Вечером, у костра, трое мужчин с нетерпением ждали, когда Иезавель откроет заветную жестянку. Наконец она осторожно сняла крышку. Все молча любовались собравшейся в углу золотой пылью. Шотовер еле заметно тряхнул коробку, и разнокалиберные частицы заплясали в центре.

— Это только начало, — утомленным голосом молвил Шотовер. — Конечно, нам нужны не эти жалкие пылинки, а их источник — золотая жила, возможно, скрытая в глубине кварцевой породы.

— Как же мы ее узнаем? — заволновался Энтон.

— Узнаем. Это все равно что впервые увидеть прекрасную женщину. Вдруг перестаешь замечать остальных. Кварц, как одежда, показывает ровно столько, сколько нужно, чтобы захотелось ее сорвать. Сколько ухажеров вынуждены были уйти с разбитым сердцем! Зато когда красавица наконец-то капитулирует, это — как дыхание вечной жизни.

— Работай спиной, парень, — наставлял его Эрнст, наблюдая, как Энтон мучается с киркой среди переплетенных подгнивших стеблей. — Ты никогда не сравняешься силой с черномазыми, если не будешь потеть. — Немец указал ножкой жареного цыпленка в сторону землекопов-кавирондо с лоснящимися черными спинами. — В твои годы я мог работать целый день не разгибаясь.

— Эти корни уходят на три фута в глубину, а потом еще фут чистой земли, прежде чем доберешься до золотоносного слоя. Было бы гораздо лучше, Эрнст, если бы ты взял кирку и помог. У нас осталось всего пять дней, чтобы подать заявку.

— Нет-нет, только не сейчас. Нужно нанять побольше кафров, а мне хватит с лихвой — руководить этими бездельниками. Ты только посмотри на них. Два шиллинга в неделю, плюс жратвы под завязку, и будь я проклят, если они тотчас не начнут бить баклуши — стоит только отвернуться.

Эрнст обсосал жирные пальцы.

— Чем больше мы будем делать сами, тем меньше понадобится наемных рабочих, — проворчал Энтон. Прошло уже две недели, а они так и не нашли золото.

Он посмотрел на другой берег ручья, где Шотовер, с трудом согнув жесткое туловище, проверял кончик щупа. Землекоп-кавирондо — как Энтон, богатырского сложения — держал перед ним шестифутовый шест. Рядом работало еще несколько африканцев. Каждый погружал свой шест в воду до тех пор, пока он не упирался сначала в илистое дно, а затем в твердый слой гальки и сопутствующего золоту кварца. Шотовер обследовал кончики шестов, решая, стоит ли выдергивать в этом месте водоросли и раскапывать дно.

В тридцати ярдах вниз по ручью, где он впадал в Мигори, стояла на коленях Джеззи, напевая про себя балладу маори и покачивая из стороны в сторону лоток. Потом она выливала воду. Джеззи работала самостоятельно, но под вечер бросала это занятие и шла готовить ужин и наводить порядок в лагере.

— Добро пожаловать, джентльмены, — сказал вечером Шотовер и снял очки. — Карты уже ждут.

Энтон поднял глаза от «Дэвида Копперфилда» и увидел троих африканеров[17]. Жена Дэвида, Дора, скоро умрет, и он опять останется один.

— Может, молодой человек или немец тоже захотят сыграть несколько партий, — сказал Шотовер гостям. — Познакомьтесь с миссис Грэхем.

Первый африканер скользнул равнодушным взглядом по лицу улыбающейся темнокожей женщины. Он, как и его компаньоны, был одет во все черное — от сапог с толстыми подошвами до круглого котелка. Энтон впервые видел, чтобы кто-нибудь в Африке носил такую тяжелую, неудобную одежду. У африканера было обветренное лицо, изборожденное морщинами. Даже для этой глухомани, где большинство европейцев отпускали бороду, африканер казался на редкость лохматым. Длинная всклокоченная белая борода стояла торчком, словно наэлектризованная.

Энтону вспомнился рассказ Гуго фон Деккена о старых африканских охотниках за слонами.

— Наша фамилия Вегкоп, — по-английски представился бур и, бросив оценивающий взгляд на две колоды карт, кивнул компаньонам. — Это мой брат с сыном. Пусть, пока мы будем играть, племянник почитает у костра Библию и вымолит для нас прощение. Он еще молод для этого греха. Карты, как золото и женщины, — воплощение дьявольских козней на этом свете.

— Вот именно, майн герр, — с угрюмым видом поддержал его Эрнст. — Для того мы и созданы: грешить и каяться.

Вокруг комода расставили стулья и поместили в центр импровизированного стола масляную лампу. Братья Вегкопы покивали головами и уселись. Энтон, Эрнст и Шотовер присоединились к ним, Иезавель возилась в лагере.

— Чашку бульона? — предложила миссис Грэхем после того, как мужчины сыграли немало партий. Она разлила бульон в кружки и протянула одну чернобородому молодому человеку, сидевшему на бревнышке у костра с раскрытым «Ветхим заветом» на коленях.

Братья взяли бульон и уставились в свои карты, а затем обменялись взглядами и покачали головами. Энтон старался не смотреть на кучку монет возле себя на столе. Все карманы опустели. Рупии и шиллинги, флорины и гульдены, даже два серебряных доллара и золотая канадская монета перешли к нему. Он перевел взгляд на руки братьев Вегкопов. Никогда еще ни у матросов, ни у фермеров или шахтеров он не видел таких натруженных рук. Короткие толстые пальцы и квадратные ладони казались одной сплошной мозолью.

Младший из братьев хотел прекратить игру, но старший не мог остановиться.

— Главное — вера в победу, — убеждал он брата. Из-под прямых широких полей шляпы и седых косм сверкали борозды морщин.

— У нас больше нет денег. На что мы будем играть? Должно быть, это кара, ниспосланная нам свыше.

— У меня идея, господа, — с довольным видом произнес Эрнст, сгребая деньги и передавая Энтону. — Папа учил меня: деньги — дьявольское проклятие. Зато работа — работа сама по себе — главное богатство. Отставим деньги. Вместо монет сыграем на столько-то дней добросовестного труда — на вашем участке или на нашем.

Седой африканер покосился на пузо немца.

— Гульден есть гульден. — В тусклом свете масляной лампы его глаза приняли стальной оттенок, как ружейное дуло. — Если ты проиграешь, сможешь ли ты работать так, как я?

Эрнст, ни разу не моргнув, выдержал недоверчивый взгляд африканера.

— У меня сломана ключица, но, видит Бог, я сделаю все, что в моих силах. К тому же мой друг, этот славный атлет, готов вкалывать за двоих.

В своем коттедже в Денби Гвенн мелко дрожала, оттягивая тот момент, когда не сможет больше терпеть и разведет огонь в маленькой печурке. В период с октября до марта каждой шахтерской семье бесплатно выдавали шесть ведер угля в неделю. Разведение огня стало для Гвенн первой в жизни обязанностью. Если поспешить, тепло не продержится весь вечер. А если пропустить момент, понадобится больше угля.

Дрожащими негнущимися пальцами она поискала спичку. И вдруг резко проснулась, почувствовав, как что-то шлепнулось ей на щеку. Гвенн хлопнула ладонью по лицу и ощутила твердый гладкий панцирь большого жука. Он дрыгал ножками, больно царапая ей кожу. Она все-таки раздавила жука и сбросила на пол.

По телу прошла судорога. Гвенн потянулась за сползшим на пол одеялом. И услышала.

Над головой в соломе что-то шуршало. Возбужденно пищали летучие мыши. Потом раздался звук быстрых мелких шажков. И наконец, ей на подушку шлепнулся визжащий зверек, а еще один — на одеяло. Полевые крысы! Гвенн вскочила, стараясь не вскрикнуть, чтобы не испугать Веллингтона. Слава Богу, в своем гамаке из ремней, вырезанных из кожи зебры, мальчик в безопасности!

Под босыми ногами Гвенн задвигался пол. Она перебирала ногами, словно в танце, пока крысы, визжа и рыча, искали выход. Сотни острых коготков искололи ей ступни и щиколотки. Она зажгла висячую лампу. Плотно утрамбованный земляной пол был покрыт живым красно-бурым ковром. Рыжие муравьи!

Через их дом прошло целое войско. Грызуны и насекомые сыпались вниз сквозь солому, выставляя крошечные клещевидные когти. Гвенн увидела у своих ног скорпиона, важно, как паша, восседавшего на спинах двух муравьев. Свисающий хвост без толку жалил насекомых. Рядом упал черный жук-скарабей; лапки облепили рыжие муравьи. Гвенн вспрыгнула на кровать. Ей на плечо опустился жирный паук с облепленными муравьями конечностями.