Литмир - Электронная Библиотека

27 февраля в голландском городке Ден Бош приговор был вынесен: неправильное заполнение налоговой декларации в 2004 году обошлось Хиддинку в шесть месяцев лишения свободы условно плюс денежный штраф в 45 тысяч евро. У выхода из суда стояла толпа журналистов не только из Голландии и России, но и из Германии и Англии, Бельгии и Японии. Учитывая, что обвинение требовало десять месяцев реального срока, а большинство его претензий касалось 2003 года (в котором, по решению суда, Гус оказался абсолютно «чист»), можно сказать, что главный тренер сборной России процесс выиграл.

Но хорошее настроение тренера объяснялось не только тем, что удалось избежать много худшего.

А еще и тем, полагаю, что в России, стране его работы на момент судебного процесса, практически никто злословить по этому поводу не стал. Даже его оппоненты по сугубо футбольным вопросам, злые и непримиримые, не стали воздевать руки к небу в гневе: как, мол, великая держава Россия допускает дорогостоящее трудоустройство налоговых правонарушителей?!

Это был один из тех немногих моментов, когда за страну было не стыдно. Потому что если бы в России, где слово «офшор» среди людей с деньгами или при чинах является одним из самых употребимых, кто-то начал возмущаться подобными вещами – большего цинизма и придумать было бы невозможно.

Разумеется, тема налогового разбирательства вокруг Хиддинка получила достаточно места на страницах прессы, но тональность по отношению к Гусу была сочувственно-поддерживающей. И это не могло не отразиться на отношении тренера к стране, поскольку именно в такие моменты становится понятно, кто чего стоит.

Илья Казаков вспоминает:

– Когда после решения по налоговой истории Хиддинк приехал в марте 2007-го на следующий сбор, мы просто ахнули. Мы увидели, как он «оттаял». Чуть меньше года ему потребовалось для того, чтобы войти в нашу действительность, почувствовать, что он – среди своих.

И превратиться из мистера Хиддинка в Гуса. Даже февральское поражение со счетом 1:4 в товарищеском матче с Голландией на это его настроение по большому счету не повлияло…

По словам Казакова, никакого тщательного изучения российских СМИ Хиддинк, человек самодостаточный и независимый от влияния кого бы то ни было, никогда не проводил, дайджестов прессы делать не просил. Но все равно ведь даже устные расспросы да рассказы Игоря Корнеева (тот, как говорит пресс-атташе, очень внимательно отслеживал все, что пишут) должны были сформировать у Гуса определенную реакцию. Ведь пресса – так, по крайней мере, должно быть в нормальной стране, – это зеркало того, что думают обычные люди. Если, конечно, она целиком не управляется государством. Но у нас подобная тенденция дошла пока только до федеральных телеканалов…

Предательства, удара в спину в трудный момент Хиддинк не ощутил. И это было главным.

* * *

Еще он чувствовал себя все более уютно, поскольку не ошибся с помощниками, с тренерским штабом. А ведь многие удивились, когда Гус не включил туда ни одно свое «доверенное лицо», то есть соотечественника-голландца (генменеджер Алберда все же выполнял иные, технические функции, и то недолго). Рискнул, приехав в чужую страну с двумя ассистентами-россиянами – Александром Бородюком и Игорем Корнеевым. Причем «пиарил» их всегда и везде, как только мог.

С обоими он мог общаться без услуг переводчика. Бородюк много лет играл и жил в Германии, Корнеев еще дольше – в Голландии. Соответственно, советуясь с ними в узком кругу, можно было избежать лишних «переводческих» ушей, даже теоретически способных вынести информацию за пределы штаба.

Причем роль их была отнюдь не номинальной. В разговоре с Ильей Казаковым привожу слова Адвоката, что сам он предпочитает решать все сам, тогда как Хиддинк больший акцент делает на помощников. И слышу от пресс-атташе:

– Не могу сказать, что Дик не доверяет помощникам. Ему просто важно самому знать все мелочи, которые даже напрямую к его профессиональной работе не относятся, и учитывать каждый нюанс. У него всегда изначально есть свое мнение по каждому вопросу, и вряд ли кто-то способен на него всерьез повлиять. А Гус любил, чтобы сначала высказались все члены штаба – а потом уже последнее слово брал он. Вот такой у него был метод. И я даже не знаю, бывала ли у него сразу уже сформированная позиция, или, выслушивая всех, он выбирал самое убедительную из них и склонялся к ней.

Казаков рассказывает, что в штабе Хиддинка тоже мог оказаться голландец, причем знаменитый – Йохан Неескенс. Но тот предпочел помогать Франку Райкарду в «Барселоне». Тем временем, проверяя тех же Бородюка и Корнеева, наблюдая за ними в кризисных ситуациях (а порой их и сам исподволь создавая, чтобы посмотреть на реакцию), он пришел к окончательному выводу: это те люди, которые ему нужны. И без голландцев вполне можно обойтись.

Одной из немногих ошибок Гуса российских времен пресс-атташе назвал недооценку в 2006 году ситуации с Бородюком и молодежной сборной. А именно то, что, возглавив первую команду, Хиддинк не настоял на том, чтобы Бородюка от обязанностей по молодежке освободили. Один раз сказал об этом, думая, что все сразу будет сделано – но руководство РФС не пошевелилось, а он это из внимания выпустил. А в итоге в дни матчей с Португалией это ударило по обеим командам.

Зато потом, когда Гус жестко встал на защиту Бородюка в нашем интервью, да еще и контракт ему более высокий пробил, – все это, надо думать, лишь укрепило отношения внутри штаба. Иногда кризисные моменты приводят не к краху, а, наоборот, к прорыву…

Рассказывая мне в конце 2008 года о своем первом помощнике, Бородюке, Гус устроил такое мини-шоу, что я лишился дара речи.

– Когда я приехал сюда и впервые увидел Алекса (Бородюка. – Примеч. И. Р.), то он, если честно, был настроен несколько пессимистично, – вспоминал Хиддинк. – «Нет, Гус, это невозможно, это здесь не сработает», – не раз говорил он. И нередко рассчитывал на… как звучит это русское слово… Авош?

– Что-что?

– Подожди, я записал его в свой ежедневник.

Тут Хиддинк, пролистав несколько страниц ежедневника (привычка вести дневник появилась у него еще в 1980-е годы, с начала тренерской карьеры), одну из них показал мне. Там кириллицей, крупными печатными буквами было выведено: «АВОСЬ!»

Признаюсь, на несколько секунд я осоловело уткнулся в этот листок, не в силах произнести ни слова. А Гус, довольный произведенным эффектом, тем временем принялся объяснять Элизабет, периодически присоединявшейся к нашей беседе, суть этого непереводимого русского слова:

– Представь себе: идешь ты по взлетной полосе аэродрома и видишь самолет. Он старенький, одно крыло у него висит не совсем под тем углом, что второе. Пилот слегка пьян, при взлете все трясется и гудит, как будто самолету сто лет. Сверху на пассажиров что-то капает. Тут-то они с тяжелым вздохом и говорят: «Авось долетим».

Я, будучи уже в полном шоке от степени понимания Хиддинком нашей натуры, спросил его:

– А зачем вам записывать такие слова?

– Я должен знать их. Это важно для меня, потому что любая традиция, любое словечко страны, где ты оказался, могут сыграть какую-то роль в твоей работе. Потому что такие слова кое-что говорят о духе людей. Кстати, Алекс сейчас совсем другой. Имеет по каждому вопросу свое мнение, бьется за него, думает, кипит энергией. И мне это очень нравится.

Они с Игорем мудрые люди. От Саши я услышал множество историй и анекдотов о русской жизни. Мне в России очень нравится то, что люди охотно рассказывают о себе, своих привычках и не упускают возможности посмеяться над собой. Это очень хорошее качество.

История с «авосем», будучи опубликованной мною в «Спорт-Экспрессе», вскоре получила продолжение. Спустя несколько месяцев мне позвонили люди из объединения художников-фарфористов при Московском институте стали и сплавов. Скульптор Виктор Ропов, прочитав газету, вдохновился настолько, что материализовал сущность «авось» в виде забавной, характерно «раздолбайской», растрепанной, с розовыми щеками и рассеянной улыбкой, фигурки из фарфора. Творец передал ее мне, а я – с большим удовольствием – самому Гусу.

33
{"b":"190542","o":1}