Но разве можно было уйти от действительности, когда эта действительность была революцией? И куда уйти? В мир камней? Но ведь всего лишь несколько лет назад и он сам и его учитель Вернадский с горечью говорили о том, что мир камней, мир великого богатства земли русской, оказался под ржавым многопудовым замком, а ключ от него зажат в лапах нерадивых и хищных хозяев, ныне изгнанных всенародной властью.

Однако даже крутые повороты истории не сразу меняют людей. Ферсман — эстет, изысканный любитель минералогических редкостей и драгоценных безделок и Ферсман — страстный искатель российских минеральных кладов, нужных его Родине, его народу, шагнул в будущее со всем грузом своего неизжитого прошлого, со всеми неразрешенными противоречиями и вместе с тем с жадным любопытством ко всему новому, что открывалось перед его глазами на гигантской исторической арене.

Рабочие громили немилую и ему жизнь. Бригады рабочего контроля охватывали созданные в период войны «особтопы», «петопы», «москваметы». И ему ли было жалеть эти гнезда хищников, коварно ломавших спицы маленькой тележки Комиссии по изучению естественных производительных сил России, которую с таким трудом во время только что отгремевшей войны налаживали он и его ученые друзья! Новая власть даже в огне битв гражданской войны уже обращалась к науке с призывом помочь строительству новой жизни, помочь пробудить дремлющие в земле богатства, разумно разместить новые заводы, осветить электрическими огнями страну, сделать науку всенародным достоянием.

Казалось бы, чего ему колебаться! Но, подобно многим своим собратьям по науке, литературе и искусству, он не успел еще научиться жить с народом. Он не имел в руках идейного компаса, который мог бы направить его сразу по прямой и единственно правильной дороге. Он не успел еще зажечься той светлой верой в будущее, что вела безвестных героев на штурм Зимнего дворца, в атаки против чужеземных интервентов, заставляла их жертвовать жизнью.

Он и верил и не верил в новую, еще не понятую им жизнь и не мог еще оценить по достоинству глубокий смысл и значение великих событий, происходивших у него на глазах. Не хватало веры, не хватало знаний — новых знаний! Тем, кто призван был учить других, приходилось самим учиться с азов трудной и непривычной для них политической грамоте.

Отвечая на обращение народного комиссара по просвещению 24 марта 1918 года, президент Академии наук А. П. Карпинский заявлял о готовности ученых работать вместе с Советским правительством по его заданиям. Карпинский писал, что среди ученых под влиянием жизни сложилось твердое убеждение о необходимости тесного объединения «чистой науки» с техникой и прикладными знаниями. «…Для всякого ученого в настоящее время ясно, — писал он, — что подобное тесное общение плодотворно для обеих сторон и является истинным залогом настоящего глубокого использования сил природы и сил человека для создания новой, улучшенной во всех отношениях жизни»[41].

Но как туманны были для ученых идеалы этой жизни! Велик был старый груз, мешавший науке плодотворно развиваться и занять сразу достойное место в строительстве новой жизни. О тяжести этого груза свидетельствовали заключительные строки письма. Октябрьская революция рассматривалась в нем, как «взрыв», якобы мешающий «развивать настоящую преемственность, которая одна может явиться надежным залогом жизненного творчества». В этих словах наличествовало явное непонимание исторического значения Октябрьского переворота в жизни страны. И непонимание это было глубоким…

Академия должна была бы начать с разработки плана широких научных обобщений в целях хозяйственного возрождения страны, с координации научных сил вокруг ведущих народнохозяйственных проблем. Но такая прямолинейная и грандиозная постановка вопроса, которая подразумевалась во всех обращениях, ошеломила маститых ученых, а новизна и масштабы задачи смутили их. Они не сразу почувствовали, что наука освобождена революцией от капиталистических пут, с ее дороги убраны социальные и административные рогатки. Отныне она смеет и должна дерзать, ибо революция требует работы, достойной пробужденного народа.

Но ученые еще мыслили прежними масштабами, и мысль их витала в кругу привычных вопросов. Даже А. П. Карпинский, одним из первых вставший на путь сотрудничества с советской властью, возможные решения определял в ограниченных рамках оставшихся нерешенными проблем дореволюционных лет.

«Долголетний рабочий опыт, — говорилось в ответном письме Карпинского, — убеждает Академию в необходимости начинать с определенных реальных работ, расширяя их затем по мере выяснения дела»[42].

Под «реальными работами» А. П. Карпинский разумел в первую очередь именно те разрозненные и ограниченные начинания Комиссии по изучению естественных производительных сил страны, с которыми мы уже отчасти познакомились, с некоторыми дополнениями, вставленными нерешительно руками ученых.

Академия не смогла дать плана работ, в котором бы предусматривалось широкое научное обобщение всех народнохозяйственных проблем. Такой план дал ученым сам Владимир Ильич Ленин. Ленинский «Набросок плана научно-технических работ», относящийся именно к этому периоду — к весне 1918 года, — это не только первый документ председателя Совета Народных Комиссаров, адресованный Академии наук, но и первый ленинский документ перспективного социалистического планирования.

Владимир Ильич писал:

«Академии Наук, начавшей систематическое изучение и обследование естественных производительных сил[43] России, следует немедленно дать от Высшего совета народного хозяйства поручение образовать ряд комиссий из специалистов для возможно более быстрого составления план-а реорганизации промышленности и экономического подъема России.

В этот план должно входить: рациональное размещение промышленности в России с точки зрения близости сырья и возможности наименьшей потери труда при переходе от обработки сырья ко всем последовательным стадиям обработки полуфабрикатов вплоть до получения готового продукта.

Рациональное, с точки зрения новейшей наиболее крупной промышленности и особенно трестов, слияние и сосредоточение производства в немногих крупнейших предприятиях.

Наибольшее обеспечение теперешней Российской Советской республике (без Украины и без занятых немцами областей) возможности самостоятельно снабдить себя всеми главнейшими видами сырья и промышленности.

Обращение особого внимания на электрификацию промышленности и транспорта и применение электричества к земледелию. Использование непервоклассных сортов топлива (торф, уголь худших сортов) для получения электрической энергии с наименьшими затратами на добычу и перевоз горючего.

Водные силы и ветряные двигатели вообще и в применении к земледелию»[44].

Ленинский набросок плана работы Академии наук, который лег в основу ее перестройки[45], перенес работу Комиссии не в новый год, а в новый век, — так разительно изменилась суть ее деятельности. Такую громадную — для того тяжелого времени, — поразительно мощную поддержку получили ее участники [46].

Академия тотчас почувствовала действенность правительственного решения.

На 1918 год Наркомпрос утвердил общую сумму расходов Комиссии по изучению естественных производительных сил страны в размере 780 тысяч рублей. А уже в июле 1918 года, проверив расходование ранее отпущенных сумм, Совет Народных Комиссаров утвердил сверхсметный кредит Академии наук на первое полугодие в сумме двух с лишним миллионов рублей. В этом же году был положительно решен вопрос о судьбе гидрографической экспедиции по изучению Северного Ледовитого океана. Специальные средства были отпущены для организации и проведения работы по изучению радио. Значительную поддержку получили исследования, подводившие научную базу под производство связанного азота.