Мама вышла на крыльцо и вручила нам термос и сандвичи. Помню, она просила меня не порвать выходную рубашку, которую зашила прошлой ночью и упаковала в чемодан. Мы с Рэнди помогли уложить вещи в автобус, затем вернулись на кухню, где Ребби одним глазом приглядывала за папиным ужином, а другим следила за маленькой Дженет, сидевшей на высоком детском стуле.
Ребби была старшей, и ей приходилось нелегко. Мы знали, что как только закончится прослушивание в «Мотауне», станет ясно, нужно нам переезжать или нет. Если нужно, то Ребби отправится на Юг, вслед за своим женихом. Она всегда брала на себя все заботы по дому, когда мама ходила на занятия в вечернюю школу, — она хотела получить диплом о среднем образовании, которого была лишена из-за болезни. Я просто ушам своим не поверил, когда мама сказала, что намерена получить диплом. Помню, меня беспокоило то, что ей придется ходить в школу с детьми возраста Джеки и Тито и они будут смеяться над ней. Помню, как она расхохоталась, когда я поведал ей об этом, и как терпеливо объясняла, что будет учиться со взрослыми. Занятно было иметь маму, которая готовила домашние задания, как и мы все.
На этот раз загружать автобус было легче обычного. Как правило, с нами ездили Ронни и Джонни, обеспечивавшие музыкальный фон, но в «Мотауне» были свои музыканты, так что мы отправились одни. Джермейн еще копошился в нашей комнате, когда я туда вошел. Я знал, что он хотел избавиться от Ронни и Джонни. Он и сказал мне — поехали в «Мотаун» сами, а папу оставим тут, у Джеки ведь есть водительские права и ключи от машины. Мы рассмеялись, но в глубине души я и подумать не мог о том, чтобы ехать без отца. Даже в тех случаях, когда нашими репетициями после школы руководила мама, поскольку отец не успевал вернуться со смены, он все равно как бы находился с нами, поскольку мама была его глазами и ушами. Она всегда знала, что было хорошо вчера и не получалось сегодня. И папа вечером уделял этому главное внимание. У меня было такое впечатление, что они обмениваются невидимыми сигналами или чем-то еще: по каким-то невидимым для нас признакам папа всегда знал, играли ли мы как надо.
В «Мотаун» мы отправлялись без долгих прощаний. Мама привыкла к тому, что мы отсутствуем по нескольку дней, а также во время школьных каникул. Латойя немного дулась, поскольку тоже хотела ехать. Она видела нас только в Чикаго, а в таких местах, как Бостон или Финикс мы никогда подолгу не задерживались, так что не могли привезти ей подарков. Наша жизнь, должно быть, представлялась ей вечным праздником — ей-то ведь приходилось оставаться дома и ходить в школу. Ребби в тот момент укладывала Дженет спать, но она крикнула нам «до свидания» и помахала на прощание. Я потрепал напоследок Рэнди по голове, и мы уехали.
Когда мы немного отъехали, папа и Джеки стали изучать карту — в основном по привычке, поскольку мы, само собой, бывали до этого в Детройте. Проезжая через центр, мы миновали возле мэрии студию мистера Кейса. Мы записали у мистера Кейса несколько демонстрационных кассет, которые папа послал в «Мотаун» после нашей пластинки, выпущенной «Стилтауном». Солнце садилось, когда мы выскочили на шоссе. Марлон объявил, что если мы услышим по радиостанции УВОН одну из наших пластинок, это принесет нам удачу. Мы кивнули. Папа спросил, помним ли мы, как расшифровывается УВОН, и пихнул Джеки, чтобы тот помалкивал. Я по-прежнему смотрел в окно, думая об открывающихся перед нами возможностях, но в мои мысли вмешался Джермейн.
— «Уорлд Войс оф зе Нигро», — «Голос негра», — сказал он. И мы стали сыпать сокращениями. «УГН»: «Уорлд грейтест ньюспейпер» — «Лучшая в мире газета» (принадлежала «Чикаго трибюн). «УЛС»; «Уорлд ларджест стор» «Самый большой универмаг» («Сирс»). «ЧФЛ…» Мы остановились, не зная, как это расшифровать.
— «Чикаго федерейшн оф лейбор» — «Чикагская федерация труда», — произнес папа, жестом показывая, чтобы ему передали термос.
Мы свернули на 94-е шоссе, и радиостанция Гэри исчезла, заглушённая Каламазу. Мы начали вертеть настройку в поисках «Битлз», которых передавала канадская радиостанция из Уиндзора, провинция Онтарио.
Дома я был большим любителем игры в «Монополию», и наша поездка в «Мотаун» чем-то походила на эту игру. В «Монополии» ходишь кругами по полю, покупая различные вещи и принимая решения, и наши разъезды были подобием игры в «Монополию», полную возможностей и скрытых опасностей. После многочисленных остановок в пути мы в конце концов приземлились в театре «Аполло» в Гарлеме, который, безусловно, мог считаться желанным местом стоянки для всех молодых музыкантов вроде нас. Теперь мы двигались вверх по Бродуоку в направлении «Мотауна». Победим ли мы в игре или пролетим мимо клеточки «дополнительный ход» и придется снова карабкаться вверх по длинному полю, отделяющему нас от заветной цели?
Что-то менялось во мне, и я чувствовал это, несмотря на тряску в микроавтобусе. Не один год ездили мы в Чикаго, не зная, удастся ли нам вообще выбраться из Гэри. И нам это удалось. Затем мы затеяли поездку в Нью-Йорк в полной уверенности, что лишимся опоры, если не удастся хорошо выступить там. Даже памятные вечера в Филадельфии и Вашингтоне не вселили в меня достаточно уверенности, и я не переставал терзаться мыслью, что где-нибудь в Нью-Йорке появилась группа, которая играет лучше нас. Но после нашего бешеного успеха в «Аполло» мы, наконец, почувствовали, что на нашем пути нет препятствий, мы ехали теперь в «Мотаун», и никакие сюрпризы нам не грозили. А вот мы, как всегда, преподнесем им сюрприз.
Папа достал из отделения для перчаток отпечатанный на машинке маршрут, и мы свернули с трассы на авеню Вудворт. На улицах было немного народу, поскольку для всех был обыкновенный будничный вечер.
Папа немного волновался по поводу гостиницы, чего я понять не мог, пока не сообразил, что гостиницу нам заказали сотрудники «Мотауна». Мы не привыкли, чтобы что-то делали за нас. Нам нравилось самим заботиться о себе. Папа всегда сам заказывал нам гостиницы, билеты, был нашим менеджером. Если делал это не он, то мама. А потому нет ничего удивительного, что даже «Мотаун» вызывал у отца недоверие, — все-таки надо было ему самому заказать гостиницу и позаботиться об остальном.
Мы остановились в отеле «Готем». Номера были заказаны, и все было в порядке. В нашей комнате был телевизор, но ни одна станция не работала, а учитывая, что в десять нам предстояло прослушивание, мы все равно не могли бы сидеть у телевизора допоздна. Папа сразу уложил нас в постель, запер дверь и ушел. А мы с Джермейном так устали, что даже разговаривать не могли.
На следующее утро мы проснулись вовремя: папа проследил за этим. Но, по правде говоря, мы волновались не меньше, и тотчас выскочили из кровати, как только он нас позвал. Прослушивание было для нас делом непривычным, так как мы не часто играли в местах, где от нас ждали профессионализма. Мы знали, что нам сложно будет понять, хорошо ли у нас получается. Мы привыкли к реакции публики, будь то на конкурсе или в ночном клубе, но папа сказал, чем дольше мы будем играть, тем больше им захочется нас слушать.
Позавтракав овсяными хлопьями с молоком в кафе, мы забрались в «Фольксваген». Я заметил, что на завтрак в меню стояла овсянка, из чего сделал вывод, что среди постояльцев много южан. Мы тогда еще не бывали на Юге, и нам хотелось когда-нибудь съездить на родину мамы. Хотелось знать наши корни, да и вообще корни черных американцев — в особенности после того, что случилось с Мартином Лютером Кингом. Я хорошо запомнил день его смерти. У всех все перевернулось внутри. В тот вечер мы не репетировали. Я пошел с мамой и другими людьми в храм «Свидетелей Иеговы». Люди плакали, как будто потеряли родного человека. Даже мужчины, как правило, довольно бесчувственные, были не в силах скрыть горе. Я был слишком мал, чтобы понимать весь трагизм ситуации, но теперь, оглядываясь на тот день, я чувствую, что мне хочется плакать — по доктору Кингу, по его семье, по всем нам.
Джермейн первым заметил студию, известную под названием «Хинтсвилл, США». Выглядела она довольно обшарпанной, что не соответствовало нашим представлениям. Мы гадали, кого там увидим, кто будет сегодня записывать пластинку. Папа подготовил нас к тому, что все переговоры будет вести он. Нашей задачей было сыграть, как мы никогда до этого не играли. Это было довольно сложно, потому что мы всегда выкладывались во время выступления, но знали, чего он от нас хотел.
