Впрочем, в тот день г-н Денизе настойчиво интересовался лишь приметами убийцы. Жак был единственным свидетелем, видевшим, пусть мельком, этого человека, и только он один мог сообщить какие-либо точные данные. Однако Жак не отходил от своего первого показания, он повторял, что сцена убийства осталась в его памяти мгновенным видением, картиной, промелькнувшей так быстро, что он сохранил о ней лишь туманное и неясное воспоминание. Человек, вонзающий другому нож в горло, — и ничего больше. Следователь с железным упорством бился с ним добрых полчаса; меняя лишь форму, он задавал Жаку одни и те же вопросы: «Был убийца высок либо мал ростом? Носил ли бороду? Какие у него волосы — длинные или короткие? Во что он был одет? К какому мог принадлежать сословию?» И Жак в замешательстве давал уклончивые ответы.

— Ну, а если вам его покажут? — неожиданно спросил Денизе, в упор глядя на Жака. — Вы его опознаете?

Веки машиниста слегка задергались, этот пристальный, сверлящий взгляд наполнил его тревогой. Словно размышляя вслух, он проговорил:

— Опознаю ли?.. Да… пожалуй.

Но тут же странная боязнь, — как будто он, сам того не зная, был соучастником убийства, — вновь заставила его вернуться к системе неопределенных ответов.

— Однако нет, не думаю, не берусь утверждать. Судите сами! Скорость поезда восемьдесят километров в час!

С обескураженным видом следователь уже собрался было препроводить Жака в соседнюю комнату, где бы тот находился у него под рукой, но передумал:

— Оставайтесь тут, садитесь.

Он опять позвонил в колокольчик и бросил судебному приставу:

— Введите господина и госпожу Рубо.

Они еще от дверей заметили Жака, и в их глазах заметалась тревога. Заговорил ли он? Задержал ли его следователь для очной ставки с ними? В присутствии машиниста они утратили уверенность в себе и поначалу отвечали на вопросы глуховатым голосом. Однако Денизе только проверял их первые показания, и супруги Рубо опять почти в тех же выражениях повторяли сказанное раньше, а он слушал, наклонив голову и даже не глядя на них.

Потом он внезапно обратился к Северине:

— Сударыня, вы сказали полицейскому комиссару — протокол допроса передо мной, — что, по-вашему мнению, какой-то человек вошел в Руане в купе, где ехал покойный, и произошло это перед самым отходом поезда.

Северина оторопела. Почему он об этом вспомнил? Нет ли тут западни? Не собирается ли он, сравнив показания, в чем-нибудь ее уличить? Поэтому она вопрошающе взглянула на мужа, который осторожно заметил:

— Мне кажется, милостивый государь, моя супруга не выражалась с такой определенностью.

— Простите… Когда вы высказали такого рода предположение, госпожа Рубо заявила: «Именно так оно и произошло»… Так вот, сударыня, я хотел бы знать, были ли у вас особые мотивы для подобного заявления?

Она совершенно смешалась, понимая, что если не проявит крайней осмотрительности, то следователь постепенно заставит ее во всем сознаться. Однако дольше молчать было нельзя.

— О нет, милостивый государь, никаких мотивов… Я просто сказала то, что думала, ведь иначе трудно все это объяснить.

— Стало быть, вы не видели этого человека? Вы ничего не можете сообщить нам о нем?

— Нет, нет, милостивый государь, ничего!

Денизе как будто решил больше не касаться этого пункта. Но тут же вернулся к нему, спросив у Рубо:

— А вы? Как же случилось, что вы его не заметили, если он и в самом деле вошел в купе? Ведь из ваших собственных показаний следует, что вы беседовали с председателем суда до самого свистка к отходу поезда?

Настойчивость Денизе в конце концов испугала помощника начальника станции, им овладела тревога, и он не знал, чего придерживаться, — отбросить выдумку об этом загадочном человеке или упорствовать в ней. Если у следствия были улики против него, Рубо, то гипотезу о таинственном убийце отстаивать было невозможно, это могло только усугубить его вину. Стараясь хоть что-нибудь понять, он отвечал медленно и расплывчато.

— Весьма досадно, — продолжал Денизе, — что ваши воспоминания столь туманны, ведь именно вы могли бы помочь нам покончить с подозрениями, которые коснулись некоторых лиц.

Рубо послышалась в этих словах столь явная угроза, что он ощутил неодолимую потребность доказать свою невиновность. Он уже видел себя уличенным и немедленно решился:

— Но ведь тут речь идет о твоей совести! Сами понимаете, начинаешь сомневаться, да и как может быть иначе? Скажи я вам, что я его хорошо видел, этого человека…

У следователя вырвался торжествующий жест, он решил, что ловко заставил свидетеля быть откровенным. Денизе нередко говорил, что по опыту знает, как трудно некоторым людям рассказать то, чему они были очевидцами, и похвалялся тем, что помогает истине рождаться на свет помимо их воли.

— Говорите же… Каков он? Низенький? Высокий? Вашего роста?

— О нет, нет, гораздо выше меня… Во всяком случае, у меня создалось такое впечатление, он мне таким показался, ведь я чуть было не задел его, когда бежал к своему вагону.

— Погодите, — остановил его Денизе.

И, повернувшись к Жаку, спросил:

— Человек, который промелькнул мимо вас с ножом в руке, был выше господина Рубо?

Машинист, уже терявший терпение, ибо он боялся опоздать на пятичасовой поезд, поднял глаза, внимательно посмотрел на Рубо; и ему почудилось, будто он никогда еще не видел его таким: он с изумлением обнаружил, что тот приземист и широкоплеч и что у него какой-то странный профиль, когда-то им уже виденный, может, во сне.

— Нет, — пробормотал Жак, — не выше, примерно такого же роста.

Но помощник начальника станции с живостью запротестовал:

— О, гораздо выше, чуть не на голову!

Жак смотрел на него широко раскрытыми глазами; и под этим взглядом, в котором читалось все возраставшее изумление, Рубо содрогался, словно хотел спастись от сходства с самим собою; между тем Северина, похолодев, также следила за глухой работой, происходившей в мозгу молодого человека и отражавшейся на его лице. Сначала Жак явно поразился тому, что облик Рубо походит на облик таинственного убийцы; затем у него неожиданно явилась уверенность, что Рубо и есть убийца, о чем, кстати, уже прошел слух; и теперь Жак был необыкновенно взволнован этим открытием, на лице его было написано сильное изумление, и невозможно было узнать, что он сделает, верно, он и сам этого не знал. Заговори он — и супруги Рубо погибли! Глаза помощника начальника станции встретились с глазами Жака, и каждый словно проник в душу другому. Воцарилось молчание.

— Стало быть, ваши впечатления расходятся, — продолжал следователь. — Вам, господин Лантье, он показался ниже ростом, но это могло произойти потому, что убийца наклонился, борясь со своею жертвой.

Денизе не сводил глаз с обоих мужчин. Он и не думал сперва об очной ставке между ними, но нюх сыщика говорил ему, что истина витает в воздухе. Он даже на мгновение заколебался в своей версии касательно Кабюша. Неужто правы Лашене? Неужто, против всякого вероятия, виновными окажутся этот добросовестный служака и его кроткая молодая жена?

— Носил ли тот человек такую же окладистую бороду, как вы? — обратился он к Рубо.

У того достало силы ответить ровным голосом:

— Окладистую бороду! Нет! Нет! По-моему, он вообще был без бороды.

Жак понял, что сейчас ему будет предложен такой же вопрос. Что сказать? Он готов был поклясться, что у незнакомца была окладистая борода. В сущности, что ему эти люди? Почему не сказать правду? Но тут, отведя взгляд от Рубо, он встретился глазами с Севериной и прочел в ее взоре такую горячую мольбу, такую готовность к вечной преданности, что все в нем перевернулось. Жака охватила привычная дрожь: неужели он ее любит? Неужели сможет полюбить ее по-настоящему, как любят все, не испытывая чудовищного желания уничтожить? И в этот миг, словно под воздействием столь необычного волнения, память его подернулась дымкой, он больше не узнавал в Рубо черты убийцы. Лицо промелькнувшего в ночи незнакомца расплылось, Жака охватило сомнение, и он понял, что будет жестоко раскаиваться, если обвинит Рубо.