Мой шеф Алекс Хантер — человек последовательный. Никто не обвинит его в непоследовательности. Он сварлив, когда хочет быть сварливым, и сварлив, когда хочет показаться обаятельным. Поговаривают, что где-то у него есть жена и дети. Я им не завидую. Хантер — мой босс и возглавляет детективный отдел третьей в мире страховой компании. Почему я на него работаю? А потому что всякий раз, когда он меня увольняет, кто-то из начальства этажом повыше говорит ему пару слов, и он меняет гнев на милость. А во-вторых, я на него работаю, потому что мне надо платить и за квартиру, и алименты. Особенно меня огорчают алименты.

Хантеру под шестьдесят, у него седина, кислое выражение лица, ум и характер полицейского.

Этим мартовским утром он приветствовал меня с привычной сварливостью:

— Паршивый месяц март, — сказал Хантер.

Я счел эту фразу дружеской преамбулой. Я понял, что Хантеру от меня что-то нужно. Я пока не мог определить, что именно, но дело явно было в деньгах. Никаких сенсационных краж бриллиантов в последнее время не случалось. Никто не угонял яхт, а из музеев не пропадали картины Пикассо. Я изобразил на лице веселую открытость и сказал:

— Доброе утро, мистер Хантер. Вы правы: март в Нью-Йорке не самое лучшее время года.

— Харви, ну почему, когда я с вами по-хорошему, вы обязательно пытаетесь вывести меня из себя. Сядьте.

— Просто вам не по душе моя независимость, — пояснил я, — Вы завидуете моей свободе.

— Ваша свобода — это мираж, — холодно заметил он. — Ваша бывшая жена намерена всерьез разобраться, сколько вы реально получаете. Сядьте. Вы выдоили из нашей компании гонорар в пятьдесят тысяч долларов по делу Сабина и промотали их за полгода.

— Не забудьте, что я поделил гонорар с мисс Коттер, — пылко возразил я. — Как вам известно, она тогда неплохо на нас поработала и заслужила награду не меньше чем я. Затем государство откусило увесистый кусок. Вам не случалось работать на налоговое управление, мистер Хантер?

— Ладно, ладно, Харви…

— Кроме того, я еще остался должен восемь тысяч, включая алименты, но это, черт возьми, не ваше дело, мистер Хантер. Однако вы…

— Перестаньте, Харви, — перебил он меня. — Успокойтесь. У нас с вами какие-никакие, но деловые отношения. У нас с вами контракт. Не надо его нарушать. Работа намечается серьезная, и я хочу знать, интересует она вас или нет. \.

— Вообще-то, не очень, но я вас слушаю.

— Отлично. Тогда присядьте.

Я сел и уставился на него, постаравшись придать лицу такое выражение, где сочетались бы высокий интеллект и неприязнь к собеседнику. По-моему, получилось это у меня так себе.

— Сегодня четверг, — сообщил Хантер.

Он вообще выглядит особенно внушительно, когда сообщает нечто само собой разумеющееся.

— Да, сэр, — подтвердил я. — Четверг.

— В понедельник, — продолжил он, — Синтия Брендон вышла из двадцатидвухкомнатной квартиры своего отца на Парк-авеню и исчезла. Сегодня, повторяю, четверг. За это время никаких известий от нее так и не поступало.

— Я не верю, что в этом городе бывают квартиры из двадцати двух комнат, — произнес я. — Лично я живу в квартире, где всего полторы комнаты.

— Вы уж лучше поверьте мне, Харви. В нашем городе хватает таких квартир, а эта находится на Парк-авеню, в доме 626, и когда мы закончим, я попрошу владельцев обеспечить вас поэтажным планом для вашего просвещения.

— Вы порой бываете очень остроумны, мистер Хантер.

— Я просто пытаюсь держать себя в рамках, Харви, и не давать волю законному гневу. Как я уже говорил, Синтия Брендон вышла в понедельник из квартиры отца и исчезла. Вы знаете, кто она такая?

— Понятия не имею!

— Отлично. Вы невежественны, но честны. Вы когда-нибудь слышали о Э. К. Брендоне — Элмере Кэнтуэлле Брендоне?

— Частный банк «Герсон и Брендон»?

— Молодец, Харви. Молодец!

— Миллионер?

— Не просто миллионер, возможно даже миллиардер. Впрочем, как говорится, кто считает, кто считает…

— Жена Алиса Брендон. Один ребенок, — сказал я.

— Вот именно. Выходит, можете, когда захотите.

Я ненавидел его тихой, холодной и прочной ненавистью и делал все, чтобы не поддаться на его поддразнивания. Я решил немножко поиграть с ним, а потом ударить тем, чем можно было бить Хантера, — ценой.

— Значит, девушка испарилась, — сказал я.

— Так точно, Харви. Испарилась. Теперь прошу понять: мы отвечаем за страховку Брендона — до последнего цента, а кроме того, связаны контрактами по целому ряду проблем и с банком «Герсон и Брендон». На мисс Брендон у нас два полиса: она застрахована от киднеппинга — то бишь похищения — на миллион долларов, и еще на миллион долларов у нас застрахована ее жизнь. Оба полиса находятся у Э. К. Брендона. Так что имейте в виду, Харви, что речь идет о двух миллионах. О двух миллионах симпатичных зеленых долларов.

— Я не могу в это поверить.

— Не можете? — на лице Хантера возникла сладкая улыбочка. — Почему же вы не можете в это поверить?

— Потому что не может быть на свете такой глупой страховой компании.

— Мы не так глупы, Харви. Известно ли вам, какие счета мы предъявляем каждый год «Герсону и Брендону»? Включая страхование частных лиц — партнеров и служащих фирмы — наш доход составляет более двухсот тысяч в год. Дела у нас с ними идут неплохо — не хуже чем у всех тех, кто знает, как заниматься страховым бизнесом и, стало быть, в состоянии позволить платить приличное жалованье таким сотрудникам, как вы, Харви. Поэтому, если Э. К. Брендон готов позволить себе платить хорошие денежки за лишнюю парочку страховых полисов, мы идем ему навстречу с дорогой душой.

— Киднеппинг? И от него часто страхуют? — поинтересовался я.

— Трудно сказать, Харви. Ведь когда компании заключают с клиентами такие договоры, они не оформляют это как страховку от киднеппинга, и потому на это не существует надлежащей статистики. Обычно это значится под рубрикой «прочие услуги». Ведь если о такой страховке становится известно, это снижает доверие к фирме. Какой смысл, например, страховой компании «Ллойд» заявлять во всеуслышание, что пудель миссис Каквастам застрахован на двадцать тысяч? Я вовсе не утверждаю, Харви, что они когда-то страховали жизнь пуделя, это просто так, для примера, но подобные случаи вполне возможны.

— Но как насчет страхования жизни? Вы говорите, владелец обоих полисов сам Э. К. Брендон. Но в пользу кого заключена страховка?

— В пользу Э. К. Брендона.

— Что?! Но вы же, кажется, сказали, что он богат, как Рокфеллер.

— Так оно и есть. Просто, Харви, он очень любит деньги. Я, признаться, никогда с ним не встречался, но не исключено, что деньги он любит больше, чем дочь. Потому-то он и связался со страховкой от киднеппинга. Кроме того, дорогой друг, раз он владеет полисом, то имеет право, случись такая беда с дочкой, получить миллион долларов — причем, миллион, необлагаемый налогами. А миллион долларов без налогов, согласитесь, не шутка.

Я рассмеялся. Я не мог не рассмеяться, хотя прекрасно понимал, что в один прекрасный день Алекс Хантер, который напоминает собой упитанную гориллу, сделает так, что я перестану смеяться. Ему это удастся, несмотря на то что я моложе его лет на двадцать.

— Смейтесь, смейтесь, — сказал Хантер и, с трудом взяв себя в руки, продолжал. — Так или иначе наша компания будет вынуждена заплатить миллион долларов, если девицу похитят или убьют, и два миллиона, если случится и то, и другое.

— Значит, ее умыкнули? — я попытался внести ясность в ситуацию.

— Я этого не говорил. Я сказал только, что в понедельник она вышла из квартиры отца, и с тех пор о ней ни слуху ни духу. Нет никаких признаков того, что ее похитили, разве что отец просто помешался на идее киднеппинга и опасается, что именно это и произошло.

— Но вы же сказали, что деньги он любит больше, чем дочь, чего же он волнуется? Он выигрывает в любом случае.