На строительных лесах на стенах форта он видел, как умирало множество хороших людей, и именно здесь ему пришлось пройти трудный переход от юности к зрелости.

Хэл поднес к глазам подзорную трубу, чтобы осмотреть другие корабли, стоявшие на якорях в заливе. Его изумляло их количество. Он насчитал двадцать три паруса, и все они представляли собой большие торговые суда, в основном голландские.

Среди них Хэл заметил лишь одного англичанина, судя по виду – тоже корабль Ост-Индской компании, но это был не «Йоркширец». Его товарищ по плаванию здесь отсутствовал.

Опустив подзорную трубу, Хэл посмотрел на воды залива и на берег за ними. Его взгляд остановился на большом парадном плаце перед стенами замка, и тут же снова перед его мысленным взором возникла невыносимая картина казни его отца. Хэлу пришлось приложить немалое усилие, чтобы прогнать ее и сосредоточиться на том, чтобы подвести «Серафим» к стоянке и бросить якорь.

– Мы встанем вне досягаемости орудий форта, мистер Тайлер.

Он отдал приказ, и уточнять что-либо необходимости не возникло. Нед прекрасно его понимал, его лицо тоже выглядело мрачнее некуда. Возможно, и он вспоминал те жуткие дни, когда встал к штурвалу и приказал спускать паруса.

Якорь упал в воду с громким всплеском, вода брызнула на бак. Якорный канат задымился от скорости, с какой он скользил через клюз. «Серафим» резко остановился, а потом грациозно развернулся носом к ветру и успокоился, превратившись из живого, напряженного морского существа в нечто спокойное и безмятежное, как дремлющий на воде лебедь.

Команда выстроилась на опустевших реях «Серафима», повисла на вантах, во все глаза глядя на землю, обмениваясь громкими замечаниями и вопросами и наблюдая за большими грузовыми лодками, двинувшимися навстречу кораблю. Моряки называли этот далекий мыс Таверной Всех Морей. Он был колонизован больше пятидесяти лет назад, чтобы служить базой снабжения для флота Голландской Ост-Индской компании, и лодки были наполнены всем тем, чего жаждала команда в течение долгих трех месяцев, проведенных в море.

Хэл подозвал к себе офицеров.

– Следите, чтобы на корабль не попало крепкое спиртное, – предупредил он Эла Уилсона. – Если эти бродячие торговцы попытаются продать алкоголь, сразу выливайте все в воду. Если проморгать, половина команды к ночи будет валяться пьяной.

– Да, капитан. – Четвертый офицер отсалютовал.

Сам Уилсон был трезвенником, так что такое задание ему вполне подходило.

– Эболи, поставь у поручней людей с саблями и пистолетами. Нам ни к чему здесь всякие вороватые бродяги или шлюхи, готовые продаться на орудийной палубе. Иначе тут вполне могут засверкать кинжалы…

Он чуть не сказал «снова», но успел остановиться.

Хэл не желал напоминать о конфликте между его сыновьями.

– Мистер Фишер, ты поторгуешься с этими лодочниками, тебе это хорошо удается.

На Большого Дэниела Хэл вполне мог в этом положиться, зная, что тот и шиллинга лишнего никому не отдаст, да еще и проверит как следует все фрукты и овощи, которые попадут на борт.

– Мастер Уэлш тебе поможет и будет рассчитываться с торговцами.

Уэлш имел массу обязанностей – от школьного учителя до писаря и казначея.

Офицеры разошлись, чтобы приняться за дело, а Хэл отошел к поручням. Он посмотрел вниз, на лодки, подходившие к борту корабля. Их доверху наполняли свежие продукты: картофель с прилипшими к нему комочками еще влажной земли, зеленая капуста и яблоки, тыквы, красные бараньи бока и ощипанные куры. Команде предстояло попировать этим вечером. Во рту Хэла собралась слюна, когда он смотрел вниз, на все это изобилие. Все моряки к концу долгих переходов ощущали чудовищную тоску по свежей пище. И кое-кто из матросов уже наклонился через борт и торговался с лодочниками. А те называли безумные цены, вроде полупенни за одну-единственную свежую картофелину.

Но матросы просто сходили с ума: они отирали землю с картофельных клубней о собственные рубахи и штаны и пожирали картошку прямо сырой, как яблоки, хрустя, заливаясь соком и откровенно наслаждаясь.

К Хэлу подошел доктор Рейнольдс.

– Да, сэр, весьма приятно снова очутиться в порту. На борту уже двадцать шесть случаев цинги, но они излечатся до того, как мы снова выйдем в море. Это безусловно чудо и загадка, но воздух с суши исцеляет даже самых тяжелых больных, которые уже потеряли все зубы и настолько ослабели, что не могут стоять… – Он протянул Хэлу зрелое яблоко. – Я взял это из покупок мастера Уэлша.

Хэл впился зубами в яблоко и даже зажмурился от восторга.

– Пища богов! – сказал он, когда сок наполнил его рот и скользнул, как сладкое масло, вниз по горлу. – Мой отец всегда говорил, что эта болезнь происходит от недостатка свежей пищи, – сообщил он хирургу.

И откусил еще один здоровенный кусок.

Доктор Рейнольдс сочувственно улыбнулся:

– Ну, капитан… сэр… не углубляясь в рассуждения о вашем святом отце, который, как знает весь морской мир, был великим человеком, должен сказать, что корабельные галеты и вяленое мясо – вполне достаточная пища для любого моряка. – Рейнольдс с мудрым видом покачал головой в парике. – Вы можете услышать самые разные теории от людей, не обученных искусству медицины, но заверяю вас: эту болезнь вызывает морской воздух, и ничто иное.

– А как там мои сыновья, доктор? – спросил Хэл, ловко меняя тему.

– Томас – здоровое юное существо и, к счастью, не слишком пострадал. Рана неглубокая, я ее зашил, и он будет здоров очень скоро, потому что никакого воспаления не случилось.

– А Гай?

– Я его уложил на койку в вашей каюте. Он наглотался соленой воды, и его легкие ею наполнились, а это иногда вызывает болезненные ощущения. Но и он через несколько дней полностью оправится.

– Я вам весьма благодарен, доктор.

В это мгновение на лодках поднялся шум.

Эболи приметил одного из готтентотов, что поднимали по трапу на палубу ящики с фруктами со стоявших вокруг лодок, и схватил его за плечо.

– Эй, какой хорошенький мальчик! – воскликнул он. – Вот только мальчик ли ты?

У его жертвы было лицо в форме сердечка, безупречная золотистая кожа и раскосые азиатские глаза. На жест Эболи он ответил пронзительной, визгливой цепью оскорблений на своем странном, щелкающем языке и попытался вырваться из лап Эболи.

Эболи со смехом сорвал шапку с головы носильщика, и из-под нее вырвалась густая волна черных волос.

Тогда Эболи бесцеремонно поднял носильщика в воздух одной рукой, а другой дернул его мешковатые штаны, спустив их до колен.

Команда взвыла от восторга, увидев пухлый желтоватый живот и изящно очерченные бедра, между которыми приютилось треугольное гнездышко женственности.

Дергаясь в воздухе, девушка изо всех сил колотила Эболи по лысой голове, но из этого ничего не вышло, и тогда она вцепилась ему в глаза острыми длинными ногтями и начала пинать его босыми ногами.

Эболи подошел к краю борта и без видимых усилий перенес ее через поручни, словно держал в руках тощего котенка. И бросил в воду. Ее товарищи затащили девушку обратно в лодку, а она, в потоках стекавшей с нее воды, продолжала визжать и проклинать матросов, хохотавших у поручней.

Хэл отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и отошел к грот-мачте, где стоял вместе с семьей мистер Битти; все они смотрели на берег и оживленно обсуждали свою новую землю.

Хэл приподнял шляпу, здороваясь с леди, и миссис Битти просияла от удовольствия.

А вот Кэролайн избегала его взгляда. После той ночи в пороховом погребе она чувствовала неловкость, находясь в обществе капитана.

Хэл повернулся к мистеру Битти:

– Мы будем здесь стоять много дней, возможно, даже недель. Я должен дождаться прихода «Йоркширца», да и других дел много. Уверен, что вам хочется поскорее увезти семью на берег, дать дамам возможность наконец вырваться из тесноты их кают и размять ноги. А в городе, я знаю, много удобных гостиниц.

– Великолепная идея, сэр! – с энтузиазмом откликнулся Битти. – Уверен, сэр Хэл, для вас все это привычно, но для нас, сухопутных жителей, ограниченное пространство на борту стало уже слишком утомительным.