В последний период своей жизни Наталия Бабель много думала об отце, о том, как и почему расстались ее родители. Отношение ее к Бабелю и к новой его семье у Наталии постепенно менялось. Я уверен, что здесь большую роль сыграли одиночество и болезнь, преследовавшие ее в последние годы жизни. Именно в эти годы Наталия иногда позволяла себе резкие высказывания в адрес Антонины Николаевны[1]. «Обвинений», собственно, она ей никаких предъявить не могла — да и кто осмелился бы ее в чем-либо упрекнуть? Бабель расстался со своей первой женой, матерью Наталии, задолго до встречи с Антониной Николаевной. Отношения между Бабелем и Евгенией Борисовной Гронфайн, матерью Наталии, развивались сложно. После рождения Наташи в Париже в 1929 году стало ясно, что отношения эти прекратиться не могут, но и на восстановление семьи ни та, ни другая сторона так и не пошла. Возвращение Евгении Борисовны с Наташей и престарелой матерью Бабеля в СССР было не возможно. А Бабель не собирался эмигрировать. Собственно, в этот момент Бабель и познакомился с Антониной Николаевной.
Прочитав под конец своей жизни воспоминания бабушки, Наташа, вероятно, решила, что именно А.Н. была повинна в том, что Бабель не остался в Париже. Конечно, в этом была доля правды. Но и помимо Антонины Николаевны, которую Бабель любил и которой гордился, были и другие, сугубо профессиональные причины, побуждавшие его остаться в СССР.
Разладившиеся отношения с Наталией Бабель омрачали жизнь Антонины Николаевны. Смерть же Натальи Исааковны в 2005 году произвела на нее глубокое впечатление.
Удивительно, как умело распоряжается датами судьба. Уже летом 2006 года, через полтора года после смерти Наташи, Антонина Николаевна вместе с семьей навсегда покинула предместье Вашингтона и переехала во Флориду, в культурный оазис штата — город Сарасоту. Задолго до всех других членов нашей семьи девяностосемилетняя Антонина Николаевна упаковала в чемоданы и коробки одежду, обстановку своей комнаты и архив Бабеля. Она была готова к последнему в своей жизни переезду. В Сарасоте А.Н. наслаждалась флоридским климатом, подолгу просиживая в саду у дома, продолжала ходить на концерты, в театр — в основном, на мои спектакли, радовалась приездам из-под Вашингтона родителей моей жены. Любовь Антонины Николаевны к родственникам, в том числе и к американским, была еще одним отличительным ее качеством. Насколько Бабель был равнодушен к своей родне (кроме, конечно, ближайших членов семьи), настолько бабушка обожала родственников. В России она без конца помогала своим родным, а в Америке прониклась безграничной симпатией к Сильвии и Клэю, родителям моей жены. Она полюбила и их, и всех их детей и родственников. А те платили ей взаимностью.
15 июля 2007 года в Сарасоте Антонина Николаевна поставила последнюю точку в книге воспоминаний о своей жизни. Подобно Бабелю, она писала от руки. Садилась в мягкое кресло в своем кабинете или же в плетеное кресло на веранде, где было посветлее, клала на колени специальную доску с мягким днищем и мелким почерком исписывала ученическую тетрадку в твердой обложке, толщиной в двести страниц. Ко времени окончания работы над воспоминаниями тетрадей таких набралось шесть. Трудолюбие бабушки было необычайно. Ей было сильно за девяносто, а она, подобно Юрию Олеше, с которым была хорошо знакома, жила по девизу «Ни дня без строчки». С такой же усидчивостью исписывала Антонина Николаевна тетради колонками английских слов. Она изучала английский язык. И выучила его таки, хоть английский и ненадолго удержался у нее в памяти.
Данное когда-то слово не возвращаться в воспоминаниях к Бабелю Антонина Николаевна не сдержала. То и дело возникает он на страницах книги. Из памяти Антонины Николаевны выплывают один за другим не записанные еще эпизоды встреч с Бабелем, совместной жизни с ним. Она вспоминает друзей мужа: среди них не только писатели и артисты, но и военачальники, директора крупных заводов, наездники… Большинство этих людей, имена которых известны сегодня только специалистам, разделили трагическую судьбу Бабеля. Постепенно исполняется мечта бабелеведов — история ухаживания Бабеля, история любви вырисовывается на страницах книги… Целомудренная атмосфера этого ухаживания, щедрые нравы бабелевских друзей — все это напоминает сегодня рыцарские романы. Поклонник Бабеля писатель Гехт определил эту атмосферу словосочетанием, звучавшим в свое время забавно, — «советская старина».
Знакомство Антонины Николаевны с Бабелем могло оказаться кратким: с момента случайной (а может быть, и предначертанной) встречи на обеде у председателя Востокостали Иванченко до отъезда Бабеля в Париж летом 1932 года прошло всего-то четыре месяца. Да, Бабель умел ухаживать за женщинами! Исподволь, незаметно сумел он «обставить» жизнь Антонины Николаевны так, чтобы во время отсутствия его в Москве и обстановка жизни, и окружающие ее люди — всё напоминало ей о нем. А из Парижа шли письма — ежедневно. По Москве ходили слухи, что Бабель не вернется из Парижа. А впрочем, зачем забегать вперед? Ведь Антонина Николаевна включила в книгу о своей жизни всё из написанного ей когда-то о Бабеле, основательно дополнив страницы о муже.
Летом 2010 года одесская журналистка Снежана Павлова попросила нашу семью ответить ей письменно на несколько вопросов, связанных с проектом памятника Бабелю в Одессе работы скульптора Георгия Франгуляна. Просьбу эту мы выполнили — в том числе послав журналистке несколько ответов на вопросы, адресованные А.Н. Журналистка опубликовала ответы А.Н. в киевском издании газеты «Известия». Редакция московских «Известий» перепечатала статью, прибавив к ней сенсационное вступление: вдова Бабеля в возрасте 101 года прилетела в Одессу для того, чтобы увидеть макет памятника мужу, встретиться со скульптором (который, кстати, проживал в Москве) и пообщаться с одесской журналисткой. Эта выдумка была опубликована в московских «Известиях» с подачи редакции. Так появилась в средствах массовой информации подхваченная уже десятками, если не сотнями интернетных изданий легенда о поездке А.Н. Пирожковой летом 2010 года в Одессу. Как я ни просил журналистку Снежану Павлову дать опровержение в печати, она это сделать так и не осмелилась. Понадеялась на киевские «Известия», а им, вероятно, и дела было мало. Мне же, в связи с болезнью бабушки, было тогда не до опровержений. Красивая легенда: вдова за несколько месяцев до смерти летит на родину мужа, чтобы «утвердить» макет памятника мужу. Пусть, подумал я, останется эта история на совести московских «Известий». Их ведь тоже можно понять — достоверность достоверностью, а газету надо продавать!
Антонина Николаевна последние два года своей жизни серьезно болела, и все же уход ее в воскресенье 12 сентября 2010 года был неожиданным. Казалось, она решила уйти именно в этот день. День 11 сентября ассоциируется в Америке с всеобщей трагедией, и Антонина Николаевна дождалась, когда время перевалило за полночь. Умирать на следующий день, 13-го числа в понедельник, ей, вероятно, казалось безвкусицей. Так я рассуждал тогда, но время скорректировало мои догадки.
Через год после смерти бабушки, в сентябре 2011 года, я оказался в Одессе, где открывали первый на свете памятник Бабелю. Сбор средств на этот памятник, организованный Всемирным клубом одесситов, шел трудно, и срок открытия памятника несколко раз откладывался. Не дожидаясь наличия средств, скульптор Франгулян решился приступить к лепке глиняной формы для отливки памятника. Это было рискованное решение, так как по изготовлении глиняной формы процесс отливки памятника нельзя откладывать. Форма не может долго храниться, памятник нужно отливать в бронзе. Скульптор таким образом брал на себя обязательство изготовить дорогостоящий памятник, не имея полной гарантии возмещения средств. Сопоставив со скульптором сроки, мы выяснили, что Антонина Николаевна умерла в Сарасоте в тот самый час, когда в Москве Франгулян замесил глину. Посвятившая полжизни увековечению памяти Бабеля, она, казалось, успокоилась…
