Нет, нас не удивишь. И мы гордимся этим. Мы верим в торжество разума, который расщепил атом. Да, кто-то расколол атом, как грецкий орех, а кто-то написал собрание сочинений. Оно вышло в зеленых переплетах и называется собрание сочинении Рабиндраната Тагора. Каждому свое. Мы отдаем должное, но не удивляемся.
В первый день после циклопа мы поехали в Махабалипурам. Есть такое местечко под Мадрасом. Гостеприимные хозяева собирались пас удивить. Мы вежливо помалкивали, зная, что этого не произойдет…
По дороге возле рынка мы увидали святого. Нормальный святой с длинными спутанными волосами и в мятой рубахе. Он говорил речь. Я попросил остановиться и послушал.
Вот что он декларировал:
— Возьмем электричество. Что это за явление? Это — энергия. Она, энергия, проявляется по-разному: в роторе крутит машину, в холодильнике дает холод, в лампочке — свет и так далее. В конечном счете, — продолжал святой, — электрический ток — это движение материн. А что такое материя? Она все, она бесконечна, не имеет ни начала ни конца. Точно так же наша религия. Она все, она бесконечна, не имеет ни начала ни конца. И проявляется по-разному…
Даже святые на окраине Мадраса не забывают, что живут в век техники.
В Махабалипурам вела прекрасная асфальтированная дорога, сорок миль ровно на юг, вдоль берега океана. Дорога иногда сворачивала в сторону, но потом, чтобы не сбиться с направления, опять возвращалась к воде. Впрочем, после циклона вода держалась и на полях. И пальмиры — долговязые пальмы с голым стволом и хохолком зеленых волос на самом верху — стояли по щиколотку в воде. Это полезные деревья. Их почки едят, как овощи. Из стволов и соцветий гонят ароматное вино под названием «тодди». Очень вкусное. А из древесины делают массу нужных вещей.
Мы ехали по естественному ботаническому саду. Тут росли арековая пальма, из орехов которой добывают главную часть для бетелевой жвачки, кокосовая пальма. Плоды, еще зеленые, наполненные тягучим соком, на мой вкус приторно-сладким, свисали с нее, как украшения. Кое-где орехи стали уже желтыми и годились на то, чтобы из семян выжимать масло, остаток пустить на корм скоту, из твердой оболочки изготовлять домашнюю посуду и даже настольные лампы. И на многое другое годятся орехи и сами пальмы. Их используют больше чем в двухстах случаях. И даже музыкальные инструменты делают из пальм. Их чуткий ствол вобрал в себя говор моря и шелест ветра. Встречались и другие растения, названия которых мы не знали.
Одна за другой мелькали деревни. Сравнительно с деревнями на Севере они выглядели богаче, но, когда мы вглядывались повнимательнее, обнаруживали потресканные глиняные стены и ветхие крыши. Возле домов, вроде бы на завалинках, сидели старухи и, прикрыв лица анчалами, верхней частью сари, так что видны были только морщинистые лбы и углы глаз, пристально смотрели на проезжающих. На полях с мотыгами в руках работали семьи. От стариков до детей. Участочки маленькие, а семьи большие. Земли не хватает, и на благодатной почве низкие урожаи: нет здесь ни машин, ни удобрений! То и дело попадались крестьяне, которые на длинных коромыслах тащили пальмовые ветви. Значит, строили или ремонтировали дома.
Миновали рыбаков. Это про них когда-то кто-то невесело пошутил, что одеты они в чалму и в носовой платок. Их темные тела от сочетания с белым казались еще темнее. Они вылавливали рыбу, которую в циклон занесло в узкие лагуны.
Проехали странную деревню, где работали портные, числом восемь. Наружных стен в домиках не было, и взору открывались крохотные комнатушки, в которых портные бодро наяривали на швейных машинах. Что они шили? Кому?
Потом нас остановили какие-то люди с плакатом «Пейте кока-колу!». Дорогу преграждал патруль. Кока-кола отличный напиток, но нельзя же заставлять его пить насильно. Оказалось, студенты-медики организовали больницу для бедных. Средств нет. Они на дороге торгуют кока-колой, зарабатывают на содержание больницы.
На шоссе было оживленно. Мы обгоняли автобусы — линия № 19/А, 19/В, 68. В одном месте пришлось дать изрядный крюк в сторону: дорогу размыло циклоном. По кочкам гордо вышагивали белые цапли. На асфальте грелись вороны. Шофер их аккуратно объезжал. Объехал он и собаку, которая лежала как раз посередине шоссе и выглядела мертвой. Вдруг мертвая собака встала, сделала несколько шагов и снова легла — спать хотела. По пути наша машина выполняла различные дополнительные функции. Помогала высушивать мешки, разложенные на асфальте, — проехалась по ним. Давила какие-то колосья, то есть работала в качестве молотилки. Как нужна техника индийскому крестьянину!
Мы добирались до Махабалипурама около двух часов. Проскочили центр маленького городка, даже не городка, а скорее поселка, и через минут пять остановились на каменном пригорке. Прямо перед нами росли пальмы, сквозь них внизу виднелся океан. А слева и справа громоздились одна на другую серые гранитные скалы.
Надо было вылезать. Солнце палило нещадно. Я пожалел о том, что не купил в Москве белую кепку или картузик, как у велосипедиста. Перекинув через плечо аппарат, я проверил еще раз в кармане блокнот и шариковую ручку, лениво поднялся и, хотя никто не указывал мне, куда идти, сделал несколько шагов вправо…
Первое впечатление было… Даже не знаю, как его описать. Представьте, вы устали, не выспались, потому что пришлось рано вставать, хотите пить, вы понятия не имеете об этих исторических памятниках да и перевидали их достаточно (одним больше, одним меньше). И вдруг все это, словно надпись на школьной доске, разом стирается. Вы начинаете жить будто в другом измерении, забываете о себе, забываете о других. Вы испытываете потрясение. Выходит, рационализм двадцатого века не сумел вытравить из вас все живое. И сейчас вам хочется смотреть и смотреть… и кружится голова…
Передо мной на глубине ну три четверти метра оказалась расчищенная каменная площадка. И на ней кто-то когда-то играючи вырубил из скал фигуры животных и маленькие изящные храмы. Помните, Роден говорил, что профессия скульптора весьма проста: надо взять глыбу мрамора и отсечь все лишнее. Вот эти безвестные гении пришли, увидели скалы и отсекли лишнее. Среди камней, среди осколков гранита (видимо, не успели убрать), среди желтого песка остались на века пять игрушечных храмов высотой двенадцать-тринадцать метров.
Каждый из храмов, их называют «ратхами», украшен изумительно. Здесь и колонны, и маленькие львы, охраняющие вход, и десятки фигур в нишах — гордые мужчины и пленительно изогнутые женщины. И так стоят они в тишине, в этих каменных дворцах, на каменном распадке тысячу двести лет. Дуют ветры, гонят желтый песок, льют тропические дожди. Приходят поколения, уходят поколения. Уже давным-давно нет дравидийских императоров Паллавов, при которых воздвигли все это. И про Паллавов иностранцы, как правило, даже не слышали: их имена можно повстречать только в исторической литературе и в путеводителях. Да и тем, кто приезжает сюда, в Махабалипурам, в общем-то все равно, при ком это построено.
Впрочем, тысячу двести лет назад некоторые сильные мира сего имели вполне сегодняшние слабости — были хвастливы и тщеславны. И, может быть, догадывались, что потомкам надо о себе напомнить. Император Мамалла Нарасимхаварман повелел среди статуй богов установить собственную статую и обозначить, чтобы потомки прочли. Он это делал не зря. Вот я, например, упоминаю его имя, а о тех, кто превратил обыкновенные скалы в произведения искусства, не знает никто. Такова историческая справедливость…
Четыре ратхи, изящные пирамидки с плоской крышей, стоят рядом, а пятая — чуть в стороне. Ученые выяснили — одна из них посвящена богине Дурге. Рядом лежит огромный каменный лев, собран и напряжен, готов к борьбе. Возле другой ратхи спокойно отдыхает бык. Тут храм Шивы. У третьей замер, ждет команды слон. Это храм бога Индры. Лев смотрит на север, слон — на юг, а бык — на восток…
Было тихо-тихо. Вдруг с пронзительным криком пролетела птица, которую здесь именуют Кингфишер — «король рыбаков». Продавец кокосовых орехов принес тяжелые зеленые плоды, кривым ножом срезал верхушку и вложил в сердцевину полиэтиленовую трубочку. Торговцы ракушками — лотки их стояли чуть в стороне — не зазывали. Они уже знали по опыту: когда человек бродит среди этих каменных памятников, лучше его не трогать.
