Алина покачала головой. Это было едва различимо, да и Сабрину больше интересовали её руки, сложенные на коленях. Бледные пальцы на серой юбке.
— Я никем не работала. Ну, официально. Потому они и не смогли ничего доказать. Я просто попросила какую-нибудь работу, и мне… дали шанс. Попробовать. На второй же день это всё и случилось.
— Да, — кивнула Маша то ли её словам, то ли своим мыслям.
Пальцы Алины начали заметно подрагивать. Она вцепилась в юбку.
— Я сама себя чувствую виноватой. Очень виноватой, что так случилось. Я просто не смогла уследить. — Медленно и обречённо она покачала головой. Спутанные волосы выскользнули из-за уха, попали в луч света и не заблестели. — Я всё понимаю, мне лучше было бы уйти, но мне правда некуда.
Маша покивала ей, беспрестанно что-то зачёркивая и дописывая в блокноте. Воодушевлённая её вниманием, Алина заговорила быстрее, едва не глотая слова:
— А здесь же кругом болота. Темно было. Они убежали. Заигрались, наверное. В общем, на северной окраине услышали крики, прибежали, но спасти уже никого не смогли. Даже тела не все нашли. Там очень нехорошие места, понимаете?
— Могу себе представить, — невесело усмехнулась Маша.
Сабрина устало привалилась к дверному косяку.
— Потом суды, весь этот ужас… Да что об этом рассказывать. Судья была просто в бешенстве, когда меня приговорили к штрафу. У неё глаза были красные, а губы — белые. Я думала, она меня убьёт. Как она вообще меня не убила? Потом она узнала, что можно передать прошение о пересмотре дела. И тогда меня совсем оправдали.
— Алина, что было потом? — Маша подняла взгляд на неё. — Мне важно это знать. Знаешь, я подозреваю в убийствах именно её.
Алина приоткрыла рот, её глаза расширились от удивления.
— Её? Почему? Она же не пыталась меня убить. Зачем ей убивать других людей?
Маша покачала головой.
— Я и так открыла тебе секрет следствия, не думаю, что это хорошо с моей стороны. В любом случае, пока что у меня нет доказательств против Судьи. Расскажи, что было после.
Сабрина хмурилась, переводя взгляд с одной на другую. Все эти разговоры по её глубоко личному мнению больше походили на болтовню подружек, чем на допрос. Маша себя так раньше не вела. Что случилось, она пожалела бедную маленькую девочку, которой не везло всю жизнь?
— Потом… — пробормотала Алина, опуская голову. Она пошевелила пальцами, но уже без истерики, без паники. Просто перебрала оборки на юбке, привычным жестом, каким треплют по холке любимого старого пса. — Потом всё стало, как сейчас. Судья очень злилась, и сейчас злится. Она уже много раз пыталась меня выселить, выгнать. И официально, и не очень — просто подговаривала деревенских, чтобы ко мне приходили попугать. Но куда я отсюда уйду? Я бы с радостью.
— Ясно. — Маша подвинулась к ней и накрыла ладонью её запястье. — Не бойся, всё будет хорошо. Я со всем разберусь. Ты молодец, что всё рассказала.
У Сабрины едва не свело скулы. Алина смотрела на Машу глазами брошенного под дождём щенка и едва не плакала. В свете бледного дня было видно, как дрожат её губы. Слёзы Сабрина терпеть не могла.
— Вы закончили? — вообще-то не в её правилах было встревать в подобные разговоры, но ей упрямо хотелось на улицу, да и от спёртого пыльного воздуха уже першило в горле.
— Да, — успокоила её Маша и встала. — Алина, до свидания.
Та мгновенно вскочила, чтобы открыть и закрыть за ними дверь.
…Холод, теперь показавшийся приятным и освежающим, пощипывал кончики пальцев. Сабрина обернулась на Машу, которая сосредоточенно глядела куда-то мимо.
— Как ты догадалась? — спросила она, хоть на языке ворочался другой вопрос. Ворочался медленно и неприятно, поэтому проще было проглотить его вместе с кислым привкусом недоговорок, чем произносить вслух.
— Догадалась о чём? — Маша вздрогнула, отвлечённая от своих мыслей, и обернулась к ней.
— О том, что мальчики и Алина связаны. Мало ли, как они могли погибнуть.
На улице деревни было безлюдно и тихо, только где-то поскрипывали деревья. Окраина. Маша дёрнула плечом.
— Ну да, а Судья Алину просто так ненавидит? Так не бывает.
— Нет, правда же, как?
Маша смущённо улыбнулась.
— На самом деле, я подумала об этом только после того, как поговорила с Роком. Он сказал одну фразу, не знаю, что он имел в виду. Но тогда он сказал, что Судью и назвали Судьёй, потому что она скора на расправу. И потом… это такая статья, по которой обычно судят неудачливых учителей и воспитателей.
Сабрина хмыкнула и отвернулась, пообещав себе, что ни о чём больше не спросит. Маша ведёт следствие, вот сама пусть и разбирается с судьями, несчастными девочками и именами на могилах. Но не выдержала.
— Ты что, уже решила, что Алина ни в чём не виновата? Помнится, ещё с утра ты была другого мнения.
Маша хитро сузила глаза. Из её кармана торчал обтрёпанный уголок блокнота, который она быстренько затолкала поглубже.
— Я этого не говорила. Виновата Алина или нет, мы ещё увидим. Главное, чтобы сейчас она расслабилась и перестала строить из себя невинного ребёнка. Девочка, которая ведёт холодную войну с Судьёй, не может быть слабой и беззащитной. Как думаешь?
Они вернулись на знакомую улицу, в конце которой стоял дом Судьи, и что-то заставило Сабрину обернуться. У забора на кособокой лавочке сидела давешняя старушка, она была укутана в безразмерную фуфайку, цветастую шаль, а глаза слепо смотрели прямо.
Одна сухая рука замерла над другой, словно бы старушка гладила кота и нежно придерживала его, чтобы не грохнулся с колен. Вот только кота не было. Сабрина подняла взгляд на её лицо: губы бабули беспрестанно, но беззвучно шевелились.
* * *
Сабрина проснулась мгновенно и поняла, что Маша тоже давно не спит, хоть лежит неподвижно, чтобы не скрипнула кровать, чтобы не отозвались старческим хрипом половицы пола. Она проснулась и увидела в полумраке широко распахнутые глаза Маши.
А через минуту она услышала едва различимый шорох. За незашторенным окном кто-то ходил, осторожно ступая по сухим листьям и земле, скованной корочкой льда. В небе мерцали яркие звёзды — вот и всё, что увидела Сабрина со своей кровати.
— Ты это слышишь? — одними губами спросила Маша.
— Да.
— Оно разговаривало, — тревожным, едва-едва ли не всхлипывающим шёпотом произнесла Маша. Сабрина увидела, как она вцепилась в край одеяла.
Маша была одета, как будто спать ещё и не ложилась, а решила только притвориться. Джинсы и белый свитер — одеяло накрывало её не полностью. Но в доме стояли темнота и тишина, как могло быть только глубокой ночью.
Сабрина тряхнула головой и припомнила, что спать отправилась раньше Маши. Та ещё сидела на кухне — рисовала схемы и дожидалась Судью. Сколько же она просидела?
— Кто? — отозвалась Сабрина.
Маша глазами указала на окно. Бледно-серый свет звёзд озарял подоконник, на котором привычно валялся её телефон. Шаги больше не звучали, и Сабрина опустилась на подушку, чтобы спокойно подумать над тем, кто может ходить вокруг дома по ночам и что ему там понадобилось. Пистолет лежал у неё под подушкой, а заговорённый меч в ножнах повис на стене. Сабрина мало чего боялась в этой жизни.
И вдруг её как током дёрнуло: шаги зазвучали снова, замерли, кажется, у самого окна, и тихий голос прошелестел:
— Выйди.
Маша закусила губу и зажмурилась, словно увидела перед собой невыносимо яркую вспышку. Её кровать тоже стояла так, что дотянуться до окна, чтобы положить телефон можно, хоть и с некоторыми усилиями, а вот выглянуть — нет.
— Выйди-выйди-выйди.
Сабрина спустила ноги на пол. Голос шелестел на грани шороха листьев, но она не сомневалась, что слышала это. Она уже поднялась, когда отчаянный жест Маши остановил её. Та протягивала руки вперёд, как будто говорила: «Нет, не подходи, не смотри». Сабрина медленно села на постель.
— Выйди, — повторили за окном. Нельзя было разобрать даже, мужской или женский это голос, эмоций в нём не было, только просьба, похожая на глухой удар лопатой о промёрзшую землю. И тут голосу вторил ещё один — такой же. Чуть сбивающимся хором они снова позвали: — Выйди.