— Извини, что сгоняла тебя зря, но я подумала, что деньги на карточке нам пригодятся, если захотим еще раз машину брать напрокат.

— Я сейчас встретила этого крикуна около входа. Вот интересно, что было бы, если бы мы не отдали карту? — Я люблю иногда обострять ситуацию, хотя бы мысленно.

— Что, до сих пор на него зуб держишь из-за шампанского? — засмеялась Марина. — Да ничего бы не было. Пришла бы жена, она на него, как укротитель на льва, действует, он бы перестал рычать и просто заблокировал бы карту.

— Точно, ее не было. Я ее на парковке видела, только сразу не узнала. Думала: опять кто-то из телевизора. Ладно, пошли. А может, куда-нибудь на дискотеку заедем? — с надеждой спросила я.

— С твоей ногой танцевать вредно! — Марина ехидно напомнила мне об утреннем приключении.

— Ну его же здесь нет, к сожалению, — вздохнула я.

— А на дискотеке, может, и увидишь, как тесен курорт, вон сколько мы встретили знакомых за один вечер. Между прочим, мадам с бантиком была со своей младшенькой дочерью. Когда они уходили, я их разглядела.

— Ну на кого же она стала похожа? — полюбопытствовала я, пожалев, что пропустила этот момент.

— Увы, все очарование детства у нее пропало, а ведь была очень хороша, — ответила Марина. В отличие от меня, она сразу же нашла нашу машину.

— Может, все-таки заедем еще куда-нибудь. Вечер такой хороший, — продолжала уговаривать я ее.

— Посмотри на часы, поздно уже. Я хочу завтра до завтрака поплавать. Ну если так охота, скажи, где тебя высадить и гуляй себе, а меня подушка ждет, да и я по ней соскучилась.

В полночь мы уже спали.

Пронизывающий январский ветер гнал мусор по пустынной, освещенной последними слабыми лучами заходящего зимнего солнца Плаца де Майор Мадрида. Обычно оживленная в этот час площадь была почти пуста. Немногие прохожие и всадники пересекали ее не через центр, а по периметру, стараясь спрятаться от ветра среди колонн, которые окружали выходящие на нее дома.

Дон Ортега привычно скользнул взглядом по фасаду дворца де Майор, давшего название площади. Пробившийся сквозь облачность луч солнца вдруг заставил ярко по-летнему заиграть красками, покрывающие его фантастические фигуры фресок. «Что же все-таки с ним случилось, — опять задумался благодетель города. Так почтительно называли его мадридцы за те усилия, которые он прикладывал в деле городского благоустройства. Его взгляд задержался на одной из фигур. — Может, сатир утащил Мигеля в свое царство? — Он перевел взгляд на особо любимое им изображение голой красотки, которая, как опытная кокетка, хоть и была обнажена, однако не показывала ничего, кроме плеча, бедра и колена. Скорее всего, в том переулке Мигеля подкараулил муж какой-то его подружки. Рана говорит, что он дрался и получил удар в грудь, а не в спину».

Фрески занимали всю площадь фасада, даже узкие промежутки между крышей и окном. В одном из них помещалось изображение симпатичного осла с серьезной мордой и в очках. Глянув на него, дон Ортега усмехнулся, как же этот осел похож на кардинала Севильского, на встречу с которым он как раз, не торопясь, направляется. «Что ж, пусть наш мудрый осел распутывает эту головоломку, а мы будем ему помогать».

Луч солнца исчез, а вместе с ним померк и фасад, сменив цветное изображение черно-белым. «Пора, а то я могу опоздать на вечернюю мессу», — подумал дон Ортега, шевельнув поводья. Сегодня должен был присутствовать на службе в соборе святого Иеронима — в одном из старейших соборов Мадрида, построенном сразу после освобождения этих земель от арабов и особо почитаемом местной знатью. Собор, конечно, стал маловат и выглядит уже более чем скромно для все богатеющего Мадрида. Поэтому усилиями в том числе и дона Ортеги заложен новый парадный собор на окраине, напротив строящегося королевского дворца. Оба эти сооружения должны будут возвеличить власть Бога и короля на испанской земле. Ум дона Ортеги был преисполнен честолюбивых замыслов, а душа его жаждала тихой молитвы под строгими и аскетичными сводами старого Иеронима, видевшего многое из жизни этого города.

Войдя в собор, он прошел к алтарю, чтобы занять свое место в первом ряду. По традиции в храме ближе к Богу размещались те, кто был ближе к королю при дворе. На мессе присутствовало множество влиятельных персон, и дон Ортега гадал, кого еще, кроме него, кардинал д’Инестроза просил зайти в ризницу после службы, чтобы поговорить о семейном горе — гибели при таинственных обстоятельствах единственного племянника и надежду рода, юного Мигеля.

В ризнице собралось весьма представительное общество тех, кто относился к семье: двоюродные сестры Мигеля, урожденные Инестроза, тетушки, бабушки, но, увы, ни одного мужчины, так как кроме самого кардинала уже никто по мужской линии не носил славного родового имени Инестроза. Хотя в ризнице, конечно, были не только женщины, но и их мужья, дети, а также близкие друзья, многие, которых опечалила его смерть. Дон Ортега с удовлетворением отметил, что д’Инестрозы, с которыми его связывали, помимо дальнего родства, еще и совместные интересы, пожалуй, одно из самых влиятельных на сегодня семейств. Когда собравшиеся закончили церемонии приветствия, кардинал взял слово и заговорил долго и пространно. Дон Ортега слушал его вполуха, однако, не пропуская того, что могло быть важным. Кардинал скорбел о гибели племянника, смерть которого поставила под угрозу продолжение рода. Если только не вмешается божественное провидение, мужская линия семьи с его гибелью прервется.

«Почему прервется, а не прервалась? — машинально отметил грамматическую неточность в речи его преосвященства дон Ортега. — Мигеля похоронили сорок дней назад и тут уже ничего изменить нельзя». Отвлекшись, он пропустил, как именно кардинал перешел к обвинению королевской власти, которая любыми способами старается ослабить знатные роды, своим попустительством создавая условия для врагов, которые убивают теперь прямо на улицах города. «Почему королевская власть не ищет убийц нашего Мигеля, погибшего в самом начале своей жизни, не успевшего свершить почти ничего из того, что было начертано на его пути? Может, дело в том, что убийца известен властям и они его покрывают? Больше месяца прошло с той трагической ночи, а преступник не найден, не обнаружены даже свидетели, которые обязательно должны быть в таком большом городе. Королевская власть, все больше и больше ограничивая права знатных родов, не выполняет свои обязанности. Граждане, даже самые знатные, чувствуют себя беззащитными.

— Мы должны потребовать от короля объявить награду тому, кто поможет в поисках убийцы. Мы должны быть тверды и едины и дождаться того, чтобы король считался с нашими требованиями. Мы не можем оставить безнаказанной смерть нашего дорогого Мигеля, иначе жизнь каждого из нас не будет в безопасности. Нас всех передушат и перережут в наших домах, и как лисы безмозглых кур в курятниках, — голос кардинала утратил обычную певучесть и грозно раздавался под сводами ризницы. Присутствовавшие выражали согласие. — Давайте скрепим наше решение священной клятвой на кресте, что мы найдем и покараем убийцу, а если нет, то пусть Господь накажет нас и детей наших за трусость и слабость. — При последних словах д’Инестроза поднял над головой распятие, и собравшиеся повторили за ним слова клятвы.

«Похоже на заговор, — подумал дон Ортега, выходя из собора. — Королю, видимо, придется уступить».

И действительно, скоро в городе узнали, что тому, кто откроет имя убийцы Филиппа Хуана Мигеля д’Инестроза, король обещает награду в пять тысяч песет.

Проснулась я с волнующим чувством предвкушения чего-то приятного, что обязательно должно случиться. Не открывая глаз, перебирала в уме возможные источники такого приподнятого настроения. «Наверное, снилось что-то хорошее, — сообразила наконец, пытаясь уцепиться за последние ниточки, связывающие явь со сном. — Да, путешествие, я куда-то ехала». И тут в сознании как будто открылся файл и появилась картинка. Конечно, мне снилось, что я путешествовала вместе с Аланом. Нам нужно было лететь, но аэропорт был закрыт из-за тумана. Деваться некуда, мы нашли какой-то пустой бар с пластиковыми столами и огромными окнами. Алан уселся за столик, устало положил голову на руку и заснул, а я стояла у окна, и передо мной расстилались холмы, поросшие лесом, в белых пятнах тумана. А там, где туман рассеялся, каждое дерево видилось так четко, будто было нарисовано тушью на рисовой бумаге. Я отвернулась от окна, и сердце мое томительно забилось: Алан так доверчиво спал на своем локте, но тут же подумала: «Хорошо, что рейс отложили, мы будем вместе еще долго, и никто нас не разлучит». Безотчетное счастье заполнило меня с такой силой, что я проснулась. Но предвкушение любви и радости осталось и наяву.