Сильные порывы ветра приносили холодное влажное дыхание Белого моря — «Южного Белого моря», как иронизировали, зябко поводя плечами, участники экспедиции. Они гораздо больше любили северные ветры, морозную погоду, может быть, со снегом и инеем, но зато с яркими лучами северного солнца.

Лагерь был разбит под прикрытием громадного камня, невдалеке от небольшого снегового поля, где можно было достать воду. Становилось все холодней, сильный ветер рвал палатку.

Наступило сырое, неприветливое утро. В десяти шагах фигура человека исчезала; бешено мчались тучи, ветер сбивал с ног.

Медленно и осторожно исследователи пробирались вдоль восточных склонов горы. Здесь путь был особенно тяжел: на преодоление каких-нибудь двух-трех километров приходилось тратить многие часы. Но опыт горных переходов подсказывал, что торопиться нельзя. При перескакивании с камня на камень, как ни странно, «больше всего устают не ноги, а голова, напряженное внимание притупляется, глаза начинают болеть и теряется уверенность в шаге», — это наблюдение принадлежит Ферсману. В таких случаях необходимо устроить отдых, ибо не только сломанная нога, но и вытянутое сухожилие у одного члена экспедиции грозит опасностью и даже гибелью всему отряду.

Четырехсотметровые пропасти открывались под ногами. Временами ветер вырывал клочья тумана, образуя в глубине ущелья как бы окна. С обрывов нависали массы снега, на снежных карнизах черными зловещими пятнами темнели глыбы обвалов.

Но в этой каменистой пустыне на каждом шагу открывались несказанные сокровища: поля рассыпавшихся жил с редкими и редчайшими минералами. Как трудно их собирать окоченевшими руками на ветру и дожде, да еще завертывать в бумагу! Но Ферсман был неумолим.

Уже темнело, а обрыву, который тянулся вправо, не видно было конца.

Ферсман повернул отряд обратно — теперь уже приходилось бороться с противным ветром. Туман сменился мелким дождем. С компасом в руках Ферсман следил по часам за движением своей маленькой группы, присматриваясь к обрывам и стараясь узнать контуры той глубокой расщелины, от которой, как он помнил, надо было сделать резкий поворот.

Но обрыв сменялся крутым каменистым скатом, за ним следовал новый скалистый обрыв. Ферсман начинал понимать, что потерял направление.

«Кто не знает в экспедиции этих жутких минут, когда так отчетливо сознаешь всю ответственность, которая лежит на тебе за твоих спутников, когда так необходимо полное спокойствие и хладнокровие, — записывал он через несколько часов на привале. — Надо остановиться, сесть и подумать, надо учесть скорость хода, принять во внимание все мелочи пути».

Вот, наконец, и желанный лагерь — камень. Можно согреться спиртом, которого, однако, не так много.

Путешественники промокли насквозь. Почти окоченевшие, забрались они под брезент, стараясь согреть друг друга. Все вокруг мокро и сыро. Погибли фотопластинки. С трудом удается сохранить сухим коробок спичек.

К рассвету ветер ослабел, вместо дождя появились густые клубы быстро мчащегося тумана. Измученные долгими переходами, путники укладывали свои находки. В молчании, с тяжелыми, промокшими мешками на спине шли они на поиски места подъема.

Но к самому концу тяжелого пути, у последних скал, им неожиданно улыбнулось счастье.

Когда в разрывах туч проглянули несмелые лучи солнца, в каменистой осыпи и в самих скалах Ферсман заметил совершенно неизвестные на Севере жилы зеленого апатита…

«Какое богатство? Какое прекрасное открытие!..»— этими горячими словами Ферсман отметил в путевой книжке неожиданную находку.

Апатит?..

Желтоватые с прозеленью шестигранные кристаллы этого минерала лежали под стеклом в одной из витрин Минералогического музея. Больше ста двадцати пяти лет назад апатит был впервые обнаружен в России. Он обладал удивительным свойством — непостоянством формы и окраски; почти бесцветный, прозрачный — он походил на кварц; зеленоватый или с голубизной — напоминал аквамарин. Иногда розоватая желтизна придавала ему сходство с драгоценным камнем фенакитом. Встречались крупные кристаллы — до десяти сантиметров толщиной, но обычно это была рассыпчатая мелкозернистая порода или трудноотличимая от известняка масса. Странный минерал непостоянством своего внешнего вида вводил в заблуждение ученых. Его путали с другими минералами, принимали за драгоценный камень; удивительный обманщик получил имя, которое заслужил: «апатит», от греческого «апатио», что значит «обманчивый». Апатит изредка встречался Ферсману в Ильменских копях в виде зеленовато-желтых кристаллов, поблескивавших в пегматитовых жилах.

Но здесь, в хибинских тундрах, под ногами лежали апатитовые валуны, глыбы, которые едва можно было сдвинуть с места.

Непосвященному эти крупные зеленоватые камни не могли внушить представления о чем-то необычайном. Если спросить жителя города, на что они пригодны, он ответил бы: мостить улицы.

Кстати, именно такой совет дала одна заграничная фирма, которой отправили на исследование образцы вновь найденных хибинских апатитов. Впрочем, она очень быстро поняла, что просчиталась, и стала исправно закупать апатит, используя его уже по прямому назначению: для переработки в высококачественное удобрение.

Яркими и памятными страницами хибинских путешествий были «беседы под елями» — беседы на биваке, который обычно разбивали под прикрытием их широких хвойных лап, непроницаемых для дождя. Подставляя лицо под струйки дыма, спасавшего от комаров, забивавших глаза, нос, уши, путешественники обменивались впечатлениями.

Один из молодых геологов предложил друзьям представить себе курс минералогии, составленный жителем Хибинских тундр, отрезанных от всего окружающего мира, наподобие одной из тех воображаемых стран, по которым путешествовал Гулливер.

— В основе этой минералогии находились бы серые сиениты, а к самым редчайшим диковинам природы были бы отнесены глина, кварц и известняк… — начал геолог.