Никто не шелохнулся ему помочь. Все смотрели с интересом, и я испытал острое презрение к этим утонченным вампирам. Андеанец все медлил, он слишком долго не понимал причины, а когда понял, его глаза наполнились трепетным страхом.
-Нет, - он встал и начал пятиться, но ничего не могло разделить его с рукой, принявшей мою сторону. Ничего, кроме... Аракнак вырвал у кого-то второй кинжал и примерился к руке-изменнице, глядя, как острие уже касается кожи. Не знаю, хватило бы у него духа отрубить себе кисть, но я не оставил ему такого выбора. Я просто ускорил движение, и Аракнак, продолжая отступать по инерции, завалился на спину. Окружившие меня андеанцы, расступились, давая ему пространство. Пальцы, вонзившие лезвие в собственное тело, так и не разжались.
-Не люблю предателей, - выкрикнул я, опуская руку и вслушиваясь в легкую боль в висках. Это был лишь призрак старой боли, которая мучила меня много лет подряд.
Змей оказался прав: я привык. Теперь мне не нужны были наркотики.
-Будем заканчивать? - поинтересовался я.
-Да, - андеанцы расступились и в круг покачивающейся походкой выплывая Королева. Ее глаза были холодны, а лицо хранило отпечаток злого разочарования -Пришло время подвести итоги. Земля - мертва.
-Корабли Союза уже здесь, - насмешливо улыбнулся я.
-Тогда я оглашаю, - торжественно повысила голос Королева, - последнее действие Вселенской Пьесы завершено!
И словно по волшебству из воздуха со всех сторон от меня возникли крупные шары скрытых видеокамер, андеанцы рассеялись, освобождая всех плененных членов моего экипажа. Я повернулся, видя в толпе внезапно появившегося Сатринга, рядом с ним, ослепительно улыбаясь, как ни в чем небывало стояла Ванесса Вени. Среди андеанцев я приметил и коменданта Урных Торгана и солдат - Заброха и Мурдрана, и даже Партараша. И многих других, кого я видел когда-то. Откуда они все взялись здесь? О, боже!
Смысл сказанного медленно, с трудом проник в мое сознание, и мне показалось, что вот оно настало, счастливое мгновение. Я поверил на доли секунды, что чудеса продолжатся, и сейчас на сцену выйдет специалист по контактам Родеррик Стерт, механики Кевин и Макс, Николя Арди и медсестра Франсуаза Никля. Но ничего подобного не произошло. Вместо этого я видел смотрящего прямо и без сожаления Макса Парена, приговоренного мною на смерть.
Нам под ноги, поверх трупов, бросали цветы и поздравляли, а мы затравлено оглядывались на ликующих пришельцев, не в силах реагировать на рассказы о съемке грандиозного экономического проекта Вселенской Пьесы.
Я сам думал лишь о нелепости происходящего. Да еще о том, что почти пришел к разгадке. Мне не хватило всего одного шага.
Заключение
-Ты, это ты написал Вселенскую пьесу? - непринужденно спросил я, давясь яростью, обидой, возмущением. Такого бешенного коктейля чувств я не испытывал никогда, я мог утверждать это со всей уверенностью.
А он, глядя на меня улыбчивым, приветливым хозяином и наливая в стакан водки, просто сказал:
-Да. Закурим?
-И много тебе заплатили за такой шедевр? - через силу спросил я и ободряюще улыбнулся, принимая у него сигарету.
Григорий Шадумский протянул зажигалку, после чего пододвинул ко мне тарелку с неровными ломтями колбасы и сала, которое одуряющее пахло чесноком и перцем. А я и забыл, что такое настоящее сало! Я вообще забыл, что такое настоящая еда! И все благодаря тебе...
Нет, он не понимал всей трагичности ситуации, да и как он мог? Он ведь и не знал, кто я такой на самом деле. Он не знал, что мне пришлось пережить по его вине... Что пришлось пережить стольким людям. Он не знал, что с его легкой руки погибли мои друзья и соратники. В некоторых ситуациях незнание - счастье. Знай он правду, не ел бы сейчас так спокойно сало и не улыбался столь приветливо! Он бы пускал слюни и мочился в штаны, потому что я не мог испытывать ни одного другого чувства к нему, кроме острого желания уничтожить.
Да, для горе-писателя Григория это были слова на бумаге. Может быть хорошие, любимые, прекрасные слова, которые он придумывал долгими вечерами, смакуя стакан вина; слова, которыми он выражал мысли, обдуманные бессонными ночами. Слова, которыми он растоптал жизни стольких моих друзей. Он любил эти свои слова, он излагал их на бумаге, писал шедевральную пьесу и тем самым подписывал один смертный приговор за другим.
"Только в плохих фильмах бывает так, что из схватки с двадцатью врагами герой выходит без единой царапины", - думал он и уничтожал героя, который попал в такую ситуацию. Но он не брал на себя никакой ответственности за жизнь этого храброго, доброго или просто милого человека, хотя, может быть, ему было его жалко. Чуточку жалко, потому что без него стало как-то пусто.
Главное, он не позволил погибнуть ключевому герою, а все побочные линии... для него ничто. Словно река, несущая в себе полноту быстрых вод, практически не растрачивающая свою текучую жизнь на тупиковые рукава, ты, Григорий, незадачливый автор, любящий попивать водочку теплым летним вечером на веранде своего загородного коттеджика, купленного тобою на честно заработанные деньги, ты пронес своего главного героя до самого конца повествования, заставляя его переживать и жить. Переживать смерть друзей, выживать под неумолимо опускающимся клинком смертельной опасности, бороться против равнодушия других, убеждать врагов и себя в благородстве и красоте, верить в то, что на самом деле оказалось лишь эфемерным призраком на бумаге, унесшим столько людей...
Я спросил, сколько ему заплатили, но мне и так было все понятно. Вот он, новенький, как с иголочки домик с шестью спальнями и светлой гостиной, залитой уже мягкими, не жалящими лучами уходящего на покой солнца. Вот они, дорогие удобные кресла, камин, обложенный плитками змеевика и многое, многое другое, лишь недавно купленное, все новое и приятное, красивое и призванное создать в этом доме настоящий уют и красоту. Вот он сад с дорогими деревьями, ухоженными газонами и стриженными в виде причудливых животных кустами. Вот он, маленький сосновый бор на участке и скамеечки по краям мозаичных дорожек. Вот она зимняя оранжерея с запотевшими стеклами, на которых сконденсировалась тропическая влага. Там, в оранжерее цветут яркие цветы и дурманяще пахнет теплыми странами. Все это стоит денег. И каждая сотка земли, и эти удивительные изогнутые дорожки и бордюрчики, прудик, мостик и искусственный водопадик, беседка, которая еще не успела утонуть в бесконечном сплетенье дикого винограда, хмеля, каприфоля. Их побеги еще молоды, они еще не успели набрать силу, не проявили свой характер и лишь неуверенно щупают своими тонкими завитыми спиральками побегами по шершавому дереву беседки, ища опору. Они найдут ее, но лишь через несколько лет сотрется новизна, прозрачность их листьев. Должно пройти еще много времени прежде, чем они наберут настоящую, способную разрушить эту беседку силу. Тогда искрошатся края плит, из которых уложены дорожки, тогда прорастет между ними пучки травы, тогда покроются мхом камни прудика и мальки, которых недавно запустили в воду, станут узнаваемыми золотыми рыбешками, если конечно им удастся пережить холодную зиму.
Да, глядя на все это барское великолепие, я уверен: тебе заплатили хорошо. Я уверен, у тебя еще осталось много денег, и ты найдешь применение.
Нет, я не хочу знать, сколько, но знаю, что много, и хочу услышать это из твоиъх собственных уст. Если честно, я боюсь вериться, что ты вспыхнул от одной мысли об оплате за книгу, что писал ее только ради этого.
Но Шадумский ликующе улыбается, опровергая все мои предположения.
-Много, но я считаю, она того стоит. Я ведь, знаешь ли, писал ее на заказ. Ко мне как-то пришел человек... м-м-м... представительного вида, при галстуке, представился международным экспертом, представляющим крупную писательскую организацию, и спросил, готов ли я написать книгу за деньги. Я подумал, он хочет книгу на заказ, наверняка биографию, но он опроверг мои предположения. Ему нужно было кое-что другое, сложнее и интереснее. На самом деле я сразу решил, что возьмусь. Такие заказчики всегда платят хорошие деньги, а я тогда как раз оказался на мели. Мы сразу обговорили гонорар за книгу, но сумма, которую он назвал, поразила даже мое воображение. Хорошо, я не брякнул свою цену. Я тогда, знаете ли, был начинающим автором, теперь у меня свое издательство. Так. Дав мне время на размышления, эксперт ушел.
