С большим интересом слушал Измайлов горячие слова лейтенанта.
— Хотите узнать любопытную историю? Она имеет отношение к Суворову, — спросил он.
— Конечно хочу, — отозвался лейтенант.
— Знаете ли вы, что героев за воинские подвиги не всегда награждали только медалями, орденами или золотым оружием? Лет сто семьдесят — сто восемьдесят тому назад награды бывали самые различные, — начал Измайлов свой рассказ. — Например, за победу под Крупчицами Суворова наградили тремя трофейными бронзовыми пушками. За разгром турок под Кинбурном — золотым пером. Суворов носил его на треуголке. Оно было украшено большой буквой «К» из алмазов — начальной буквой названия крепости: Кинбурн. Однажды Суворов получил в награду за успешно проведенную военную кампанию золотую, осыпанную бриллиантами табакерку…
В это время подали состав. Разговор о наградах прервался. Измайлов вошел в вагон и сел на скамью у окна. Лейтенант устроился рядом. Поезд тронулся.
— Вы обещали рассказать о необычайных наградах за военные подвиги, — напомнил лейтенант.
До станции, куда они оба направлялись, было еще далеко. Чтобы скоротать путь, Измайлов продолжил свой рассказ:
— В тысяча семьсот пятьдесят седьмом году, когда шла война с прусским королем Фридрихом, Суворов находился в русской армии.
В августе тысяча семьсот пятьдесят девятого года он стал свидетелем известной в истории битвы под Кунерсдорфом.
Русские разбили Фридриха. Его войска в беспорядке бежали. Судьба Пруссии находилась в руках командующего русской армией Салтыкова.
В этой битве Суворов еще не командовал частью. Он находился при штабе, а потому имел возможность воспринимать происходящее критически.
Когда после кунерсдорфской победы Салтыков остался стоять на месте и даже не послал казаков для преследования бегущего неприятеля, Суворов сказал корпусному генералу Фермору: «На месте главнокомандующего я бы сейчас пошел на Берлин».
Этого как раз и боялся Фридрих.
После разных, длившихся чуть ли не три месяца, передвижений главные силы русских ушли на зимние квартиры. Военные действия почти прекратились. Выполнялись лишь отдельные, иногда довольно смелые, операции местного значения.
Одной из таких операций был поход на Берлин. Он совершался малыми силами — одним корпусом под командованием генерала Чернышева.
Перед корпусом стояла задача — захватить столицу прусского короля, уничтожить в ней арсенал, пороховые мельницы, запасы оружия, амуниции и продовольствия.
В передовом отряде в четыре тысячи человек на Берлин шел и молодой Суворов.
В начале сентября тысяча семьсот шестидесятого года отряд подошел к Берлину, Начался артиллерийский обстрел города.
Командир отряда Тотлебен — тайный сторонник прусского короля — не спешил. Он всячески затягивал приказ о штурме и повел нескончаемые переговоры с комендантом Берлина об условиях сдачи крепости. Солдаты роптали: «Двести верст отмахали без отдыха, а теперь — вас ист дас, кислый квас — стоим на месте!» Офицеры тоже возмущались.
Тотлебен вынужден был уступить. Но вместо нападения на город всеми силами передового отряда, он выделил по триста гренадер на штурм двух входных ворот крепости.
«Как же так? В крепости десять ворот, а штурмовать будем только двое из них!» — ничего не понимая, возмущались одни.
«Свояк свояка видит издалека: Фридриху на руку играет», — роптали другие.
«Измена!» — шептали втихомолку третьи.
«Что ворота считать? — сказал с хитрой усмешкой Суворов. — Откроем двое ворот — узнаем, кто за десятью сидит. На штурм!» — крикнул он и схватился за рукоять палаша.
Русские войска рвались в бой.
Тотлебен не мог остановить их.
И штурм двух ворот первоклассной по тем временам крепости Берлина начался.
Горстка храбрецов ворвалась в город, но, не получив поддержки, ушла обратно.
Через три дня подоспел, наконец, вспомогательный корпус. Русских солдат не удержали ни тяжелый походный марш, ни крепостные стены, ни хитрые вражеские замыслы. Бесконечной лентой, могучие, шли они неудержимой лавиной, будто хотели всем своим видом сказать: «Горе вам, поднявшим на нас оружие».
Штурм крепости решили возобновить.
Предупрежденный об этом шпионами, комендант города прислал представителя для переговоров о сдаче.
Утром русские войска вступили в Берлин.
По запруженным народом улицам столицы Пруссии двигались архангелогородские драгуны, малороссийские гренадеры, гусары Молдавского и Сербского полков.
Улан Санкт-Петербургского полка сменяли эскадроны тяжелой кавалерии кирасир, а за ними с песнями и присвистом маршировали пехотинцы: апшеронцы, суздальцы, муромцы, кексгольмцы, киевляне, выборжцы, москвичи и многие другие.
За пехотой грохотали коваными колесами пушек и зарядных ящиков артиллеристы полковника Маслова и подполковников Глебова и Лаврова, заливались широкой, как безбрежная степь, песней донские казачьи полки Туроверова, Попова, Дьячкина. В синих мундирах, в синих шароварах с красными лампасами, с длинными пиками в руках, на низкорослых быстроногих донских лошадках — они повергали берлинцев в трепет!
«Степное войско», — боязливо шептали жители вражеской столицы, глядя на невиданных пришельцев. А те шли, приветливо улыбаясь, будто встретили старых знакомых.
Члены берлинского магистрата поднесли русскому командованию ключи от ворот города.
Полки, участвовавшие в походе на Берлин, были награждены серебряными трубами.
Рассказ Измайлова захватил лейтенанта.
Особенно заинтересовала его награда полков серебряными трубами.
— Это же замечательно! — восхищался молодой офицер. — Но почему трубами? Ведь есть же причина этому?
— Да, есть, — сказал Измайлов.
— Какая?
— Вы читали «Слово о полку Игореве»?
— И не один раз.
«В Новеграде трубы громкие трубят,
Во Путивле стяги бранные стоят!» —
помните?
— Совершенно верно. Помню! — ответил лейтенант,
— Звуком трубы управляли войсками во время боя. Так почему нельзя награждать трубами за воинские подвиги?
Юноша пристально глядел на Измайлова. Он не замечал ни остановок поезда, ни того, что рассказ о трубах заинтересовал многих пассажиров.
— Только не думайте, что полки сразу получили готовенькие серебряные трубы и сыграли на них зорю. Нет! Командирам дали контрибуционные деньги в серебряных талерах и предложили перелить монеты на трубы.
Казначеи отсчитали нужное количество талеров и отправили полковых представителей с заказами на серебряные трубы.
Доверенные от полков приехали — кто в Дрезден, кто в Данциг, а кто в Кенигсберг, где уже несколько лет находился русский генерал-губернатор Василий Иванович Суворов, отец молодого Суворова.
Доверенные старались. Они хотели, чтобы Апшеронский пехотный полк имел трубы, совсем не похожие на те, что изготовляли для Невского полка, или на трубы Выборгского, которые своей чеканкой, художественным орнаментом, позолотой и украшениями из дорогих камней отличались от труб Санкт-Петербургского конно-гренадерского полка.
Мастера изготовили около пятидесяти сверкающих серебром труб, украшенных гравированными надписями, гербами и орнаментом из барабанов, пушек, знамен, кирас, литавр и оружия, перевитых дубовыми и лавровыми ветвями и лентами.
Вот что было написано, например, на трубах Невского полка:
«Поспешностью и храбростью взятие города Берлина.
Сентября 28 дня 1760 года».
Трубы эти затерялись. И как нм хотели найти их, хотя бы одну, — никому это не удалось…
С серебряными трубами произошла еще такая курьезная история.
К русскому царю Александру Третьему приехал в гости Вильгельм Второй, последний германский император.
В честь приезда высокого гостя командование русскими войсками устроило большие маневры. Вильгельму присвоили звание шефа Выборгского пехотного полка. Он должен был командовать им.
