- Я как никто в этом городе знаю все больные мозоли Лысого, можешь на меня положиться.

- Ну, и чё? Чё зе мозоли?

- Деньги, власть и похоть, - отрапортовал убийца. - Это его самые больные места.

- Го-го-го! Я тащусь! Знаток, мать твою, го-го-го! Еще б сказал, кто этого не знает, или у кого есть другие мозоли. Оттопырил, блин, го-го-го!

- Тебе бы поменьше курить, матушка.

- Не бзди. Сама разберусь, сколько курить, сынок. - Она задымила. – Ну, и чё?

- У Лысого есть дочка, учится в Англии, - намекнул убийца. - В крайнем случае, мне не впадлу слетать на острова.

- Хрен тебе, а не острова. Ишь, захотел: он - на острова, а мать тут сиди, говно разгребай. Не бывать сему.

- Зря. Реальный план. Если б Лысый слопал пельмени родной дочери, он бы...

- Он бы только оттопырился, - перебила Эммануэль. – Ты ведь знаешь Лысого, знаток! Чтоб он повелся на какую-то обдолбанную мокрощелку? Го-го-го! Пусть это будет трижды родная дочь, ему насрать, дорогуша. Али не слыхал, как с ней маялись янтарские?

- Янтарские? С дочкой Лысого? Нет, не слыхал.

- Немудрено: ты тогда под стол ходил.

- И как они маялись?

- Ядреный на ней собаку съел, а не поимел ломаной копейки. Дети в глазах Лысого хрен чё стоят, мудак живет по скотскому принципу: после меня - хоть потоп. Такие они, нынешние временщики. Сколько выродков он наплодил: пять или шесть?

- По-моему, пять.

- Так вот, всех до единого услал за бугор, якобы учиться уму-разуму, а на самом деле (че плохого они понахватаются за бугром?) потому что ненавидит... Поди боится, как бы отпрыски не позарились на его состояние. Янтарские думали, что Лысый боится, как бы ему не выкатили за них кругленького выкупа, а нет - попробовали опустить и бортанулись. Оказалось, резать детей Бляхи - только себе в убыток. Мудаку это выгодно. Та девчонка, о которой ты говоришь, сейчас учится в Оксфорде?

- Правильно, - подтвердил Серафим.

- А раньше жила здесь. Янтарские на лажанулись: срисовали у девчонки мизинец, а папочке включили счетчик: либо плати за него тридцать косых, либо получишь бандероль с остальными девятнадцатью пальцами. Так Лысый, че б ты думал?

- Чё?

- Не дал ни копейки. Сказал: тридцать косых на один кастрированный мизинец не меняют. Прикинь!

- Мудак, - прикинул Серафим.

- Спрашивается, неужели было так трудно позаботиться о здоровье родного ребенка?! - Эммануэль выглядела искренне возмущенной: то ли состоянием здоровья девочки, то ли тем, как лажанулся ее кореш Ядреный из янтарских. - Ведь тридцать тысяч баксов - для мудака все равно что поссать. Где, спрашивается, твои отцовские чувства, мудило?! Где деньги?! Где элементарная порядочность?! Не знаю, как таких еще земля держит, не знаю...

- Родная дочь! - Серафима тронула судьба девочки. - Она че, так и хиляет без пальца?

- Без двадцати пальцев!

- Боже...

- Ты ж знаешь Ядреного, он слова на ветер не бросает. Лысый - слышь - Лысый тогда ему предложил по баксу за палец! Го-го-го!

- Га-га-га! - передразнил убийца.

- А ты: ухо-ухо... На хер ему ухо? Схавает - не подавится.

- Родная дочь... - повторил Серафим, качая головой.

- Таков мудак. По баксу за палец! - вновь едко засмеялась хозяйка: - Го-го-го!

- Ладно ржать-то, мать, грешно над этим смеяться.

- Я чё, смеюсь? Я оттопыриваюсь! И не тебе оговаривать, чё мне грешно. Го-го-го! Не забывай об этом, сынок. Го-го-го!

Действительно, подогретая паревом хозяйка дворца гоготала явно не в тему; ее сумрачный рассказ о двадцати пальцах дочери Василия Бляхи не следовало принимать близко к сердцу, тем более что Серафим, хорошо знавший Лысого, никогда не слышал столь дурацкой фени о своем прежнем покровителе.

- Погоди оттопыриваться, - сказал киллер. - Раньше времени оттопыришься -- потом слез не оберешься. Мы же еще ни в одним глазу, мать. Что будем делать с Лысым?

- Пусть жрет пельмени мисс края, - вспомнила вдруг Эммануэль, перестав смеяться.

- Проехали, - замял Серафим. - О пельменях пока забудем.

- О! - неожиданно вскрикнула Эммануэль.

- Что?!

- Шишел, мать твою!

- Шишел?! Что Шишел?

- Пусть мудак жрет своего кошака! - осенило ее.

Серафим с облегчением выдохнул:

- А что? Реальный план! Пусть жрет. Я не против.

- О, грязный, вонючий кот! - Эммануэль патетично вскинула вверх черную руку с косяком. - Я добралась до тебя, засранец! Скоро ты исчезнешь в топке своего хозяина!

...Что это было за таинственное четвероногое существо, прославившееся на весь Отвязный край под кличкой Шишел и чем оно не угодило авторитетной хозяйке каннибальского ресторана? Ответ на эти и многие другие вопросы мы не найдем ни в прокуренной душе Эммануэль, ни в безобидной пушистой твари из рода кошачьих, кою Эммануэль ненавидела паче прокурора. Так уж получилось, что четвероногому любимцу авторитета Лысого, обыкновенному вроде бы коту Шишелу было суждено вот уже четвертый год кряду властвовать над умами обывателей Отвязного края. Связи с сильными мира сего, спонсорская поддержка могучего покровителя сделали, казалось, невозможное: о коварстве и пороках Шишела стали слагать легенды; легенды быстро покрывались сплетнями; ну и наконец, сплетни, благодаря виртуозной работе лучших журналистов, обрастали все новыми и новыми подробностями дьявольских похождений грязного кошака. Не проходило и дня, чтобы этот вонючий кот самым выгодным и нахальным образом не промелькнул в тех или иных средствах массовой информации. Достаточно сказать, что популярнейшая народная передача "В мире криминала" полностью посвятила ему тридцать четыре программы, отличавшиеся крайней аналитичностью, аморальностью и откровенностью, феномен Шишела до тошноты муссировался уважаемыми газетами и журналами, на основе его мрачной биографии были написаны десятки бестселлеров; музыкальный хит "В его моче нет брода" полгода держался на первых строчках всех хит-парадов; наконец, два года и три месяца домохозяйки Отвязного края рыдали над сериалом "Кошачье отродье", в котором Шишел сыграл самую грязную и, разумеется, главную роль.

Согласно рейтинговым раскладам "В мире криминала", Шишел входил в пятерку наиболее влиятельных особ Отвязного и располагал реальными шансами на следующих губернаторских выборах как независимый от Лысого кандидат. Короче, то ли благодаря дружбе и капиталу Василия Бляхи, то ли собственному обаянию, Шишел прочно утвердился в малиннике городского бомонда, лихо раскрутился в сознании граждан, так что закрутить и задвинуть его обратно представлялось уже делом нереальным. Резонанс в народе был неоднозначным. По отношению к Шишелу люди строго разделились на скептиков, считавших грязного кошака не более чем детищем извращенной фантазии СМИ, и романтиков, веривших, что все, о чем рассказывают средства массовой информации, чистейшая правда. Если Серафим был скептик, то Эммануэль, вдув пару косяков, производила впечатление типично романтичной особы. Шишел для нее стал чем-то вроде занозы в сердце, воплотив в себе краеугольный камень зла, так сказать, в общегородском масштабе. Она вообще тяжело относилась к чужой популярности, а тут только представьте себе: какой-то грязнющий четвероногий выскочка четыре года подряд имеет потрясающее влияние на умы и как ни в чем не бывало оттопыривается репутацией народного любимца! Этого Эммануэль переварить не могла. Та, которая была "всех на свете чернее, всех упрямей и гнилее", не собиралась уступать пальму первенства "брату нашему меньшему". Вот уже четвертый год Эммануэль лелеяла мечту засолить бестию в прозрачной десятилитровой банке с укропом, луком, чесноком, выставить все это на обозрение толпы в телепрограмме "Злоба дня" и таким образом словить кайф, приколовшись одновременно плодами своего остроумия и восстановленного превосходства над жалким кошаком. Когда мать криминала укуривалась, ее подспудные мечты резво вырывались наружу и требовали удовлетворения. Честно говоря, шансов засолить Шишела у нее было маловато, но они были.