Я их издали увидел.
Вдруг испугался идти наперекор всему и за куст лёг. Из-за своего укрытия наблюдаю, как они рассаживаются, вынимают бутерброды из рюкзаков и едят.
Мне так есть захотелось! Хоть ложись да помирай. Вовсю себя ругаю за то, что утром поесть не успел, а теперь после этой бестолковой беготни в желудке, наверное, совсем ничего не осталось.
Я к ним направился из-за своего укрытия. Вид у меня был что надо! Заплаканный и весь в земле.
Навстречу мне Санька выбежал. Он меня первый заметил. Я на него умоляюще посмотрел и говорю:
— Дай мне кусок бутерброда, тогда я опять в лес уйду…
А ребята кричат:
— Смотрите, смотрите, он опять идёт!
Санька говорит:
— Пусть человек идёт с нами, куда он теперь обратно пойдёт, вы посмотрите, какой он голодный и усталый…
Он даёт мне бутерброд, и я его моментально весь целиком в рот запихиваю.
Вожатый говорит:
— Я никакого морального права не имею брать тебя с собой.
Санька говорит:
— Человек ведь пропадёт, голодный и заблудший…
Ребята говорят:
— Дайте ему бутерброд съесть, а потом ругайте…
Вожатый говорит:
— Дайте ему ещё бутерброд в таком случае…
Ребята вокруг меня столпились и сразу мне несколько бутербродов дали.
— Пусть он ест! — кричат. — Дайте ему поесть! Не мешайте ему есть!
Вожатый подождал, пока я наемся, и говорит:
— Почему ты всё время за нами шёл, негодный мальчишка?
— Это я его позвал, — говорит Санька.
— Твои выходки ни с чем не сравнимы, — говорит вожатый, — никто нам права не давал брать с собой посторонних.
— Какой же он посторонний, — говорит Санька, — если он наш сосед.
— Сосед — это ещё не значит, что не посторонний, — говорит вожатый.
— Соседи должны быть друзьями, — говорит Санька.
— Ты всё-таки, может быть, найдёшь обратно дорогу, мальчик? — спрашивает вожатый.
— Да как же я её найду? — говорю. — Вы что!
— Неужели не найдёшь?
Я с радостью говорю:
— Ни за что не найду, честное пионерское!
После бутербродов мне как-то легче на душе стало.
— А ты, Саня, будешь держать ответ перед начальником лагеря, — говорит вожатый.
Ребята кричат:
— Пусть, пусть идёт! Тем более он наш сосед!
Вожатый вздохнул и говорит:
— Иди сюда.
— А вы меня не ударите? — спрашиваю.
— Да ты с ума сошёл! — говорит вожатый. — Откуда у тебя такие представления о воспитателях! Не хватает мне ещё с тобой драться! Этого мне ещё не хватает! Кого вы из меня хотите сделать?
Ребята говорят:
— Ты не бойся, он никогда никого не бьёт.
Тогда я к нему подошёл.
— Будешь вести себя образцово? — спрашивает.
Санька говорит:
— Если хотите, я за него поручиться могу.
— Кому надо твоё поручительство, — говорит вожатый, — когда ты сам за себя поручиться не можешь.
Вожатый взял меня за плечи и так, стоя предо мной и глядя мне в глаза, сказал:
— Коллектив — это большая сила. Что значишь ты без коллектива? Без друзей? Вне общества? Ты ноль! Да, да. И я понимаю тебя. Хотя я не имею права брать тебя с собой, но мы всё-таки тебя возьмём, тем более тебя уже обратно не пошлёшь. Но ты, дорогой, от нас не отставай и, пожалуйста, не теряйся, я тебя очень прошу, потому что с этой минуты я несу за тебя полную ответственность, представь себе…
Он улыбался, когда всё это говорил, и таким хорошим человеком мне показался — дальше ехать некуда!
— Теперь-то уж я не потеряюсь, — сказал я.
— Это будет очень благородно с твоей стороны.
— И с вашей стороны благородно, что вы меня с собой берёте, — сказал я.
— Вперёд, — сказал вожатый, — а то мы так до речки ещё не скоро доберёмся.
Все стали надевать рюкзаки и отправились дальше.
Санька со мной рядом шёл и про вожатого рассказывал:
— Его однажды ребята подвели. Он с нами договорился, что мы будем спать на тихом часе, а он в соседний лагерь сходит по делу. Мы ему обещали, что будем спать, и он может спокойно уходить. А когда он ушёл, мы говорим: «Айда на озеро, ребята, искупнёмся и обратно, пока Виктора Александровича нет». Мы с кроватей повскакали и на озеро со всех ног. Вода ещё холодная была, но мы всё равно разделись и купнулись. Тут нас начальник лагеря и поймал. После этого Виктор Александрович нам всё время говорит, что мы из него простофилю хотим сделать, а мы, ты же сам понимаешь, никакого простофилю из него делать не собирались… Мы хотели быстро возвратиться, откуда мы знали, что нас начальник лагеря поймает… Так что ты на него не особенно- то обижайся…
— Да я и не обижаюсь… Вот только нечестно вы с ним поступили…
— А я говорю — честно, что ли? Факт, нечестно…
— Зачем же вы так поступили?
— Да мы же нечаянно поступили, вот чудак! Откуда мы знали, что нас начальник лагеря поймает…
— Но вы же знали, что нечестно поступаете?
— Вот пристал! — сказал Санька. — Откуда мы знали, ничего мы не знали!
— Как же не знали?
— Не знали, и всё!
Хороший у него был характер, весёлый такой, он так и не мог понять, что всё-таки он нечестно поступил. Он к этому так просто относился, как будто ничего и не было. Удивительный у него всё-таки характер! Я бы сказал: нет, ребята, не надо, что вы, зачем и всякое такое. А ему, наверное, даже и в голову не пришло, когда он отправился купаться на это озеро. Он ведь не один пошёл купаться, вот что странно…
— Не растягивайтесь! Подтягивайтесь! — кричал вожатый.
Мы с Санькой немного отстали и побежали догонять.
— Мы на тихом часе вообще всегда духаримся, — рассказывал Санька на бегу, — веселимся, подушками кидаемся, а Виктор Александрович из-за этого себе нервы треплет, а по-моему, не стоит, подумаешь там, подушками лупим друг друга — и всё. Ужасно ведь весело, правда?
Я согласился с Санькой, что действительно это весело.
Наш поход Санька потом описал в дневнике замечательно:
«Привал у нас был через полтора километра. Это был первый привал. Мы все хором спели нашу любимую песню „Ок, ок, ок!“ Мы с таким удовольствием её спели, что решили ещё спеть десять раз. После этого мы прошли ещё километр, сели на привал и стали есть бутерброды. В это время оказалось, что нас преследует Валька-дачник, которому я сказал, чтобы он нас преследовал. Он к нам присоединился, и дальше мы уже отправились в гораздо большем количестве. К следующему привалу мы подходили со следующими вопросами: „Скоро мы придём?“ и „Скоро ли обед?“ Но нам не пришлось мирно отдохнуть. Заметили лесной пожар и стали тушить. Но вот пожар потушен. Надо сказать, что перед тем, как тушить пожар, мы по приказу Виктора Александровича залезли на деревья, чтобы выяснить, откуда дым. Правда, Виктор Александрович сказал, чтобы кто-нибудь один лез, а мы все сразу полезли, кроме девчонок. И Валька-дачник не полез, потому что он обещал Виктору Александровичу образцово себя вести. Потом мы добрались до пожара и засыпали огонь землёй и затоптали ногами. Но вот, как я уже сказал, пожар потушен. После пожара нам не терпелось скорее обедать, хотя другие говорили, что они ещё не хотят обедать, но я был с ними не согласен. Виктор Александрович просил нас потерпеть до речки. И вот мы дошли до речки. Я сразу залез в воду и стоял в воде. Все тоже захотели залезть в воду, но Виктор Александрович их не пустил, а меня вывел из воды за руку. Но вот все взялись за дело. Кипит работа. Некоторые уже поставили палатки и отдыхают. Я тоже лёг отдыхать в поставленную палатку. В это время наша звеньевая Кашежева, не теряя времени, ходит, слушает и записывает. На вечернем костре вся тайна раскрывается: она записывала всех нарушителей. Я тоже попал в этот список, так как стоял в реке. Все нарушители исполнили свои художественные номера. Я исполнил несколько номеров, в том числе номер „подражание паровозу“. Я показал, как паровоз пыхтит, гудит, мчится и как подходит к станции. Этот номер всем понравился, и я показал, как стреляют тяжёлые орудия и крупнокалиберные пулемёты. После этого меня попросили больше не исполнять, и я согласился. Перед костром, я забыл сказать, мы ели вкусный суп из тушёнки и очень вкусное второе, только я забыл, как оно называется, хотя съел его две порции. Ночью мы спали, а утром пошли обратно, предварительно позавтракав. Мы были счастливые и довольные. В лагерь мы вошли с песней. Побольше бы таких походов и полезных дел, как тушение пожара! Ура!
