Вот, смотрите, что я недавно прочла (зачитывает вслух): «Корейские ученые создали клонированный эмбрион человека». Но это ерунда… Есть более существенное, чем это, потому что об удачных экспериментах никто писать не будет. Церковь это осуждает, поэтому все делается тайно. В России клонирование не делают, но научно-исследовательские работы уже ведутся. Пока все это делают нелегально, но придет час, и об этом заговорят вслух.
Во Франции за убийство человека дают четыре года, а за клонирование — восемь, это я по телевизору слышала в «Пяти вечерах с Андреем Малаховым»… Представьте, за убийство — четыре, а за воссоздание убитого, по сути, — вдвое больше. Все боятся этого клонирования, и больше всего — Церковь. Что будет, если человек сам начнет создавать копии умерших? Это же то же воскрешение! Влияние церкви рухнет, потому что зачем тогда ждать второго пришествия, суда и Божьего воскрешения, когда можно сделать это самому? Зачем тогда вообще нужен Бог?
Клонирование — это развитие человеческой мысли. Развитие медицины. Все очень просто: берется клетка умершего, из нее как бы выжимается ядро — это я так, попроще попытаюсь вам объяснить, — а в этом ядре вся информация о человеке, начиная с поверхности кожи, линий на руке и заканчивая его внутренностями, болезнями, характером, привычками… Любая клеточка из костной ткани умершего человека годится… Оттуда ДНК вытягивается и вживляется в женскую яйцеклетку, и всё — зачатие произошло.
Взять бы клеточку Тимошки, клонировать ее и увидеть моего мальчика: заново, с рождения, как он плачет, как улыбается, как учится ходить, как ласкается… Все заново прожить, представляете?
Еще не поздно… У нас времени много… (достает какую-то газету): «В Таиланде ученые пытаются клонировать знаменитого белого слона короля Рамы, умершего сто лет назад…» Сто лет назад! А наши детки погибли совсем недавно, их ДНК совсем свеженькие…»
Алла, мать
Кока-кола
«Нам так пить хотелось тогда! И Жорик мой так страдал! Он у меня такой водохлеб! Я ему знаете что говорила: вот выйдем отсюда, я куплю столько бутылок «Кока-колы», столько… столько… Хватит для того, чтобы наполнить целую ванну! «Представь, Жорик, ты будешь купаться в «Кока-коле»! Она будет пузыриться… Такая сладкая… Такая вкусная…» Он так замирал, жмурился от удовольствия и мечтал о ванне с колой… В последний раз я его видела перед началом штурма».
Зифа, мать
Кольцо
«Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь».
Ветхий Завет, Песнь Песней (8,6)
«Мы познакомились в гостях, — я зашел к другу на день рождения и увидел там Эмму. Она мне сразу понравилась — худенькая, стеснительная, улыбчивая и — огромные карие глазища. Вроде и взрослая женщина, а улыбается так… обезоруживающе, что ли… ну, точно ребенок… Какие-то случайные столкновения в гостях, слово за слово, так и познакомились. Дальше… так смешно рассказывать… Я ее приглашаю на свидание, смотрю, у нее глаза загораются, и встрече рада безумно, но что-то мучает ее, а сказать — как всегда, стесняется. Потом сам догадался. Она учительница, ее столько людей знают, знают и то, что она разведена и сама воспитывает семилетнюю дочку. Вот она и боялась всяких сплетен, разговоров. Городок-то крохотный, все друг про друга знают… Ну и Кавказ — сами понимаете… Я это когда понял, так растрогался… От ее чистоты… Сам и предложил: бери Карину с собой. Представляете, свидание двух взрослых людей, а рядом — ребенок… Садимся в машину, — Карина на заднем сиденье. Едем в город гулять, — Каринка рядышком. Весь наш зарождающийся роман Карина была рядом.
Конечно, было непросто. Семилетний ребенок — это уже настоящий человек, со своим характером, привычками, обидами…
Чуть что-то не так — «а вот папа…» Я все сглатывал. Больно, конечно, было, но что поделаешь, у ребенка есть живой отец, ей, наверное, тоже нелегко давалось то, что рядом теперь появился новый человек… Да что там, мне кажется, каждый ребенок, растущий без отца, держит в кармане эту козырную карту, припасенную для незнакомцев, вторгающихся в их жизнь, — оп! — а папа-то мой все делал по-другому!
Летом 2002-го, как сейчас помню, мы поехали в аквапарк. Сидим с Эммой на скамейке в тенёчке, наблюдаем за плещущейся в детском бассейне Кариной. Плескается она там, с девчонками «ля-ля-ля», бултыхаются… Вдруг я вижу, как она, рассказывая что-то новой подружке, протягивает руку, показывает на нас, — и представляете, — я не мог поверить! По губам читаю: «А это мои родители!» Год почти — и вот она меня приняла! Родители! Черт возьми, я так гордился! Прошу Эмму: выведай у нее, правда ли она так сказала, или мне показалось. На следующий день Эмка приходит сияющая: «Да, она так и сказала! Но когда я ее об этом спросила, она так засмущалась… И просила тебе об этом не говорить — стесняется…»
Через год после этого мы с Эммой и поженились. Долго, да… Три года романа… И все никак я не был готов, что ли… Нет-нет, не потому, что сомневался в чувствах, — я был уверен в нашей любви, как в самом себе. Эмма тоже задавала мне этот вопрос: почему, говорит, ты так долго все это тянул?.. А я ей так сказал: да потому, что нас не двое, а трое. Ведь если бы Карина так и не приняла меня, ты бы металась меж двух огней. Ничего бы хорошего из этого не вышло. Каринка бы тянула тебя на свою сторону, я — на свою… Разве это жизнь была бы?
Мы поженились в декабре 2003-го… Переехали в мою квартиру, — видите, какая большая… Мы мечтали о своих детях… Так счастливы были… Господи, хорошо, что хотя бы воспоминания у меня никто никогда не сможет отобрать…
С Эммой так легко было… Я таких женщин в своей жизни не встречал… Хотя тоже уже не мальчик, скоро сорок… Она всегда улыбалась. Всегда сияла. Никогда ни одной жалобы. Ни на безденежье, ни на работу, ни на людей — ни-ког-да… Все хорошо, все замечательно, нет проблем, и — улыбка, ее блистательная улыбка… Потрясающая жизнерадостность… Я такую больше никогда не найду…
Что такое любовь? Это такой абстрактный, философский вопрос… А я не люблю рассуждать абстрактно, я не придаю значения словам, фразам… Слова — это фантики, бумажка… Я знаю, что в моей жизни были счастливые несколько лет — те, что Эмка озаряла своей чертовской улыбкой… И знаю, что после 1 сентября этот свет погас… Все выключилось. Наверное, мы были так счастливы… Так счастливы, что Бог решил, что будет с нас, хватит…
Я уехал из дома в шесть утра 31 августа… Каринка еще спала, я не стал ее будить. Зашел, поцеловал ее в щечку.
Она так смешно спала, обняв свою плюшевую обезьянку (смеется). Всегда спала с этой обезьянкой в обнимку. Ей на пузо нажимаешь, и раздается: «Я тебя люблю!» В школу начинаешь ее будить — ноль эмоций, а только обезьянку вытянешь из рук, нажмешь, и тут же: «Я тебя люблю!» Тут она и просыпалась (улыбается и растерянно замолкает). Но в то утро я ее не стал будить… Мы ее между собой звали Каришком (смеется)… Каришок…
Эмма приготовила мне завтрак, ну, позавтракали мы, поболтали, потом она вышла проводить меня во двор… Улыбнулась, помахала рукой… Я сел в машину и поехал. Утро как утро. Ничего необычного. Никаких предчувствий.
Я так себя проклинаю… Так виню себя… Что ничего не смог предотвратить, ничего не почувствовал, не заметил… Каждый год перед первым сентября я заезжал к ней в школу, смотрел, как она приготовила класс к занятиям. А в этот раз не зашел… Почему? Ну почему?! У меня есть знакомый, который держит свою бригаду строителей-ремонтников, они в этой школе в прошлом году делали ремонт, и вот я его встречал накануне прошлого первого сентября, и он мне рассказал, как директриса кинула их на деньги, не заплатила… Перед этим сентябрем я его не встретил, поскольку уехал в Воронеж.
А если бы он рассказал мне, что в этом году ремонт за гроши делала непонятная бригада, которую директриса сама привела… Я бы насторожился, я бы пошел в школу все проверить… Я человек очень осторожный и недоверчивый. Я бы всю школу облазил, я бы нашел что-нибудь подозрительное — людей, ящики с оружием…
