быть, лучше было бы пойти на неко­торые уступки? — осторожно спросил Орленов.— Я рассмотрел чертежи с этой точки зрения и должен предупредить вас, что если Пустошка полезет в драку, так у него довольно много аргументов. Если же вы прислушаетесь сейчас и кое-что исправите, то…

— А кто позволит ему начинать драку? — пожал плечами Улыбышев. — Наш трактор давно перестал быть детищем только филиала. В его судьбе заинте­ресована вся область, я бы сказал даже — страна! Кончится тем, что Пустошку прижмут к ногтю, и он пикнуть не посмеет! — он равнодушно отвернулся от гостя и разложенного на столе чертежа.

Орленов растерянно поставил составные части письменного прибора на место, и чертеж немедленно свернулся в трубку. Теперь он был не нужен. Вот только если бы эта трубка превратилась в микроскоп, под которым можно было бы рассмотреть тайные мысли Улыбышева. Но директор и не хотел скрывать своих побуждений.

— Я ведь говорил вам, Андрей Игнатьевич, что осенью мы проводим первый опыт массовой электро­пахоты. Опыт приурочен к празднику, который отме­чает наша область. Опаздывать мы не имеем права. Вы меня понимаете?

Улыбышев говорил с такими интонациями, словно перед ним стоял непонятливый ученик, которого он обязался «натаскать» к экзаменам.

— Но машина еще не доведена до промышленного образца! — все более удивляясь, воскликнул Орле­нов. — Ведь возможны еще конструктивные измене­ния! Если прислушаться к словам Пустошки…

— О возможности конструктивных изменений больше знаю я, автор, а не вы, мой хотя и милый, но чрезвычайно нелюбезный помощник, и не какой-то там Пустошка, которому не терпится влезть в со­авторы машины. — Сказав это, директор потянулся и, взглянув на огромные стоячие часы, добавил: —

Батюшки! Уже второй час!

— Нет! Я все же против такой поспешности,— растерянно сказал Орленов, даже не замечая, как не­уместно звучит это несогласие после слов Улыбышева о его роли в создании трактора и сближения его с Пустошкой, которое Борис Михайлович созна­тельно или бессознательно только что сделал…