В воображении, в мечтах исследователей, сквозь решетку Периодической системы химических элементов прорисовывались пышущие жаром промышленные печи, потоки расплавленной стали, испарения перегонных кубов химических заводов, удобрения для полей.

А в действительности?..

На заседании Петроградского общества испытателей природы В. И. Вернадский выступил с докладом, заключительную часть которого посвятил знаменательным выкладкам[31].

Из 89 химических элементов человечество сознательно утилизирует и добывает продукты из 61 химического элемента.

Вернадский показывал, как быстро расширялось применение элементов в новейшее время. Древний человек употреблял 19 элементов. До XVIII века употреблялись 25 элементов. XVIII век дал ничтожное увеличение до 27 элементов. В XIX веке количество используемых элементов сразу поднялось до 50. И, наконец, в XX веке человечество подошло к использованию шестидесяти одного элемента.

«Едва ли может случиться, чтобы в Российской империи не было значительных, имеющих практическое значение, скоплений какого-нибудь элемента», — заявлял Вернадский. Законы распространения химических элементов в земной коре очень сложны и их химические области, то-есть области, где они встречаются в больших количествах, чем валовое среднее их нахождение в земной коре, очень разнородны и разнообразны Для каждого элемента существует несколько типов химических областей.

В связи с этим, указывал Вернадский, надо обратить внимание на размеры нашей страны. Она равна почти целому континенту и геологически представляет своеобразную и крайне запутанную, но бесконечно богатую мозаику.

Тут он переходил от радужных утверждений к тревожным.

Между тем из 61 химического элемента в России добывалось в 1916 году всего 30[32], то-есть чуть более половины, причем некоторые — вольфрам, индий, никель, фтор — стали добываться только во время войны, под влиянием происшедшей мобилизации промышленности.

30 элементов привозилось извне, а до 1916 года привозились соединения 34 элементов, то-есть значительно более половины.

К этому надо добавить, что использование очень многих элементов практически было совершенно ничтожным. Только 17 химических элементов использовалось в России «в количествах, хоть несколько отвечающих имеющимся в ней запасам».

«Война раскрыла перед нами всю тяжесть обстановки иноземного засилья, — повторял Вернадский взволновавшую его мысль, подкрепляя ее жестокими примерами из области его науки. — Государственная власть не являлась охраной в этом смысле, и при переводе наших богатств в полезную энергию главная часть этой последней уходила от нас и увеличивала силы наших врагов».

Эти утверждения Вернадского многократно усиливает и табличка, опубликованная Ферсманом в издаваемом им «Бюллетене Комиссии сырья», и хроника деятельности самой комиссии.

Нужно пояснить, что Ферсман, который не мог истратить весь свой пыл на исполнение обязанностей ученого секретаря академических собраний, создал параллельно академической комиссии собственную организацию такого же рода. Во второй половине ноября 1915 года под его председательством начала функционировать «Комиссия сырья». Местопребыванием ее была скромная мансарда в одном из частных домов Верховского переулка. Юридически же комиссия входила в существовавший в то время в Петрограде «Комитет военно-технической помощи объединенных научных и технических организаций». Этот пышный титул был присвоен еще одной маленькой группе добровольцев — ученых и инженеров. Были среди них бессребреники, пламенные энтузиасты, отдававшие здоровье, а некоторые и жизнь в странствованиях за сырьем, в снаряженных на гроши экспедициях, напоминавших скорее партизанские розыски. И точно так же, как это имело место в отношении общеакадемической комиссии, никто кругом не мог взять в толк, чего, собственно, хотели эти ученые-чудаки.

Поскольку они никак не могли влиять на ажиотаж вокруг военных заказов, на них попросту никто не обращал внимания.

А собираемые ими факты были поистине вопиющими. Их нельзя назвать иначе, как сигналами бедствия. Особый интерес в этом отношении представляет опубликованная Ферсманом табличка. Она характеризовала уже не степень использования, что анализировал в приведенном выше сообщении Вернадский, а уровень изученности сырья, необходимого для добывания жизненно важных химических элементов. В этом смысле она тоже являла собой своеобразный итог хозяйничанья капитализма в старой России, определяя, в частности, и степень использования капиталом его собственной науки.

Вот эти горькие цифры:

Из 30 элементов, соединения которых добывались в 1915 году, в России сколько-нибудь достаточные запасы руды были известны только для 9; были известны, но не изучены для 14, и совсем не известны для 7.

Из 12 элементов, которые добывались в малых количествах, руды были известны для 6, для двух — вероятны, но не известны, и для остальных не известны вовсе. К числу элементов, нахождение которых в промышленных масштабах вообще бралось под сомнение, относились гелий, калий, никель и кобальт.

На заседаниях ферсмановской «Комиссии сырья»[33] в числе многих других обсуждался вопрос о возможности быстрого налаживания работ химических лабораторий. В списках фирм, поставлявших для них реактивы до войны, значились исключительно немецкие фамилии. И с первых же дней войны снабжение их реактивами практически прекратилось.

На приглашение Комиссии принять участие в ее работах откликнулось восемь лабораторий[34].

Этой восьмеркой крохотных исследовательских ячеек исчерпывался список действующих химических лабораторий военного Петрограда. Они должны были практически решать огромную задачу восстановления снабжения страны химическими реактивами.

В лаборатории Докучаевского почвенного комитета были разработаны способы приготовления одного из важных лабораторных реактивов: молибденово-кислого аммония и некоторых других. Возник вопрос об их производстве. Для этого понадобилась молибденовая руда Комиссия кинула клич по всей России с просьбой о предоставлении ей хотя бы мешка этой руды.

Не нашлось и мешка! И это не вымысел, а быль, удостоверенная ссылками на опубликованные Ферсманом отчеты Комиссии[35].

В декабре 1915 года горный инженер Зикс выразил свое согласие представить в распоряжение Комиссии 5–6 пудов молибденовой руды из месторождения Восточной Сибири. Однако по причинам, оставшимся неизвестными, господин Зикс пересмотрел свое намерение, и обещанной руды от него получить не удалось.

Комиссия атаковала телеграммами горного инженера Беляева, жившего где-то в Забайкалье. Беляев сообщил, что он всей душой готов был бы выступить по призыву Комиссии на спасение российской державы в ее нужде в молибденовых реактивах, но шутка ли добыть несколько пудов молибденовой руды в зимнее время! Это выходило за пределы скромных возможностей горного инженера Беляева.

Отрицательный ответ был получен и от горного инженера Кузнецова из мест, тоже достаточно далеких.

Попросту не ответило на телеграммы Комиссии акционерное общество «Поппель и Озмидов» в Приморье. У фирмы были свои заботы…

Наконец из очередного полугодового отчета Комиссии стало известно, что кризис, который переживала страна, благополучно разрешился «благодаря любезному пожертвованию полковником М. Ф. Жуковским-Волынским 25 фунтов почти чистого молибденита (дальше следовало название месторождения), обеспечивших возможность в ближайший срок получения до одного пуда реактивов».

А вот несколько штрихов из истории розысков вольфрама.

Начнем прямо с эпилога этой печальной истории. Он содержится в воспоминаниях славнейшего русского кораблестроителя, «адмирала корабельной науки» академика А. Н. Крылова.