Шеф смотрит на меня выжидательно, и я испытываю иску — шение зааплодировать. Но здесь надо оставаться серьезным и демонстрировать напряженный интерес.

— Если управляющим стержням дать упасть в топливные элементы, то цепная реакция сразу погаснет. За две-три секунды реактор остановится.

Шеф делает паузу и наслаждается, видя мое изумление. Потом он говорит:

— Все, что я говорил относительно топливных элементов, относится к первому реактору, который мы имели до 1972 года и которому соответствует находящийся здесь наглядный материал. Второй реактор, который у нас сейчас, устроен по-другому. Он имеет только больше двенадцати квадратных топливных элементов — то есть ровно на три сотни меньше. Каждый из этих топливных элементов имеет шестнадцать на шестнадцать позиций, но только 225 топливных стержней — остальные являются поглощающими стержнями, которые можно перемещать по высоте. Топливные элементы, я забыл это сказать, установлены неподвижно.

На этом месте я закатываю глаза, чтобы продемонстрировать мое потрясение от такого обилия науки, но шефа не проведешь:

— Если вы внимательно следили за моим рассказом, то заметили бы, что еще четыре позиции топливных элементов остались свободными, — говорит он.

— Я слепо доверяю вам! — возражаю я.

Но этим шефа не смутишь. Он продолжает:

— Эти четыре позиции занимают четыре угловых стержня, которые вы видите на этой таблице. Эти угловые стержни являются измерительными клетками.

— Измерительными клетками?

— Да. Они служат для измерения температур горючего и воды. В этих четырех треугольных элементах размещены в основном экспериментальные топливные стержни со специальным обогащением, а также пробные вставки для исследования новых материалов для заполнения труб.

Чтобы выразить мое изумление, я могу лишь произносить «тс-тс-тс», как это часто делает старик. Но потом я все-таки говорю:

— Но здесь для меня многое еще остается загадкой.

— Да? — спрашивает шеф и быстро, будто боясь того, что я собью его с толку, продолжает: — На первом реакторе угловые элементы представляли собой еще настоящие треугольные топливные элементы. Теперь мы, между прочим, имеем и другие, а именно более короткое время падения, чем на первом реакторе.

— На первом реакторе это были две-три секунды, — вклиниваюсь я, и за это шеф вознаграждает меня одобрительным взглядом. Воодушевленный этим, я быстро спрашиваю: — Если стержни падают в топливные элементы, то реактор, так сказать, выключается.

— Не совсем верно, — отвечает шеф. — Для меня реактор только тогда остановлен, если переведен в холодное докритическое состояние. Если стержни опускают, то реактор находится хотя и в докритическом состоянии, но он еще не остыл. Еще горячий реактор мы не можем предоставить самому себе. Здесь мы не можем, как в автомобиле, просто вынуть ключ зажигания и пойти своей дорогой.

— Ключ зажигания? — повторяю я. — Он все-таки есть?

На лице шефа появляется выражение муки, он возмущенно качает головой, но, несмотря на это, говорит: «Да!»

— И его вы всегда носите с собой?

Шефа явно злит отступление от темы.

— Конечно же, и как раз в правом кармане брюк, — отвечает он неохотно.

Я намечаю на будущее при первом удобном случае еще раз спросить об этом одиозном ключе — так просто шеф от меня не отделается.

— Не будем отвлекаться от темы, а станем действовать по порядку, — говорит шеф решительно. — Таким образом, вот это — оборудование. А теперь заставим работать реактор. Для того чтобы его запустить, мы говорим, «сделать критическим», я использую два источника нейтронов. А нейтроны вызывают затем цепную реакцию.

— Это звучит настолько просто, как и убедительно, — говорю я только для того, чтобы доказать шефу, что я следую за ходом его рассуждений и не занимаю свою голову вопросом о ключе.

— А это и есть просто, — отвечает шеф резко.

Я же думаю: сейчас реактор, слава богу, работает! А шеф уже снова рассказывает профессорским тоном:

— Для запуска реактора должны быть выполнены несколько пусковых условий. Между прочим, требуется наличие и регистрация потока нейтронов… — шеф замолкает. Он, очевидно, толком не знает, как объяснить мне процесс. Я демонстрирую свою малость: шеф должен ясно почувствовать: он имеет дело с тупым непросвещенным человеком, который хочет подружиться с наукой.

«…наличие и регистрация», — повторяет он так нерешительно, как будто потерял нить повествования.

— Как это регистрация? — спрашиваю я быстро. Я веду себя, как спортсмен, который разгоняет санки, чтобы они достигли нужной скорости.

— Существует несколько методов измерений. У нас счетчики на основе бортрифлорида. Они регистрируют нейтроны, а именно через вторичный процесс.

Когда шеф замечает, что я чего-то не понимаю, он говорит:

— Давайте-ка сначала смочим язык. — Он ставит на прилавок две бутылки пива. Сделав большой глоток, он делает над собой усилие и начинает снова: — Итак, если пусковые условия выполнены, осуществлен необходимый контроль и не обнаружены недостатки, то реактор может быть пущен. Это происходит очень просто с помощью кодового переключателя и зонда для магнитного тока для сцепления. Теперь с помощью переключателя я могу группами выдвигать с помощью электромоторов регулирующие штифты, то есть приподнять их, вытащить из активной зоны реактора. При этом речь идет всего о миллиметрах, должен вам сказать. Как только одна группа полностью вытянута, за ней следует другая. Поток нейтронов растет, реактор становится критическим.

— Можно ли, выражаясь моим вульгарным языком, сказать: печь разгорается?

— В целом это неверно, — говорит шеф, — но вы можете спокойно говорить и так. Однако мы еще не дошли до конца: при дальнейшем вытягивании стержней — при этом мы должны учитывать период реактора и поток нейтронов — мы начинаем медленную ядерную растопку. Следствием этого является рост давления и температуры в напорном резервуаре.

Я снова закатываю глаза. Шеф видит это и бормочет:

— Еще проще об этом сказать невозможно. Это понял бы даже мой сын.

— Он наверняка умный ребенок. Ничего удивительного при такой наследственности, — подтруниваю я.

Шеф пропускает это мимо ушей и кратко говорит:

— В ближайшее время посмотрим все это в натуре — вот до этого! При этом он указывает шариковой ручкой на пространство между камерой безопасности и напорным резервуаром.

Я делаю глубокий вздох — не для того, чтобы расслабиться, а для того, чтобы доставить удовольствие шефу. Он должен видеть, как сильно он измотал меня. Затем я спрашиваю:

— А сколько лет вашему мальчику?

— Четыре года, — отвечает шеф. — При неправильном обслуживании реактор, между прочим, отключается сам.

— Это успокаивает, — говорю я шефу в приступе озорства, считая, что на сегодня это конец, реактор отключился.

Но тут шеф начинает еще раз:

— Топливные стержни центральной части омываются водой первичного контура. При этом вода первичного контура нагревается. Одновременно она служит тормозом для быстрых нейтронов — в качестве замедлителя для термализации нейтронов. Наш реактор работает на тепловых нейтронах.

Так как я снова смотрю с изумлением, то шеф начинает спотыкаться. Хорошо, думаю я, надо просто принимать все на веру и держать ушки на макушке.

— Первичные циркуляционные насосы, расположенные сбоку напорного резервуара, гонят воду первичного контура снизу через центральную часть наверх к парогенераторам. Она покидает парогенераторы, имея температуру 267 градусов Цельсия. Когда она поступает в парогенераторы, то имеет 270 градусов Цельсия. Это же все очень просто.

— Как на карусели, — добавляю я, но сразу же сожалею о своей нескромности.

Вопреки ожиданию, шеф воспринимает мою болтовню всерьез:

— Да, именно так. Между прочим, эту печь построили «Дойче Бабкок, Вилкокс — заводы по производству паровых котлов» и ИНТЕРАТОМ — это международная фирма по строительству атомных реакторов с ограниченной ответственностью.