Все три окна нечаянного жилища выходили в чистое поле, за которым маячил редкий болотистый лесок, правда, разглядеть окрестности женщины удосужились не скоро. А тогда, ночью, удовольствовались тем, что с высоты третьего этажа не просматривались никакие иные жилые строения. Темнота и дождь. Это было очень кстати. По крайней мере никто не мог заглянуть в окна, потому что штор на них отчего-то не было. По сравнению со всем остальным – чистеньким, аккуратным, ухоженным, это выглядело несколько странно: прозрачный тюль, который, что есть, что нет, едва прикрывал чисто вымытые стекла. А непременные тяжелые портьеры, которые должны были оградить жилище и от холода, и от утреннего раннего солнца, отсутствовали.

Рита сбросила с себя влажный кожаный френч, затем – свитер, оставшись в относительно сухой футболке. Зое же снимать было нечего. Она растерянно распахивала и вновь запахивала мокрый плащ, не зная, как поступить.

– Погоди, наверняка в доме что-нибудь найдется. – Маргарита отправилась на обследование квартиры, а заодно и на поиски. Вернулась с двумя изрядно вытертыми пледами. – Давай, укутывайся. – И, видя, что Зоя все еще стоит, застыв в некоем отрешенном ступоре, сама стянула с новой приятельницы мокрую одежду.

На кухне нашлись синие одноразовые пластиковые стаканчики и старенький электрический чайник. Рита набрала в него воды, включила, разлила по стаканам коньяк, придвинула к старенькому дивану древний стул, создав подобие сервировочного столика.

– Ну давай, за знакомство и счастливое воскрешение.

Зоя с сомнением взглянула на доверху налитую пластиковую емкость, понюхала и жадно выхлебала весь стакан.

Странно, но ни вкуса, ни запаха, ни крепости напитка она не почувствовала. Совершенно. С удивлением обозрела обнажившееся синее дно, подняла глаза на спутницу. Та в этот момент как раз допивала свой стакан. Тоже – крупными сильными глотками, не морщась и не останавливаясь, словно просто утоляла жажду колодезной чистой водой.

– Еще? – спросила Зоя, углядев, что Маргарита точно так же, как и она сама секунду назад, изумленно рассматривает пустую тару. И, не дожидаясь ответа, наполнила стаканы.

Они снова выпили. Быстро и жадно.

– Что за коньяк? – недовольно поморщилась Рита. – Ни вкуса, ни запаха. Мартель, называется. Стоит полторы тысячи, а вода водой.

Набулькала в стаканы остатки, примерно по половине.

– Давай.

Третья порция оказалась ничуть не лучше двух первых.

– И что? – Рита вопросительно поглядела на Зою. – У нас даже напиться не получается? Я до этой минуты коньяка больше пятидесяти граммов ни разу не пила.

– И я, – подтвердила Зоя. – Наверное, левый какой-то коньяк.

– Наверно, – согласилась Рита. – Хотя – в фирменном винном салоне брала. Что делать-то будем? С такого – даже не согреешься… Эх, и денег нет. А я во дворе киоск видела.

– Есть, есть деньги, – обрадованно вскинулась Зоя. – Я же с работы взяла! Всю семейную кассу.

– У тебя тоже – семейная касса в офисе? – криво улыбнулась Рита. – Смотри-ка… Может, и работаешь вместе с мужем? Только не говори, что он у тебя – генеральный, а ты – основная тягловая сила.

– Какая сила? – не поняла Зоя.

– Рабочая лошадь!

– А… Ну примерно так…

– Елки-палки! – Маргарита грустно хрюкнула. Видимо, в иных обстоятельствах это должно было быть смехом. – Да мы с тобой просто братья-близнецы. Вернее, сестры-двойняшки. Ладно, раз деньги есть, – женщина поднялась с дивана, с отвращением натянула на футболку мокрую куртку, – сегодня гуляем на твои, а завтра я с карточки сниму. Пойду за добавкой.

– Давай, – согласилась Зоя. И совершенно неожиданно для себя добавила: – Бери сразу побольше, две или три.

– Понятно, – кивнула Рита, – не бежать же еще раз!

Они снова не рассчитали. В спасительный киоск пришлось спускаться еще, потому что принесенные Маргаритой две бутылки коньяка «Московский» окончились на удивление быстро. В этот заход женщина принесла вместе с бутылками еще и «Сникерс».

– Продавец всучил, – объяснила она удивленной Зое. – Сказал: «Презент от заведения оптовому покупателю».

– А кто оптовый? – заинтересовалась Зоя.

– Мы с тобой, кто ж еще, – пожала плечами Рита. – Думаю, недельную норму ему сделали.

«Сникерс» так и остался нераспакованным. После четвертой бутылки, выпитой быстро и практически молча, Маргарита вдруг пристально взглянула на Зою.

– Ну что, пора знакомиться? Что мы с тобой как алкашки, коньяк не действует, так давай хоть поговорим…

– Давай, – согласилась Зоя, – только мне совсем не хочется…

– А мне выговориться надо, – тяжело вздохнула Рита. – Потерпишь?

Она отвернулась к окну, Зое была видна только часть лица – щека в рваных багровых пятнах, такое же пылающее ухо и роскошные черные волосы, с каким-то удивительным изумрудным отливом, блестящие, густые, тяжелые. Иногда Рита, забывшись, полуоборачивалась, и тогда представал точеный профиль – тонкие трепещущие ноздри, дрожащие, изломанные печалью, но все равно очень красивые, четкого рисунка, полные губы.

Из рассказа новой знакомой стало понятно, что если сами они, Зоя и Рита, совершенно отличны, то есть представляют собой разные полюса женской сущности, то ситуации, в которых они оказались, не просто подобны – одинаковы. Как две капли дождя, приклеившиеся к стеклу, как два глотка безвкусного коньяка, как два окурка в битком набитой пепельнице.

– Неужели такое бывает? – грустно дивилась Зоя, слушая новую знакомую. – Такая безумная любовь…

Безумная любовь студентки мединститута красавицы Риточки и бравого курсанта, весельчака и повесы Андрюши Распопова увенчалась, как и положено, свадьбой. Вместе с мужем Рита изрядно поколесила по стране, по захолустным военным гарнизонам, затерянным в местах, которых и на карте-то нет. Супруг дослужился до майора, и тут в семью пришло счастье – его командировали в ГДР. Только-только Рита обустроила уютную квартирку под Дрезденом, только-только начала понимать местный язык, только-только попробовала на вкус заманчиво-незнакомую западную жизнь, как в родной стране случился великий катаклизм, и все рухнуло. Вместе с Берлинской стеной. По возвращении на родину вариантов было два – ехать куда-то под Читу, в холодный далекий гарнизон, или демобилизоваться и начинать новую гражданскую жизнь.

После немецких стриженых газонов, магазинного изобилия и языковой спецшколы, куда ходил десятилетний сын Вадик, Чита представлялась хуже, чем Луна. И Рита уговорила Андрея проститься с армией навсегда. Ей тогда удалось невозможное – выбить квартиру. Конечно, хотелось в Москве, на худой конец в Ленинграде, но это, как ей объяснил главный по квартирам, худой синюшный генерал, которому она переносила бессчетное количество презентов и даже согласилась с ним переспать (правда, греха не вышло, поскольку генерал ничего не смог), было бы беспримерной наглостью. Пришлось довольствоваться этим городом. Не самый, кстати, плохой вариант. И по климату, и по обустроенности. Население – полтора миллиона, да и от столиц недалеко.

Приведя в порядок жилье и пристроив ребенка, Рита одновременно обнаружила, что накопления с приличной офицерской зарплаты блудливый ветер перестройки развеял практически без остатка. Вслед за деньгами упорхнули песцовая шуба и оба фарфоровых немецких сервиза – краса и гордость полированного серванта. К тому же выяснилось, что любимый муж, надежда и опора, кроме как отдавать короткие команды, ни на что больше не годен. Выбыв из привычной среды, он затосковал, сник, потяжелел фигурой, а главное – мозгами.

Маргарита, не в силах выносить безденежье и не умея просто обреченно горевать, ринулась на заработки, пополнив разномастную когорту челночников. Три года она как заведенная моталась между Турцией, Польшей и Россией, обеспечивая семью. У нее объявился какой-то особый нюх на лавчонки и магазины, где можно было найти хороший товар по бросовым, буквально, ценам, и она, как легавая, рыскала по сопредельным странам, которые представлялись ей огромными оптовыми складами, набивая клеенчатые клетчатые баулы бельем, джинсами, футболками, кроссовками, нарядными женскими блузами.