Проверить достоверность этих утверждений невозможно: они не документальны. Не исключено, что определенное давление своих приверженцев фашистские лидеры действительно испытывали: четырехлетняя яростная пропаганда, направленная против «ноябрьских преступников», в сочетании с ужасающим экономическим положением тех, к кому она была обращена, требовала какого-то выхода. Но не это, конечно, толкало нацистских главарей к немедленному выступлению, а боязнь упустить важный момент, когда можно было предложить господствующим классам свои услуги в деле борьбы против еще весьма ощутимого в это время революционного движения. Поэтому вечером того же дня, когда состоялось совещание у Кара и Лоссова, Гитлер и Шойбнер-Рихтер обсудили последние детали, а 7 ноября уточнили их с Крибелем и командующим союза «Оберланд» Вебером. Дата выступления, которая ранее была приурочена к 5-й годовщине Компьенского перемирия — 11 ноября, была перенесена на 8 ноября. Для этого имелись веские соображения.

Дело в том, что на 8 часов вечера в большом пивном зале «Бюргерброй» было назначено собрание «сливок» мюнхенского буржуазного общества, на котором Кар должен был сделать доклад об «изничтожении марксизма»: ведь этот день также был своего рода «юбилейным» — кануном пятилетия Ноябрьской революции, одинаково ненавистной для тех, кто держал бразды правления в Баварии, и для их союзников — фашистов. Устроителем мероприятия являлся Союз баварской промышленности, и в приглашениях, разосланных им, говорилось: «Собрание задумано как исторически значимое событие». В зале «Бюргерброй» должны были присутствовать министры во главе с председателем правительства, представители генералитета, в том числе Лоссов, Зайссер и другие полицейские чины. В течение дня нацисты справлялись по телефону у целого ряда лиц, будут ли они на собрании; в отношении Лоссова это установил лично Людендорф.

Для фашистских заговорщиков то был чрезвычайно удачный случай, позволявший охватить одновременно если не всех, кто стоял у власти, то наверняка подавляющее большинство их. Но нацисты этим не ограничились. Они предприняли дополнительные меры по дезинформации и маскировке. В день путча на первой странице «Фёлькишер беобахтер» было напечатано большое объявление о выступлении нацистского фюрера на собрании, которое должно было состояться в другой мюнхенской пивной, расположенной довольно далеко от зала «Бюргерброй». Это собрание выполняло служебную функцию и было призвано отвлечь ряд «нежелательных» лиц от места, где предстояло развернуться подлинным событиям.

Кар и остальные, кто собрался в пивной «Бюргерброй», фактически были захвачены врасплох: никаких особых мер по охране собрания, в котором участвовала вся баварская элита, принято не было, а высшие чины, ответственные за это, сами находились в зале и после начала путча были лишены возможности повлиять на ход событий. По всей видимости, Кар и его компания не ожидали от своих единомышленников нацистов такого «вероломства». Ведь внешне их единство было чуть ли не трогательным. На этом, кстати сказать, и играли фашистские главари, мобилизуя своих сторонников на выступление. Их заверяли, что НСДАП действует в полном согласии с «триумвиратом», который не склонен начинать первым выступление и предпочитает, чтобы это сделал «Боевой союз». Такова была версия, которую изложили командирам CA не только Мюнхена, но и некоторых других городов Баварии; их подразделения должны были после получения условной телеграммы спешно прибыть в Мюнхен.

Различные участники и свидетели «пивного путча» оставили воспоминания об этом дне, которые разнятся между собой в деталях в зависимости от того, на чьей стороне находился тот или иной мемуарист, и т.п. Так, например, незадачливый полицей-президент баварской столицы утверждал, будто штурмовики, прибывшие к зданию «Бюргерброй» на нескольких грузовых машинах, «приставили ручные пулеметы и карабины к груди полицейских» и только тогда смогли прорваться внутрь. Но это нисколько не соответствует действительности. Зрелище вооруженных штурмовиков или членов союза «Оберланд» (да и любого иного) даже в стальных касках вместо обычных головных уборов было настолько привычно для полиции, что не вызывало у нее ни опасений, ни особого интереса. Известно, например, что в день путча ряд лиц, в том числе один шуцман, находившийся на дежурстве, предупреждал полицию о подозрительных, на их взгляд, передвижениях CA, но на это не обратили ровно никакого внимания. Более правдоподобная версия того, что произошло у здания «Бюргерброй» непосредственно перед началом путча, такова: Гитлер, которого достаточно хорошо знали все полицейские, дал им команду пропустить «его людей», и те заполнили помещение, находившееся в преддверии зала. У них имелся пулемет, и им орудовал не кто иной, как... полицейский комиссар Герум.

Охранник Гитлера У. Граф и Э. Ханфштенгль, находившийся здесь, рассказали, что фюрер потребовал пива. Кто его доставил, не столь важно, но перед тем, как отправиться в зал, Гитлер «сделал мощный глоток». К этому времени Кар уже говорил около получаса. Он яростно обрушивался на марксизм в обычном для фёлькише духе и призывал к установлению диктатуры. Первый раздел речи (позднее были напечатаны обе ее части — и произнесенная и непроизнесенная) был озаглавлен «Кто должен стать вождем?». Вдруг дверь широко распахнулась, в зал ворвались Геринг при всех орденах, Гесс, Розенберг и группа других нацистов с пулеметом (Гитлер потом утверждал, что пулемет был установлен лишь с целью морального давления). Фюрер шел с пистолетом в руке, как и двое сопровождавших его лиц. Он вскочил на стул, и по его знаку один из сопровождавших выстрелил в потолок, чтобы прекратить начавшийся шум. В наступившей тишине Гитлер объявил, что «национальная революция началась», и сообщил, что здание оцеплено. Затем он попросил «триумвиров» выйти в соседнюю комнату для переговоров, что они, после некоторой заминки, сделали. В этих переговорах важнейшая роль, конечно, предназначалась Людендорфу, который, получив сообщение о начале путча, немедленно выехал на место действия.

В перерыве на трибуну вышел Геринг, убеждавший присутствующих, что «переворот» не направлен против баварских властей, а также армии и полиции, якобы уже перешедших на сторону восстания. После первоначальной суматохи официанты вновь начали подавать пиво, и Геринг в ответ на отдельные проявления недовольства воскликнул: «Успокойтесь, ведь вы обеспечены пивом». Но уйти из зала не разрешали никому; лишь один полицейский чин сумел выбраться из здания и сразу же позвонил дежурному по городу; но в разговор вмешался Фрик, находившийся в полицейском управлении, и не дал сообщению хода. Именно это и было целью его пребывания там.

Во время переговоров Гитлера и Людендорфа, с одной стороны, и Кара, Лоссова и Зайссера — с другой, в зале появились патрули из состава штурмовых отрядов и начались аресты в соответствии с заранее заготовленными списками, о которых упоминалось выше. Были взяты под стражу члены правительства, присутствовавшие на собрании, во главе с Книллингом (отметим, что не все баварские министры находились здесь), мюнхенский полицей-президент и другие лица. Руководил этой акцией Гесс, и аресты в зале «Бюргерброй» были, по всей вероятности, демонстрацией силы — как очень скоро оказалось, призрачной, — своеобразным методом воздействия на аудиторию, которая поначалу была настроена по отношению к путчистам отрицательно.

О том, что происходило в комнате, где уединились главные действующие лица этого вечера, имеются диаметрально противоположные рассказы. В своих оправдательных записках и на суде Кар и его коллеги утверждали, что Гитлер грозил им оружием; они передавали его слова: «Вы должны бороться вместе со мной, победить вместе со мной или погибнуть вместе со мной». При этом он добавлял, что в его пистолете есть как раз четыре патрона. «Триумвиры» упрекали фюрера за то, что он нарушил свое слово не предпринимать самостоятельных действий, не устраивать путча. Кар говорил, что следовало подождать еще всего 8 или 10 дней.