Я начал было протестовать, но он только отмахнулся.

– Ты слушай меня. Почему ты так уверен, что я не прав? Ответ: потому, что тебе с самого рождения твердили, что ты его любишь. Братья и сестры всегда «любят» друг друга, это одна из основ цивилизации, подобно любви к родителям и родному дому. И люди обычно верят тому, что им вдалбливают очень часто с ранних лет. Пожалуй, очень хорошо, что они верят в эту братскую любовь, ведь у братьев и сестер зачастую гораздо больше причин и удобных случаев ненавидеть друг друга, чем у кого-либо другого.

– Но я же и вправду люблю Пэта. Просто…

– «Просто» что? – мягко, но настойчиво спросил он, когда я запнулся.

Я не отвечал и он продолжал:

– Просто у тебя есть все причины не любить его. Он задирал тебя, он командовал тобой, он хватал все, что захочет. Если у него не получалось это напрямую, он использовал вашу мать, чтобы она поработала над отцом и в результате все вышло по его желанию. Он получил даже девушку, с которой ты хотел встречаться сам. Так чего же тебе его любить? Если бы этот парень вообще не был твоим братом, родственником, – не то что близнецом – любил бы ты его за все это? А может, ты бы его ненавидел?

Мне это как-то не очень понравилось.

– Пожалуй, Доктор, я не совсем справедлив по отношению к нему. Не думаю, чтобы Пэт понимал, что все выхватывает у меня из-под носа; и уж совершенно я уверен в том, что у наших родителей не было любимчиков. Может быть, я просто слишком себя жалею.

– Может быть и так. Может быть, во всем твоем рассказе нет ни слова правды, а ты органически не способен быть справедливым, где это касается тебя самого. Но самое главное то, как ты сам это воспринимаешь. И ты конечно же не любил бы такого человека, разве только он твой брат-близнец, и ты, конечно же, обязан его «любить». В тебе борются две силы, и поэтому внутреннее твое беспокойство не прекратится, пока ты не решишь, какая из них ложная, и не изгонишь ее. Ну, а это уж твое личное дело.

– Но… да какого черта, Доктор, я же точно люблю Пэта.

– Любишь? В таком случае лучше выкинь куда-нибудь свою мысль, что все эти годы он всегда отхватывал лучший кусок. Только я сомневаюсь, что ты его и вправду любишь. Ты привязан к нему, как все мы привязываемся к привычным нам вещам, старым ботинкам, старым трубкам, даже знакомый нам черт лучше незнакомого. Ты к нему лоялен. Он тебе необходим, и ты ему тоже. Но «любить» его? Это кажется крайне сомнительным. С другой стороны, если ты хорошенько осознаешь своей головой, что нет никакой необходимости «любить» его, что необязательно даже, чтобы он тебе «нравился», тогда, возможно, он начнет тебе немного нравиться таким, какой он есть. Ты станешь к нему терпимее, хотя я очень сомневаюсь, что Пэт когда-нибудь тебе сильно понравится. Он довольно несимпатичный парень.

– Вот это неправда. Его всегда все любили.

– Только не я. Ммм… Том, я тебя немного обманул. Я совсем не так плохо знаком с твоим братом. По правде говоря, оба вы не слишком симпатичны и очень похожи друг на друга. Ты только не обижайся, я терпеть не могу симпатичных людей, ото всей этой «простоты и приятности» меня просто тошнит. Мне нравятся упрямые, малосимпатичные люди, в которых чувствуется этакая твердая сердцевина заботы о своих интересах – очень для меня удачно, имея в виду мою профессию. Ты и твой братец примерно в равной степени эгоистичны, только у него этот эгоизм удачнее осуществляется на практике. И кстати. Вот он-то тебя любит.

– Что?

– Ничего. Любит, как собачку, всегда прибегающую, если ее позвать. У него к тебе покровительственное отношение, пока это не вступает в противоречие с его собственными интересами. Но в то же время он тебя слегка презирает, считает слабаком, а по его варианту Писания кроткие не наследуют землю, это доля парней вроде него.

Я кое-как переварил все услышанное и начал выходить из себя. Я и сам не сомневался, что Пэт относится ко мне именно так – покровительствует и старается, чтобы мне достался кусок пирога, если, конечно же, ему достанется больший.

– И еще одно очевидно, – продолжал Доктор Деверо. – Что ни ты, ни твой брат не хотели лететь в эту экспедицию.

Ну уж это-то было настолько неверно и несправедливо, что у меня прямо дар речи пропал от удивления и возмущения. Доктор Деверо взглянул на меня.

– Да? Ты собирался что-то сказать?

– Послушайте, доктор, это самая большая глупость, какую я когда-нибудь в жизни слышал. Единственный настоящий раздор между Пэтом и мной и был как раз из-за того, что хотели мы оба, а мог только один.

Доктор покачал головой.

– Ты все перепутал. Оба вы хотели остаться, но мог только один. Ну и твой брат, как это у него принято, выиграл.

– Да нет, не выиграл… то есть да, выиграл, выиграл шанс лететь, а не наоборот. И он полетел бы, только вот этот несчастный случай.

– Да, да, этот несчастный случай, конечно. – Доктор Деверо так долго сидел неподвижно, свесив голову и сцепив руки на животе, что я опять подумал, что он заснул.

– Том, я сейчас расскажу тебе то, что тебя совсем не касается. Думаю, тебе все-таки полезно будет знать. Я бы хотел, чтобы ты никогда не обсуждал это с братом. Если ты меня все-таки не послушаешься, я выставлю тебя полным лжецом. Ты понимаешь?

– Вы тогда лучше мне ничего не рассказывайте, – угрюмо ответил я.

– А ты помолчи и слушай, когда тебе говорят. – Он взял со стола папку. – Здесь у меня доклад об операции, сделанной твоему брату, написанный тем жаргоном, который мы, врачи, используем для замутнения мозгов пациентов. Ты бы в этом ровно ничего не понял, да к тому же и послан этот доклад был кружным путем, через «Санта Марию» и в зашифрованном виде. Так хочешь узнать, что они обнаружили, вскрыв твоего брата?

– Да не особенно.

– Не было ни малейших повреждений позвоночника.

– Что? Вы что, хотите мне сказать, что он симулировал и ноги у него не отнялись? Уж в это-то я не поверю.

– Потише, потише. Ничего он не симулировал. Ноги у него действительно были парализованы. Он никак не сумел бы настолько хорошо симулировать паралич, чтобы обмануть невропатолога. Да я и сам его осматривал; твой брат был парализован. Но не в результате повреждения позвоночника – о чем я знал, а также знали и те хирурги, которые его оперировали.

– Но… – Я в растерянности потряс головой. – Наверное, я совсем дурак.

– Не только ты, все мы вместе взятые. Том, человеческий мозг – не какая-то там простая машинка, он крайне сложен. Сверху, на поверхности, сознание с его идеями и желаниями; что-то из этого – настоящее, что-то наложено пропагандой, обучением, необходимостью производить хорошее впечатление, быть достаточно привлекательным в глазах других людей. Внизу, в глубине, подсознание слепое и глухое, глупое и хитрое. И у него – чаще всего – совсем другой набор желаний и совершенно другие мотивации. Оно хочет, чтобы все было по его желанию, а если не получается того, что хочет, устраивает скандал, пока его не послушаются. Весь фокус легкой жизни состоит в том, чтобы выяснить, чего же в действительности хочет твое подсознание, и дать ему это желаемое по самой дешевой возможной цене, прежде чем оно, чтобы добиться своего, сделает тебя эмоциональным банкротом. Том, ты знаешь, кто такой психотик?

– Ну, ненормальный…

– «Ненормальный» – это слово, от которого мы стараемся избавиться. Психотик – это несчастный тип, которому пришлось продать свою лавку и нагишом пойти по миру, чтобы удовлетворить желания своего подсознания. Моя работа состоит в том, чтобы помочь людям заключать такие договоры с подсознанием, которые не погубят их, это похоже на работу адвоката. Мы никогда не пытаемся заставить людей избегнуть этих соглашений, просто стараемся обеспечить как можно лучшие условия.

– Так что я говорю: твой брат сумел заключить соглашение со своим подсознанием на вполне приличных условиях, просто великолепных, если учесть, что он сделал это безо всякой профессиональной помощи. Сознательная часть его мозга подписала контракт, а подсознание прямо, безо всяких экивоков заявило, что он не должен его выполнять. Получился конфликт столь глубокий, что многие, попав в такое положение, кончили бы очень плохо. Многие, но только не твой братец. Подсознание решило, что ему надо попасть в несчастный случай, который может привести к параличу. Может привести и, конечно же, привел – к настоящему параличу, я хочу подчеркнуть, а не к какой-то там симуляции. И вот теперь твой брат вполне достойным образом освободился от обязательства, выполнить которое он был не в состоянии. Потом, когда он уже точно не попал в эту экспедицию, ему сделали операцию. Вся она состояла в том, что ему исправили небольшие повреждения каких-то костей. Но при этом его заставили думать, что паралич исчезнет – и он, конечно, исчез. – Деверо пожал плечами.