Но появилось в нем и кое-что еще, что не поддавалось определению.

Хэл знал, что Том всегда был самым не по годам развитым из его сыновей, и, хотя он старался сдерживать Тома в его сумасбродствах, он все же совершенно не желал усмирять дерзкую авантюрную природу парня. Втайне Хэл даже восхищался храбростью юноши и гордился его своеволием.

Но сейчас он понимал: произошло нечто такое, что он упустил.

Перед ним стоял полностью созревший мужчина, не уклонявшийся от его взгляда.

– Хорошо, – сказал наконец Хэл. – Ты доказал Джону Тадвелу, что он ошибался, так? А значит, незачем больше отплясывать на реях.

– Да, отец, – с готовностью согласился Том. – То есть если кто-нибудь еще не заявит мне, что у меня кишка тонка.

Улыбка Тома оказалась такой заразительной, что Хэл почувствовал, как сами собой растягиваются его собственные губы.

– Убирайся! – Он подтолкнул Тома к двери каюты. – Нет смысла логически рассуждать с варварами…

Гай сидел на своем обычном месте рядом с Кэролайн в каюте мастера Уэлша. Он был бледен и очень мало говорил во время утренних занятий, отвечая на вопросы педагога напряженно и односложно.

Он не отрывал взгляда от своей книги, не смотрел ни на Тома, ни на Кэролайн, даже когда они читали вслух тексты.

Наконец Кэролайн заметила его странное поведение.

– С тобой что-то не так, Гай? – шепотом спросила она. – Снова морская болезнь?

Гай не смог заставить себя посмотреть ей в лицо.

– Я в полном порядке, – ответил он и тихо добавил: – Тебе незачем обо мне беспокоиться, совершенно незачем!

Гай за последние недели создал собственный фантастический мир – после того как подписал договор, гарантирующий ему службу в филиале компании в Бомбее. Учитывая связи его собственной семьи и покровительство мистера Битти, Гай воображал очень быстрое продвижение по службе в компании. Семья Битти должна была стать его собственной семьей, Кэролайн следовало находиться рядом с ним. Гай представлял, как они будут каждый день наслаждаться обществом друг друга в тропическом раю Бомбея. Они будут кататься верхом в пальмовых рощах, а вечерами – музицировать, Гай станет играть, а Кэролайн – петь. Они будут читать стихи и устраивать пикники всей семьей. И он будет гулять с ней рука об руку по белым пляжам, обмениваясь нежными целомудренными поцелуями. И через несколько лет, когда ему исполнится двадцать и он поднимется по служебной лестнице, он сможет позволить себе жениться.

И вот все его мечты разлетелись вдребезги.

Когда Гай пытался думать о своем отвратительном открытии, его мысли начинали бешено метаться, словно обезумевшая лошадь. Руки дрожали, мозг кипел. Гай не мог уже и минуты выдержать в этой крошечной каюте, рядом с теми двумя людьми, которых он ненавидел так, как прежде и вообразить не мог.

Гай резко встал:

– Мастер Уэлш, прошу меня извинить. Мне что-то нехорошо. Мне нужно выйти на палубу… на воздух…

И, не дожидаясь разрешения, Гай потащился к двери и ускользнул вверх по трапу. Он быстро ушел на нос корабля и, держась за фал, подставил лицо ветру. В нем жило бездонное отчаяние, а вся его дальнейшая жизнь выглядела теперь бесконечной голой равниной.

– Я хочу умереть! – вслух произнес он.

И наклонился над бортом.

Вода внизу была зеленой и прекрасной. И в глубине наверняка царило полное спокойствие…

Гай встал на цепь поручня и покачнулся, держась за канат одной рукой.

– Это будет совсем легко, – сказал он себе. – Легко и быстро.

Он начал наклоняться вперед, к бурным волнам под рассекавшим воду носом корабля.

Сильная хватка сомкнулась на его свободном запястье, и Гай чуть не потерял равновесие.

– Ты там вроде ничего не потерял, внизу, а, Мбили? – проворчал голос Эболи. – Да и плавать ты никогда не умел толком.

– Отпусти меня! – с горечью произнес Гай. – Ну почему ты вечно во все вмешиваешься, Эболи? Я просто хочу умереть.

– Твое желание исполнится, и это единственное, в чем можно быть уверенным в этой жизни, – заверил его Эболи. – Но не сегодня, Мбили.

Это имя Эболи дал Гаю в день его рождения, и оно означало на языке лесов «номер два».

Он еще сильнее сжал руку Гая.

Гай тщетно пытался сопротивляться огромной силе:

– Отпусти меня, Эболи! Пожалуйста!

– На тебя матросы смотрят, – тихо сказал Эболи.

Гай оглянулся по сторонам и увидел, что кое-кто из находившихся на палубе умолк и с любопытством наблюдал за маленькой пантомимой.

– Не позорь своего отца и меня такой глупостью.

Гай сдался и неловко спрыгнул на палубу. Эболи отпустил его руку.

– Давай-ка поговорим! – предложил он.

– Не хочу я говорить – ни с тобой, ни с кем-то еще.

– Ладно, тогда давай помолчим вместе, – согласился Эболи и увлек его на подветренный борт. Они сели на корточки, скрывшись от ветра и от глаз вахтенных.

Эболи спокойно молчал, словно гора; но его присутствие успокаивало.

Он не смотрел на Гая и не прикасался к нему, просто находился рядом. Прошло довольно много времени, и вдруг Гай яростно выпалил:

– Я так ее люблю, Эболи! Меня будто чьи-то когти изнутри раздирают.

«Ну да, так и есть», – печально подумал Эболи. Он уже знал всю правду.

Клебе не отличался большим умением скрывать следы. Он гонялся за своей кобылкой, как юный жеребец, что скачет через изгороди. И казалось чудом, что Мбили так долго ничего не замечал.

– Да, я понимаю, Мбили, – сказал он. – Я тоже когда-то любил.

– И что мне делать? – с отчаянием спросил Гай.

– Как бы это ни было больно, это все равно тебя не убьет, и однажды, скорее, чем ты можешь поверить, ты забудешь эту боль.

– Я никогда ее не забуду! – с глубочайшим убеждением отозвался Гай. – И никогда не забуду мою любовь к ней!

Хэл Кортни услышал звон судового колокола в начале средней вахты.

– Полночь, – рассеянно пробормотал он.

Хэл уже много часов сидел за своим письменным столом и устал от неподвижности, глаза жгло. Встав, он подрезал фитиль лампы, усиливая падавший на документы свет, потом снова опустился в тяжелое дубовое кресло и вернулся к работе.

Перед ним лежали планы всех палуб «Серафима». Хэл какое-то время всматривался в план орудийной палубы, потом отложил его в сторону и, придвинув к себе схему корабля в вертикальном разрезе, сравнил два листа.

– Нам нужно скрыть орудия и придать кораблю вид невооруженного торговца, – тихо произнес он. – А значит, нужно убрать заслонки бойниц на нижней палубе…

Он умолк и нахмурился, услышав тихий шорох за дверью каюты.

– Кто там? – резко спросил он.

Погода стояла прекрасная, ветер дул ровно и не слишком сильно. Хэл не ожидал, что ему помешают.

Из-за двери никто не ответил, и через мгновение Хэл тихо хмыкнул. Должно быть, крыса шмыгнула или просто почудилось. Он снова вернулся к чертежам.

За дверью опять что-то заскреблось. На этот раз Хэл сердито отодвинул кресло и встал. Наклонившись под низким потолком, он быстро подошел к двери и распахнул ее.

Перед ним робко стояла худая фигура. Хэл не сразу узнал собственного сына.

– Гай? – Хэл всмотрелся в него. – Что ты здесь делаешь так поздно? Входи, мальчик.

Гай шагнул в каюту и закрыл за собой дверь. Потом стянул с головы шапку. Лицо у него было бледным, он отчаянно нервничал.

– Отец, я должен тебе сказать… – запинаясь и вертя в руках шапку, начал он.

– В чем дело? Говори, парень! – подбодрил его Хэл.

– Там, в трюме, в пороховом погребе, кое-кто есть, – выпалил Гай. – Дверь отперта, а внутри свет.

– Что? – Голос Хэла прозвучал резко от тревоги. – В пороховом складе? Свет?!

У него в голове разом вспыхнуло множество самых ужасных предположений.

– Да, сэр…

Резко развернувшись, Хэл подошел к своему столу. Рывком открыл верхний ящик и достал деревянный футляр с пистолетами. Открыв его, он взял один пистолет, двуствольный, быстро проверил запал и сунул пистолет за пояс. Потом взял второй и сжал его в правой руке.