– Можно я пройду на вашу кухню? – Она кивнула в сторону воющего от сквозняков прохода между комнатами.
Комиссар часто‑часто закивал.
Символы, украсившие стены всего дома, Машу больше не волновали. Она рассматривала их походя, не заостряя внимания. Символы походили на кляксы, с которыми психологи проводят свои тесты. Они тоже выдавали мысли Маши, играли в её подсознании.
Один из них явно напомнил ей Рока: длинный, тонкий, чуть ссутулившийся. И потолок сверху – вот‑вот рухнет. Второй был, как свернувшаяся калачиком мёртвая собака. Третий – девушка за шитьём, и волосы неудобно спадали ей на лицо.
Маша не знала, что собиралась обнаружить на кухне у Комиссара. Гору плесневелого хлеба или кружку с собачьей кровью? Там ничего такого не было, зато нашлось ведро с колодезной водой. Для отвода глаз она зачерпнула воды в кружку и отхлебнула. Свело зубы.
Комиссар всё это время стоял за её спиной, покашливая, покряхтывая и хрустя суставами. Единственная деревянная лавка, заменившая здесь всю мебель, и чёрная от грязи и копоти печка – вот и вся обстановка. Нет, Маша не нашла здесь расчленённых тел, но она нашла главное: в самом углу примостилась забытая и уже завонявшаяся кастрюлька с серым месивом на дне. Из таких обычно кормят собак.
А пока она висела на заборе, она успела рассмотреть будку. Небольшую, сколоченную кое‑как, но всё же будку, в которой ещё не успели завестись мыши.
Сабрина скрестила руки на груди.
– Интересные дела. И сколько раз я должна тебя по всей деревне разыскивать? – Её куртка была расстёгнута, ветер шевелил полы, и в крупных петлях свитера застряли серебринки снега. Маша только тогда заметила, что пошёл снег.
– Прости, – сказала она, глядя исподлобья. Когда Сабрина сердилась, на неё нельзя было смотреть в упор. И на солнце нельзя, и на Сабрину. – Я должна была кое‑что проверить.
Начавшийся неплохо день так и не разгулялся. Солнце спряталось за тучей, и холодный ветер мёл улицы, нёс листья и пыль, перемешанные с мелкими колючими снежинками. Болотом запахло сильнее.
– Проверила? Что нового?
Маша отрицательно покачала головой.
– Мы не можем обвинять Алину. У меня на неё ничего нет. Сама подумай: ну да, Судья её не любит, ну да, её бабушка что‑то соображала в магии, и что? Это не доказательства для обвинения в убийстве. Равно как и нет доказательств вины Судьи или Комиссара.
Сабрина невесело засмеялась, глядя мимо. Снежинки блестели даже в её волосах – чёрных, туго стянутых в хвост на затылке.
– Когда это стало для тебя проблемой? Надави как следует, расскажи ей обо всех прелестях чистосердечного признания. Ну! Ты же умеешь.
Маша искусала губы до крови и теперь морщилась от солёного привкуса во рту. Она умела. О да, она умела.
– О чём ты думаешь? – вдруг холодно и совершенно без смеха поинтересовалась Сабрина.
Ветер гнал по дороге снежинки, перемешанные с опавшими листьями.
– Ритуал совершенно точно провёл Комиссар. Я видела его глаза. Я думаю, он вовсе не безумен, и он всё понял. Они должны что‑нибудь сделать в ближайшее время. Может быть, завтра, или даже сегодня к вечеру. Показать мне что‑нибудь, рассказать, подставить друг друга. Дальше так тянуться не может.
Глава 5. Ночные обитатели болот
Шорох дождя так удачно вклинивался в городской шум, будто друг без друга они никогда и не существовали. Привычная пробка на проспекте гудела во все голоса. Пассажиры автобуса угрюмо смотрели – каждый в точку перед собой.
Алина вспоминала свою детскую игру: угадай, кто маг. Хмурая женщина с огромной сумкой, которую ей никак не удаётся пристроить в промежуток между сиденьями? Молодой парень в наушниках – таких огромных, что из‑за них виден только его острый нос? Изящная леди в белом плаще, на длинных и тонких каблучках, вообще удивительно, как она умудряется сохранять равновесие?
Никогда не угадаешь. Крошечный штамп в паспорте – вот и все формальности. Маги давно не носили раздвоенных двуцветных плащей и мантий цвета запёкшейся крови. Так уж получается: приходишь в мир – соблюдай его порядки.
Сама Алина – невзрачный на вид подросток – неумело накрашенные ресницы, девчоночий рюкзачок на тонких бретельках, хмурый взгляд из‑под бровей – предпочитала места в самом конце автобуса. Так она могла видеть всех. А её – почти никто. Так она могла досыта наиграться в свою игру и никогда не узнать, выиграла или проиграла.
У неё в классе из двадцати пяти ребят четыре были магами, Алина узнала это, пробравшись тайком в подсобку, где хранились личные дела. Ещё о троих она не могла бы сказать точно – их дела прочитать не успела. Зато знала, что учительница математики – полукровка, а за химичкой и вовсе закрепился шлейф из подобных сплетен – тут не потребовались даже личные дела.
Отец Алины был магом, и мать – магом. Но отец умер, и мама вышла замуж во второй раз. Отчим Алины оказался человеком. Она дважды перелистала его паспорт, пока мать с отчимом были в другой комнате: никакого штампа. Подумала: может, ошибка? Не успели поставить, например, ну или забыли.
…Она вздрогнула, приходя в себя всё на той же дороге. Кажется, остановилась всего на минуту, дать отдых гудящим ногам, и от усталости впала в полудрёму. Стемнело уже так, что стена леса превратилась в стену темноты. Вся дрожа от холода, Алина заставила себя идти дальше. Машин больше не было, это и к лучшему. Алина боялась, что её станут искать.
Когда холод сделался совсем невыносимым, ей показалось, что на горизонте замаячили домики с покатыми крышами и высокие заборы из горбыля, и вдалеке чуть слышно затявкали собаки.
…Ей было пятнадцать – слишком мало, чтобы убегать за многие километры из родительского дома. Слишком много, чтобы не поминать, что произошло. И достаточно для того, чтобы понести наказание за свой поступок. Ведь она прекрасно знала, что магам, убившим человека, грозит куда более серьёзное наказание, чем если преступление совершил бы человек.
* * *
Весь вечер Маша ловила сообщения на кладбище. Небо было не серое и не чёрное – мутное, пятнистое от облаков и словно покрытое оспинами. Птицы кричали, как оглашенные. Сабрина, пока бродила поодаль, рассмотрела фотографии на большом трапециевидном памятнике.
Все четыре фарфоровых овала несли на себе изображения мальчиков, на вид – учеников начальной школы. Все, как один, были по‑взрослому серьёзны и смотрели на мир пустыми взглядами, размытыми дождём и непогодой.
Сабрина даже прочитала их имена, но ни одного не запомнила. Потом, от нечего делать, посчитала, сколько прожили несчастные. Оказалось и правда – по десять лет каждый.
Маша вытягивала вверх руку с зажатым в ней телефоном и хмурилась. Сообщения не приходили и не уходили тоже. Наверное, виноваты во всём были низкие облака, но Сабрина терпеливо ждала и мерила шагами обрыв над ручьём. Прямо пять и влево семь.
– Что‑нибудь пришло?
– Какие‑то обрывки. Ничего не могу понять.
Сабрина вздохнула и снова зашагала к жестяному памятнику. Ради интереса глянула на даты смерти: у всех она была одна и та же, у всех – не так давно, всего семь лет назад, хотя казалось бы, на этой стороне кладбища были совсем древние могилы. Все, кроме этой.
Сабрина подавила желание уйти вглубь кладбища, разобраться, что здесь не так. Ведь Маша сидела на оградке, уткнувшись в телефон, а именно возле ручья на Судью напал демон.
– Пришло что‑нибудь?
Маша потрясла головой, и это означало – нет. Птицы пищали жалобно и уже тише. В небе они кружились целой стаей, то ли намереваясь улетать, то ли чувствуя неладное. Глядя в небо, Сабрина на мгновение забыла даже о четверых мальчиках.
– Хватит. – Маша решительно спрыгнула с оградки. – Пойдём к Алине, я у неё сама допытаюсь, за что её судили.
Не успела Сабрина с облегчением вздохнуть, как с неба посыпал снег. Колючий, холодный. Пришлось застёгивать куртку и уходить вглубь кладбища. Идти над ручьём Маша наотрез отказалась, припомнив, как вчера едва не навернулась в чёрную воду.
