— Зачем ты это поставила? — Саванна вынула сигареты и закурила.

— Ну, давайте, девчонки! Поплачьте! Выплесните все! — кричала Робин.

Глория смеялась, потом погрустнела и налила шампанского сначала себе, затем остальным.

— У меня нет никаких воспоминаний, связанных с этой песней.

— Подруга, ну пожалуйста, — взмолилась Робин. — Я была влюблена в одного придурка. Кажется, я просто обречена на такое — влюбляться в придурков. И звали его… Черт, а как же его звали?

— А я была по-настоящему влюблена тогда в Джона. — Бернадин сидела, широко раскрыв глаза и покачивая головой в такт музыке.

— А за мной ухаживал некто Эл, и он такое вытворял! Мы только трахались, и больше ничего, но дело того стоило. У него был такой… словом, крупнее я не видела. И мне это нравилось. „Погаси все огни!" — повторила слова песни Саванна, прищелкивая пальцами, и закрыла глаза. Но думала она вовсе не об Элеа, о Кеннете.

— Сейчас я кое-что поставлю. Это вас разогреет, леди!

Звонок в дверь перепугал всех до смерти.

— Это пицца. — Глория передернула плечами и захихикала. Ей все казалось смешным. — У кого есть деньги? Я не собираюсь платить в свой день рождения. Ну-ка, скиньтесь!

— Она сказала „скиньтесь"! Глория, у тебя сын-подросток, думай, что говоришь. Так уже никто не выражается.

Бернадин рассмеялась, допила шампанское и вынула из сумочки две двадцатки.

— Такое чувство, что это мой день рождения.

— Слушайте это! — прокричала Саванна и поставила Джеймса Ингрема. „Сотня путей". Хотя, может, не стоило этого делать. Она вспомнила: она часто слушала эту песню, когда жила с Рэймондом. Из-за чего же они тогда разошлись? Что-то мозги затуманились. Надо выпить еще шампанского.

— Готовы есть пиццу? — спросила Бернадин.

Саванна и Робин помотали головой — они слушали. Глория вместо ответа отнесла коробки на кухню, открыла одну и только тогда сказала „нет". Сунув пиццу в духовку и убавив огонь, Глория вернулась в гостиную.

— Знаете, чего бы я хотела? — произнесла Саванна.

— Нет, а что?

— Чтоб все было, как в песне. Чтобы был мужчина и чтобы он знал сотню способов, как любить меня.

— Мечтай больше, — отозвалась Бернадин.

— Я что-то не понимаю, — заявила Саванна.

— Чего ты не понимаешь? — спросила Робин.

— Ну почему в жизни не бывает, как в песнях. Как это! „Позволь мне ангелом твоим хоть раз лишь стать". — Саванна прыгала в центре комнаты. — „Будь жарким пламенем моей любви", Вот, вот! „Не скрыть любви Огню, Земле и Ветру!" А? Ведь кто-то должен же был все это почувствовать, чтобы сочинить и спеть?

— Хватит! — заорала Бернадин. — Саванна, ты переигрываешь.

— Ничего подобного, Берни! Я просто чуть-чуть пьяна, но мне это нравится. Но вы мне вот что скажите, сестренки, и не думайте, что я свихнулась. Что у нас всех общего?

— Мы все черные и мы женщины, — снова захихикала Глория.

— Как смешно! Я серьезно спрашиваю.

— Ну, зачем углубляться? — поморщилась Бернадин.

— Я не углубляюсь. Впрочем, нет, углубляюсь. Может, именно этого нам всем не хватает: мы недостаточно углубляемся. А надо бы. — Саванна потрясла головой, точно хотела прочистить мозги. — Что-то я сбилась. О чем это я?

— О том, что у нас общего, — напомнила Робин.

— Ага. Так что же у нас общего? И что досадней всего?

Все только и ждали ответа.

— Ни у одной нет стоящего мужчины.

— А мне и не надо, — заметила Бернадин.

— Ну и что? — возмутилась Глория. — Не свет же клином на них сошелся. Когда вы только это поймете?! Вот я, например, сижу тут с вами и черт знает что вытворяю; думаете, если бы сюда заявился хоть один мужик, мы бы так же себя вели?

— Вот именно, — подхватила Саванна. — Если бы. Но никого здесь нет. Я честно скажу: если бы у меня кто-то был, и ты собралась бы отметить свой день рождения одна, и Робин с Берни позвали бы меня, я бы все равно пришла. Не думай, что мужчина может забрать надо мной такую власть, что я забуду своих подруг. И это правда, друг мой Руфь. Вы этот фильм видели?

— „Делай то, что надо?" — спросила Глория.

— Ага.

— Нет еще.

— А я — целых два раза, — похвасталась Робин. — Спайк Ли играет классно.

— Он такой сексуальный, — заявила Саванна. — Да, опять мы заводим ту же пластинку.

— Глория, твоя очередь что-нибудь поставить, — сказала Бернадин.

— Что-то не могу выбрать.

— Это тоже мысль. — Бернадин опустила голову. — Знаете? Я что-то не того. — Ее речь стала неразборчивой, но никто этого не заметил.

— По какому поводу?

— По всем сразу. Я отдала этому мерзавцу одиннадцать лет жизни, а он бросил меня ради белой шлюхи! И я остаюсь у разбитого корыта, и…

— Тебе только тридцать шесть, и прекрати городить чушь, — отрезала Саванна. — Ты да и мы все красивее, чем эти твари в двадцать лет. Только попробуй отрицать. А я далеко не в лучшей форме, на десять баллов не тяну.

— Тянешь, детка, и прекрасно это знаешь, — хмыкнула Бернадин. — Ох уж мне эта твоя „скромность"!

— Я тогда только на шестерке, — влезла Робин.

— Мы все подходим под десять баллов, — рассмеялась Бернадин. — Просто зависит от того, кто нас оценивает, правда?

— Спасибо, подружка. — Саванна закурила. — Да, когда я наконец брошу курить, на пару лет точно помолодею. Вы на Глорию посмотрите, — она же боком в дверь проходит, а все еще красавица. Надо бы над тобой с палкой стоять и отбирать все твои пончики. Килограммов двадцать сбросишь — глядишь, новая жизнь начнется.

— Чушь, — сказала Робин. — Мне-то не надо худеть. Так в чем же дело со мной?

— Не заводи меня, — предупредила Бернадин.

— Отстань. Я что, плохая партия?

— Мы все чертовски хорошие партии, — заявила Бернадин.

— А почему? — Саванна, опершись на локоть, потянулась за новой бутылкой шампанского.

— Потому что мы умеем любить и душой и телом, и мы все милые. Разве этого мало? — ответила Бернадин.

— Раз мы такие умные, чего ж мы до сих пор не замужем? — съязвила Робин.

Ответа не последовало.

Бернадин собралась с мыслями и попыталась высказаться по возможности четко:

— Потому что ты слишком сильно мечтаешь только об этом… Вы и все.

— Ну и что здесь плохого?

— А для меня, помимо мужчин, есть вещи и поважнее, — пробормотала Бернадин.

— Я знаю. Для нас тоже. Мой отец, при смерти.

— У моей мамы выросла плата за квартиру, — сказала Саванна. — А мой братец, по приказу президента Буша, тусуется в Персидском заливе, и Бог знает, попадет он в заварушку или нет. Финансы у меня поют романсы, а я содержу маму. Честно говоря, работу свою я ненавижу. Так что мужчины — для меня не главное. Так только кажется, потому что мы только о них и говорим, когда собираемся вместе.

Робин глотнула шампанского и подняла глаза, словно размышляя о чем-то. Потом ее словно осенило.

— Мы все — дуры!

— Говори только о себе, — усмехнулась Бернадин.

— Нет, честно. Те, кто хорошо к нам относится, нам кажутся скучными — как Майкл, например, а потом нам попадаются гады, вроде Рассела, которым мы не нужны, но они нас так заводят, что кровь закипает. И вот именно в таких мерзавцев мы влюбляемся.

— Спасибо за разъяснение, миссис Ницше, — хмыкнула Саванна — Но я в эту категорию не вхожу. Я просто своего еще не встретила.

— Своего — это какого? — поинтересовалась Робин.

— Ну, примерно так. Я влюбилась в Кеннета за то, что он самостоятельный. Он умный, остроумный, живой, и я верила что он может принести пользу людям. Потом, он честный, привлекательный, сексуальный и уважал меня, в то же время не боясь. Этого было достаточно.

— Так что же тогда случилось? — спросила Робин.

— Не спрашивай.

— Думаю, тупых мужчин здесь тоже хватает, — сказала Глория. Никто не ожидал от нее такого.

— Браво, браво! — воскликнула Бернадин.

— Я серьезно. Очень многие просто тупицы. Не знают, чего хотят, и не знают, как обращаться с женщинами.