Корсаков подтянул трусы, разрисованные веселыми розовыми мышами (подарок любимой Анюты), вышел в холл, достал из холодильника сок, налил в стакан и не спеша выпил. Вчера он допоздна сидел на своем месте на Арбате, в «кабацком треугольнике», названном так по аналогии с «бермудским», — между ресторанами «Прага», «Арбатские ворота» и «Русь». Клиентов хватало — была пятница, и теплая погода позволяла народу бродить среди достопримечательностей столицы и тратить деньги, покупая ненужные вещи. В чем, собственно, Корсаков людям и помогал, по мере своих сил. Целый день он рисовал карандашные портреты провинциалов и иностранцев, а под вечер даже продал пожилой паре из Австрии картину с видом зимнего Арбата. Видно, австрийцам, утомившимся ходить по пышущей жаром мостовой, захотелось прохлады, хотя бы в нарисованном виде. Пожилой мужчина в тирольской шляпе с пером, ярко зеленых шортах и гавайской рубашке, листая немецко-русский разговорник, пытался выспросить у Корсакова цену красок, ушедших на картину, а также стоимость холста и рамы. Игорь делал вид, что не понимает, оглаживал картину нежными движениями «скупого рыцаря» и твердил, что картина просто «вундербар», «вундершен» и ва-аще «даст ист фантастиш»! При этом он не забывал строить глазки супруге австрийца — гренадерского роста дамочке в смелом полупрозрачном топике без лифчика, цыганской юбке до пят и с вытянутой лошадиной физиономией. В конце концов усилия Корсакова увенчались успехом, и дама, по-матерински улыбнувшись Игорю, что-то резко сказала мужу. Австриец, вздыхая, отсчитал двести пятьдесят баксов. Корсаков быстро упаковал картину, передал ее новым владельцам и приподнял в знак признательности свой неизменный «стетсон». Удаляясь в сторону метро, дама выбрала момент, чтобы, обернувшись, шаловливо помахать Игорю пальчиками, напоминавшими длиной и формой вязальные спицы. Корсаков сорвал шляпу и, прижав руку к сердцу, склонился в глубоком поклоне.
Когда австрийцы затерялись в толпе, он быстро собрал этюдник, сложил мольберт, однако уйти не удалось — коллеги решительно потребовали обмыть сделку. В результате, Корсаков притащился домой, в особняк, в третьем часу ночи, на бровях и, игнорируя домогательства Анюты, чмокнул ее в нос и упал на кровать. Он еще слышал, как она возмущенно фыркнула, и провалился в тяжелый сон, обернувшийся под утро кошмаром…
Допив сок, Игорь прошел в ванную комнату. Две недели, после въезда в новое жилище, рабочие восстанавливали канализацию и водопровод, под присмотром Анюты ставили все удобства, какие положены в современной квартире: эргономичный унитаз, биде, душ и даже джакузи, о которой Корсаков мечтал с тех пор, как побывал у Анюты дома, в Митино. Ванная сверкала зеркалами и никелем и производила на знакомых Игоря неизгладимое впечатление, что было и понятно — знакомые, в основном, ютились в выселенных домах, затерявшихся в Арбатских переулках и такие удобства видели разве что в кино.
Анюта вообще взялась за обустройство квартиры с присущей ей энергией, хотя и без особой выдумки: в спальне, помимо кровати с балдахином, стояла теперь стереосистема, подавлявшая своими размерами, половину одной стены занимал плазменный телевизор. Игорь с трудом отвоевал место возле окна для мольберта. Окно должны были сделать на днях — поставить тройной стеклопакет, а пока Анюта закрыла его фанерой.
— Пусть в спальне будет интимный полумрак, — сообщила она.
— Мне нужен дневной свет для работы, — возразил Корсаков, — и потом, при свете трахаться гораздо интереснее. Лет двадцать, по крайней мере, мне не надоест смотреть на тебя.
— А потом? — Анюта подбоченилась, с вызовом глядя на него.
— Зависит только от тебя: поменьше пива, картошки, сладкого, и ты прекрасно сохранишься для истории. И для меня тоже, кстати.
Однако фанеру на окне пришлось оставить, правда, днем Корсаков ее снимал, но после сегодняшней ночи решил твердо: пусть за окном хоть дождь, хоть град, а воздух будет свежий, насколько это возможно в центре Москвы.
Еще когда только Анюта взялась обустраивать их гнездышко, Игорь заметил ей, что сколько барахла не принеси, когда придут выселять, все выкинут, а скорее, даже не выкинут, а растащат. Анюта, усмехнувшись, успокоила, заявив, что Сань-Сань, как она называла отца, выкупил половину особняка у прежних владельцев. Половину Кипра выкупил, а теперь за Москву взялся, с некоторой гордостью за родителя, сказала она. При случае Игорь решил поинтересоваться, как Александр Александрович связался с владельцами, поскольку помнил, что особняк принадлежал организации, которой он передал колоду карт таро Бафомета и продал свои картины из цикла «Руны и тела» См. роман «Черное таро»… За картины, кстати, заплатили очень прилично. Пожалуй, таких денег Игорь не получал ни за одну свою работу даже в лучшие времена. Как раз хватило, чтобы отдать деньги Пашке Воскобойникову за разбитую месяц назад «Ниву» См. там же…
Корсаков поплескался под душем — джакузи уже приелась, тем более, что в одиночку полоскаться в объемистой ванне было неинтересно. Вытеревшись насухо, он сделал пару бутербродов с сыром, сварил кофе и устроился в кресле-качалке. Сегодня он решил отдохнуть — на деньги, полученные с австрийцев, можно было два-три дня посачковать. Тридцать баксов ушло на обмыв картины, но тут уж ничего не поделаешь: не хочешь прослыть жлобом, проставляйся с выручки.
Закурив, он выпустил пару колец, лениво проследил, как они плывут по комнате. Несмотря на душ и завтрак, слабость, нахлынувшая после кошмарного сна, еще не прошла. Делать ничего не хотелось, хотя и следовало бы поработать — написать пару картин для разнообразия. Что бы такое изобразить? Что-нибудь не очень сложное, не требующее душевных затрат: пейзажик какой по памяти или портрет известной личности. А может, что-то в стиле Луиса Ройо или Бориса Валледжо? Тут даже и придумывать ничего не надо — просто выложить на холст ночные видения. Дамочку эту полуголую на фоне скал и кровавой битвы. С чего, кстати, приснился этот кошмар? Вроде пили вчера нормальную водку, не паленую, и закуска была приличная… Последний раз Корсаков видел подобные сны, когда весной метался по Москве, прячась от милиции и людей магистра. Прошло больше месяца, и он уже думал, что все в прошлом. Оказалось, рано обрадовался — все возвращалось. Связаться бы с самим магистром и спросить: так мол и так, снится всякая чертовщина… Не ваша ли работа? Только где его теперь найдешь. Оставалось надеяться, что сон был лишь отголоском недавних событий и продолжения не последует.
Нет, работать решительно не хотелось. Корсаков знал за собой такой грех: если под каким-то предлогом можно было отложить дела — он всегда откладывал. Ну, в самом деле: деньги есть, над душой никто не стоит, требуя исполнения заказа в срок, стало быть можно и отдохнуть. «Леность — один из десяти смертных грехов», — напомнил себе Корсаков, надеясь пробудить жажду деятельности. Однако не почувствовав ни единого укола совести, расслабился. Значит, так тому и быть — балдеем до прихода Анюты. Она точно придумает какое-нибудь занятие.
Вот, кстати! Он поднялся из кресла и прошел в спальню. Позавчера Анюта принесла картину в старинной раме. В первый раз взглянув, Игорь поморщился — на картине в бирюзовом пруду плавали утки. Вернее, Корсаков решил, что, несмотря на пышное оперение, это утки, поскольку павлины в пруду плавать не могли.
— И где ты взяла эту мазню? — спросил он, скептически рассматривая шедевр.
— Бабка отдала, — пояснила Анюта, ставя картину на мольберт. — Красиво, правда?
— М-м-м…
— Неужели не нравится? — с беспокойством спросила девушка. — Смотри, какая вода красивая! Как в бассейне. А перышки какие, а?
— Перышки… — задумчиво повторил Корсаков. — Да, перышки прямо загляденье. Знаешь, рама стоит намного дороже картины, это я тебе как специалист говорю.
— Правда? — Видно было, что Анюта расстроилась. — Жаль. Это моя доля бабкиного наследства. Бабуля старенькая совсем, вот и решила заранее свое имущество распределить. А может, картину можно втюхать какой-нибудь иностранщине. Ну, сказать, что она являет собой прекрасный образчик наивного искусства, свойственного новой волне русских живописцев. Так пойдет, а? Вот вчера знакомые мужики впарили двум бундесам крышку канализационного люка тысяча девятьсот десятого года. И неплохие бабки срубили. Как немчура крышку через границу попрет, это, конечно вопрос — весит она килограммов пятьдесят.
