Рут прекрасно понимала, что не станет трогать старый ковер. Он символизирует для нее Нижний Стоуви. Деревня как будто застряла во времени. Правда, Рут была не такой. Для нее ковер, как и деревня, стали равнозначны сознательному отказу от просвещения и надежды. Без надлежащего ухода все лишается смысла, превращается в ничто. Возможно, со временем Нижний Стоуви превратится в сказочную деревню, вроде Бригадуна, которая появляется лишь один раз в сто лет. Иногда, философствуя, Рут задумывалась: да существуют ли они на самом деле, или им только снится, что они существуют? Как в китайской притче о бабочке, которую рассказывал ей отец, когда она была маленькая. Кто я — человек, которому снится, будто он — бабочка? Или бабочка, которой снится, будто она — человек? Впрочем, в своей подлинности Рут не сомневалась; она твердо знала и то, что Нижний Стоуви тоже настоящий. Деревня существует потому, что существует лес. Да и как может выдумка, мираж быть источником таких мучений?

Проехав по улице с черепашьей скоростью, она свернула в переулок и вскоре очутилась у «Старой кузницы». Остановилась, вышла, с трудом выволокла громоздкий пылесос. Пока она загоняла машину в гараж, пылесос стоял на дорожке, как одинокий часовой. Рут совсем уже собралась внести пылесос в дом, но, дотащив его до двери черного хода, почему-то раздумала. Снова поставила его на землю, направилась в дальний конец сада, встала у живой изгороди и стала смотреть на лес Стоуви. Она часто ловила себя на том, что стоит и смотрит на лес. Лес и отталкивал, и притягивал ее. Она чувствовала его зов. В такие пасмурные, дождливые дни, как сегодня, лес как будто делался ближе. Он угрюмо чернел в низине — как болото, в котором тонет все мерзкое, тошнотворное, постыдное.

Чавкала под ногами влажная земля; мокрые зеленые пальцы травы обнимали Рут за лодыжки. Все вокруг казалось свежевымытым; после недавней удушающей жары приятно было вдыхать прохладу. И пахло тоже по-особому: сырой землей и влажной листвой… Запахи кладбища… могилы.

— Рут! Что ты делаешь?

При звуках голоса она вздрогнула и виновато обернулась. Видимо, сегодня такой день: ей суждено пугаться при чьем-то неожиданном появлении. Оказывается, она не заметила Эстер. Подруга подрезала живую изгородь с противоположной стороны. К груди она прижимала целую охапку ревеня; темно-зеленые листья образовали причудливый букет.

— Слишком разрослись, пришлось выдернуть… А завтра их будет еще больше — после ливня-то. Как по-твоему, может, сварить варенье из ревеня и имбиря? Не из этого ревеня, конечно. Этот пойдет на крамбл.[3]

Рут вздохнула с облегчением. Варенья у них столько, что им вдвоем не съесть. Эстер, благодарная подруге за то, что она пригласила ее к себе жить, без конца варила варенье. Они подружились давно, еще в студенческие годы. Бывало, полночи спорили о литературе, делились сплетнями, планами на будущее. И вот чем все закончилось… Обе всю жизнь работали в школе, а теперь живут в глухой деревне на краю леса. Что ждет их впереди?

И правда, что? До того, как в церковь зашел Билли Туэлвтриз и огорошил ее новостью, Рут считала, что впереди у них долгие серые годы. Они пенсионерки, и ничего интересного в их жизни уже не будет. Самые яркие впечатления последних лет связаны у них с вылазками в Оксфорд, где они вспоминают молодость. Иногда ездят в Челтнем, на скачки, проводимые охотничьим обществом. Они с Эстер не слишком азартны; ставки делают скромные. Им просто нравится смотреть на лошадей и заражаться радостью многочисленных зрителей, особенно приезжих из Ирландии. В Лондон они выбираются редко. Дороги там запружены машинами и выхлопными газами, тротуары — вечно спешащими толпами бледных, невоспитанных людей с пустыми глазами. Лондонская толпа, в отличие от толпы зрителей на скачках, начисто лишена радости. В столице только и чувствуешь, что неумолимый бег времени… А Рут и Эстер достигли той жизненной стадии, когда подчиняться требованиям времени им уже не обязательно.

Они с Эстер не всегда жили под одной крышей, но связь поддерживали. Эстер так и не вышла замуж. Рут вышла, но поздно. Эстер приехала в Нижний Стоуви после смерти мужа Рут. Сначала предполагалось, что она поживет у подруги лишь несколько недель, чтобы Рут не было одиноко. Дело было летом. Эстер в то время еще преподавала, и в ее школе были каникулы. Но она мечтала о раннем выходе на пенсию. Работать ей надоело. И вот они как-то договорились, что Эстер в начале учебного года подаст заявление об уходе и в конце семестра вернется в Нижний Стоуви на неопределенный срок, пока не решит, что делать дальше. Так она и осталась в «Старой кузнице».

Время от времени Эстер, испуганно хихикая, говорила:

— Рут, в самом деле, тебе пора вышвырнуть меня!

В глазах подруги мелькал неподдельный страх. Рут понимала: Эстер говорит так нарочно, чтобы она ее разубедила.

— Ерунда! Что бы я без тебя делала?

Некрасивое, морщинистое лицо Эстер светлело от облегчения; в знак благодарности она принималась стряпать какое-нибудь особенно сложное, изысканное угощение. Готовила она очень хорошо. Сама Рут на кухне отличалась неряшливостью и беспорядочностью; бисквитные коржи у нее упорно отказывались подниматься, а печенье выходило жестким, как подошва. Она очень обрадовалась, когда Эстер взяла готовку на себя. Трудность была в том, что Эстер иногда не знает меры. У нее великолепно получаются и французские соусы, и острые карри, и меренги со взбитыми сливками, но иногда Рут ужасно хотелось чего-нибудь попроще — например, сосисок с картофельным пюре или консервированной фасоли на ломтике поджаренного хлеба.

— Да, пожалуй, крамбл — то, что надо, — согласилась Рут.

Эстер просияла:

— Значит, решено! Только отрежу листья и выкину их в компост. Они, знаешь ли, ядовитые! — Она тряхнула пучком стеблей с увядшими листьями.

— Неужели ревень ядовитый?

— Только листья. А стебли вполне съедобные.

— Да и кто захочет есть лопухи? — вполне логично заметила Рут.

— Люди, знаешь ли, и не на такие глупости способны! — зловещим шепотом ответила Эстер. — Помнишь, пару лет назад на садовой выставке разгорелся ужасный скандал? Никак не могли решить, куда поместить ревень — к фруктам или к овощам. Кстати, кто первый сказал, что ревень — фрукт? Кажется, Эви, жена владельца паба. Она еще удивлялась: как ревень может быть овощем, если его едят на десерт? Кажется, в конце концов решили ревень поместить отдельно…

Рут улыбнулась подруге. Она радовалась тому, что Эстер живет в ее доме, не только потому, что та готовила. Они платили за дом и машину пополам, что пришлось очень кстати. С Эстер можно было поговорить по вечерам, особо не напрягаясь, как с малознакомыми людьми. Рут любила Эстер и, хотя подруга невольно напоминала ей о том времени, которое она пыталась забыть, она считала себя в неоплатном долгу перед Эстер. Рут завещала ей «Старую кузницу» на тот случай, если скончается раньше подруги. Такое решение казалось ей вполне справедливым, и потом, больше у нее все равно никого нет. Ей некому оставить имущество.

— На что ты смотришь? — спросила Эстер, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. Ее мешковатые вельветовые брюки намокли снизу, практичные туфли без каблука выпачкались в грязи.

— На лес Стоуви.

Некоторое время обе молчали. Потом Эстер хрипло спросила:

— Зачем?

— Сегодня в церковь зашел старый Билли Туэлвтриз. Он сказал, что туда поехала полиция. Кажется, кто-то нашел какие-то кости.

— Звериные, — тут же предположила Эстер.

— Нет, человеческие.

— Старый Билли, наверное, что-нибудь не так понял.

Рут покачала головой:

— Я познакомилась с одним полицейским и его подругой, Мередит; они приезжали осмотреть бывший дом священника. Мередит зашла осмотреть церковь. Потом вернулся ее друг-полицейский. Он-то и сказал нам, что найденные кости человеческие. К сожалению, старый Билли прятался в кустах и подслушивал.