– К тому времени, как вы доберетесь до Бомбея, ветер сменит направление. Вы сможете оставить груз и быстро дойти к Берегу Лихорадок, где я и буду ждать встречи с вами.

– Но это займет несколько месяцев, – мрачно заметил Андерсон.

Хэл был доволен, видя в Андерсоне воинственный дух. Другие капитаны компании, скорее всего, обрадовались бы возможности избежать опасности, их вполне устраивала роль мирных торговцев. И он попытался немного утешить Андерсона.

– Да, но к тому времени, когда мы опять встретимся, я буду уже гораздо больше знать о Джангири. Возможно, удастся вынюхать, где его берлога. Можете не сомневаться, нам понадобятся объединенные силы, чтобы выкурить его оттуда, и я даже пытаться не стану этого делать в одиночку, сэр.

Андерсон слегка посветлел:

– Тогда я должен поспешить с приготовлениями к следующему вояжу, в Бомбей.

Он допил вино и поднялся:

– Я сейчас же отправлюсь на берег, поговорю с мистером Битти и велю ему приготовиться к дальнейшему путешествию.

– Я отправлю с вами Дэниела Фишера, моего офицера, он вас проводит к гостинице мистера Битти. Я бы поехал сам, но по некоторым причинам это неблагоразумно.

– Ладно, а мои люди приготовятся принять от вас груз. И с Божьей помощью я буду готов отплыть через десять дней, а то и раньше.

– Если вы окажете мне удовольствие отужинать с вами завтра вечером, мы сможем обговорить все подробности дальнейших планов.

Они пожали друг другу руки, и Андерсон уже с более довольным видом спустился в свой баркас, а Большой Дэниел последовал за ним.

Ханна сидела на берегу, на вершине одной из высоких песчаных дюн – с этого места она видела всю флотилию в заливе как на ладони. Рядом с ней устроились еще двое: Аннеке и Ян Олифант.

Ян Олифант являлся незаконнорожденным сыном Ханны. Его отцом был Ксиа Нка, тридцать лет назад – могущественный вождь готтентотов. Тогда Ханна еще не растеряла свою красоту и золотистые волосы. Она приняла в дар от Ксиа накидку из шкур красных шакалов – в обмен на ночь любви. Связь между белыми женщинами и цветными мужчинами строжайше запрещалась законами компании, но Ханна никогда не обращала внимания на такие глупости, как закон, придуманный какими-то семнадцатью стариками в Амстердаме.

И хотя Ян Олифант унаследовал от отца внешность и цвет кожи, он гордился своими европейскими корнями.

Он свободно говорил на голландском, носил саблю и мушкет и одевался как бюргер. А фамилию он взял в соответствии со своим призванием. Ян был известным охотником на слонов и суровым, опасным человеком. По приказу компании никто из голландских бюргеров не осмеливался выходить за границу поселения. Но Ян Олифант с учетом готтентотской крови не подпадал под такие ограничения. Он мог уходить и приходить свободно, бродить в диких местах за горной цепью, а возвращаясь, продавал в колонии драгоценные слоновьи бивни.

Его смуглое лицо было жутко изуродовано, нос искривлен, рот пересечен яркими белыми шрамами, начинавшимися от похожих на густую шерсть волос и сбегавшими до подбородка. Сломанная когда-то челюсть ушла вбок, и Ян как будто постоянно ухмылялся.

Причина тому была проста: во время одной из первых вылазок во внутренние территории, когда Ян спал у своего костра ночью, к нему подкралась гиена и вцепилась мощными челюстями ему в лицо.

Только такой человек, как Ян Олифант, обладающий невероятной физической силой и могучим духом, мог выжить после такого нападения. Зверь уволок его в темноту, держа зубами, как кошка держит мышь. Хищник не обращал внимания на крики спутников Яна и на камни, которые летели вслед. Длинные желтые клыки так глубоко вонзились в лицо Яна, что раздробили нижнюю челюсть, а его рот и нос были зажаты в пасти, и он просто не мог дышать.

Но Ян сумел дотянуться до ножа, висевшего на его поясе, нащупать на груди зверя место между ребрами, где ощущалось биение сердца, и осторожно прижал к шкуре нож, а потом одним мощным ударом убил тварь.

Сейчас Ян сидел на дюне между двумя женщинами; его голос звучал искаженно из-за того, что ноздри и челюсть остались искалечены.

– Мать, ты уверена, что это тот самый человек?

– Сынок, я никогда не забываю лица, – упрямо ответила Ханна.

– Десять тысяч гульденов? – Ян Олифант весело фыркнул. – Да ни один человек, живой или мертвый, не стоит таких денег.

– Но это так, – с жаром возразила Аннеке. – Награда все так же в силе! Я поговорила со своим мужчиной в замке. Он говорит, что компания до сих пор готова выплатить всю сумму! – Она алчно хмыкнула. – Они заплатят за него, жив он или мертв, если мы сможем доказать, что это Генри Кортни.

– Но почему просто не послать к нему на корабль солдат, чтобы его схватили? – пожелал узнать Ян Олифант.

– Если они его арестуют, как ты думаешь, они отдадут нам денежки? – презрительно поинтересовалась Аннеке. – Мы должны сами его поймать.

– Он мог уже отплыть, – напомнил ей Ян.

– Нет! – Ханна уверенно покачала головой. – Нет, милый мой. Ни один английский корабль не снимался с якоря в последние три дня. Один пришел, но ни один не уходил. Смотри сам! – Она показала вдаль, через залив. – Вон они!

Залив покрывали белые барашки волн, и корабли, стоявшие на якорях, танцевали грациозный менуэт под музыку ветра, кланяясь и приседая на привязи, и их флаги и вымпелы разворачивались и взлетали, как подвижные радуги.

Ханна знала название каждого из них. И перечисляла корабли, пока не добралась до двух англичан, стоявших так далеко, что глаза не различали их цвета.

– Вон то – «Серафим», а второй, ближе к острову Робин, – это «Йоркширец».

Она произнесла названия с сильным акцентом, а потом прикрыла глаза ладонью:

– С «Серафима» спустили лодку. Может, нам повезет и в ней окажется тот пират?

– Им понадобится почти полчаса, чтобы дойти до берега. Так что у нас уйма времени, – заявил Ян Олифант.

Он разлегся на спине на солнышке, почесывая пах:

– Жутко чешется почему-то. Эй, Аннеке, почеши меня!

Аннеке изобразила скромность:

– Ты же знаешь, это против закона компании. Белым леди нельзя развлекаться с черными ублюдками.

Ян Олифант фыркнул:

– Я не стану доносить на тебя губернатору ван де Стелу, хотя, как я слышал, он и сам не прочь откусить кусочек черного мясца.

Ян Олифант отер слюну, стекавшую по подбородку из изуродованных губ:

– А моя мать посторожит нас.

– Я тебе не доверяю, Ян Олифант. Ты в прошлый раз меня надул. Так что сначала покажи денежки, – заявила Аннеке.

– Я думал, мы с тобой возлюбленные, Аннеке.

Он потянулся к женщине и схватил ее за грудь:

– А когда у нас будет десять тысяч гульденов, я могу даже жениться на тебе.

– Жениться на мне? – Аннеке разразилась визгливым смехом. – Да я даже на улице рядом с тобой не покажусь, уродливая обезьяна!

Ян Олифант усмехнулся:

– Да ведь мы не о прогулке по улице говорим.

Он обхватил женщину за талию, притянул к себе и поцеловал в губы:

– Ну же, мой пухленький пудинг, у нас уйма времени, пока тот баркас подойдет к берегу.

– Два гульдена! – категорически ответила Аннеке. – Это моя особая цена для всех моих лучших возлюбленных.

– Вот тебе полфлорина.

Он сунул монету ей в декольте.

Аннеке протянула руку и стала массировать его пах, чувствуя, как тот набухает под ее рукой.

– Один флорин, или можешь сунуть свою штуку в океан, чтобы охладить.

Ян Олифант фыркнул изуродованным носом, вытер слюну с подбородка и достал из кошелька еще одну монету. Аннеке взяла ее, потом встала. Ян Олифант вскочил, подхватил ее на руки и унес в ложбинку между дюнами.

Ханна без интереса наблюдала за ними, все так же сидя высоко на дюне. Ее беспокоила только доля награды. Ян Олифант был ее сыном, но Ханна не питала иллюзий на его счет; он наверняка обманул бы ее при первой же возможности. Она хотела быть уверенной, что вознаграждение попадет именно ей в руки… Но конечно, ни Аннеке, ни Ян, в свою очередь, ей не доверяли. Ханна ломала голову над этой дилеммой, наблюдая за тем, как Ян резвится с женщиной. Он сопел и кричал во все горло: