— Надеюсь, вы не считаете, что наступил конец света? У меня, кстати, было именно такое ощущение, когда выдвинули кандидатуру — Кеннеди.
Его собеседники были возмущены этой бестактностью. Но когда Ходжес стал утверждать, что министр юстиции недавно непочтительно отзывался о Линдоне Джонсоне в кругу семьи Кеннеди, а затем признал, что говорит об этом только понаслышке, его самого тотчас же изобличили в распространении ложных слухов. Не прошло и минуты, как Ходжес угодил в другую волчью яму. Он торжественно заявил, что Юг расценивает поддержку Джонсоном законодательства в области гражданских прав как предательство с его стороны. Под давлением присутствующих он вынужден был сознаться, что источником этой информации были бизнесмены из южных штатов.
Постепенно беседа приобрела более серьезный характер. Длительному обсуждению подвергся вопрос о том, как следует разрубить конституционный гордиев узел, возникающий в случае физической неспособности президента выполнять свои обязанности. Затем последовал трезвый разбор проблемы, связанной с очередностью преемственности. Кто-то поднял вопрос о возможности водворения в Белом доме спикера палаш представителей Джона Маккормака или председателя сенатской комиссии по печати Карла Гейдена, и двое из присутствующих министров одновременно поморщились, но участники беседы в конце концов приступили к обсуждению существа волновавшего всех вопроса. Согласно импровизированной стенографической записи, сделанной одним из министров, они толковали «о Л. Б. Дж. каким през-ом будет». По мнению автора записи, «Л. Б. Дж. — сильный человек О’ будет на уровне… сильный и рукастый». Геллер сказал, что Джонсон ничего не понимает в вопросах платежного баланса. После этого все задумались. Наступило молчание. Никто не мог отозваться с похвалой о познаниях Л. Б. Дж. в области экономики. Собеседники даже не были уверены в том, понимает ли Джонсон экономическую теорию Кейнса, лежащую в основе предполагаемого сокращения налогов. Однако Диллон заметил, что по указанию Кеннеди представитель Государственного департамента ежедневно докладывал вице-президенту обзор поступающих шифртелеграмм. Добровольный летописец тут же нацарапал в своем блокноте: «В курсе о межд. делах».
Затем снова, теперь уже заглавными буквами, он написал: «КАКИМ ПРЕЗ-ОМ БУДЕТ». Можно легко понять эту запись. Разговор снова перекинулся на второстепенные темы.
Сущность вопроса заключалась не в том, что знает Джонсон, а в том, как он будет действовать. Ответ на этот вопрос следовало искать в сложных иероглифах его личности. Выяснилось, что Ходжесу почти не приходилось беседовать с Джонсоном. Министр торговли только развел руками. Он просто не имел никаких оснований для сколько-нибудь разумных прогнозов. Виртц располагал большими данными, но это означало лишь, что он представляет себе, как трудно получить правильные ответы на поставленные вопросы.
Он сознался, что не имеет ни малейшего представления о том, какой путь изберет новый президент. Юдол, как и Виртц, знал Джонсона и заверил присутствующих, что, по какому бы пути ни пошел президент, он будет решителен в своих действиях.
В течение трех лет Юдолу и Фримэну пришлось чаще остальных членов кабинета иметь дело с вице-президентом. Более того, как заметил Фримэн, они были, пожалуй, единственными, кто знал Джонсона.
Перелистывая блокнот, Фримэн напомнил присутствующим о лояльности Джонсона по отношению к Кеннеди, о его искусстве парламентария и преданности демократической партии (его собственная запись по этому поводу гласила: «Линдон опытный пол… лучший комплимент ему — попал на корабль и остался»). Он вслух добавил, что, по его мнению, Джонсон многое приобрел благодаря «блестящей школе, пройденной им у Кеннеди».
Все слушали эти слова с большим вниманием и надеялись, что он окажется прав. В конце концов у них не было выбора. Линдон Джонсон был их единственным президентом и, в отличие от Маккормака и Гейдена, находился в блестящей форме. Однако никто из них не был в восторге. Сомнения мучили даже самого летописца — члена кабинета. В записи, предназначавшейся по сути дела для него самого, им было высказано соображение о том, что Джонсон «не обладает таким чувством времени, понимания эпохи и ее движущих сил, какие в столь значительной мере были присущи Джону Ф. Кеннеди».
Автор этой записи тем не менее считал себя ближе к Джонсону и симпатизировал ему как человеку, который «не… вполне был признан блестящим окружением през. ». Тем не менее он в конце написал: «Трудно сказать, что он будет делать». И к этому же заключению все пришли единодушно.
Когда оперативный Отдел Белого дома и узел связи аэропорта Эндрюс передали указание президента Джонсона самолету 86972 о том, что на следующий день в14. 15 состоится заседание кабинета, сидевшие в кабинет министры и их помощники стали рыться в своих бумагах По словам Ходжеса, они готовились, «как того требовали» обычай и вежливость, подать в отставку. Как мне кажется, именно так поступают члены правительства в конце первого срока пребывания президента на его посту. Остается лишь ожидать решения и указаний президента Джонсона.
Подобно Франклину Рузвельту, Джон Кеннеди был человеком богатым и рьяным защитником капитализма. Однако сами капиталисты не очень баловали похвалой ни того, ни другого. В начале шестидесятых годов, так же как и в тридцатые годы, финансовые магнаты Манхэттена относились к Белому дому настороженно и враждебно. Разумеется, Кеннеди и Рузвельт не были предателями своего класса. Однако Кеннеди был сыном финансового пирата, ставшего впоследствии одним из наиболее талантливых советников Франклина Рузвельта по всякого рода финансовым реформам. Комиссия по делам страхования и ценных бумаг и стабильность, которую она придала современной бирже, были в значительной мере результатом деятельности Джозефа П. Кеннеди. Поэтому президент Джон Ф. Кеннеди всегда понимал, как уязвима экономика во время панических настроений. Уже в первую неделю своего пребывания в Белом доме он набросал план замысловатых мероприятий, призванных предотвратить возможность возникновения такой паники. 3 февраля 1961 года Кеннеди направил свое предложение конгрессу в форме пространного послания, а вечером 22 ноября 1963 года этот документ лежал на столе у заместителя министра финансов Генри Фаулера.
Исторически сложилось так, что отношения между казначейством и Белым домом всегда были сердечными. Соединенные Штаты недаром слывут старейшей и самой мощной буржуазно-демократической державой.
Два гигантских здания, расположенных по обе стороны Уэст Икзекьютив-авеню, соединены подземным переходом. Начиная с 1902 года, когда в рамках казначейства была создана секретная служба, эти узы еще больше окрепли. Когда Фаулеру стало известно о покушении на президента в Далласе, он прежде всего подумал о секретной службе, позвонил начальнику этой службы Джеймсу Роули и потребовал, чтобы были приняты надлежащие меры по охране вице-президента и спикера палаты представителей. Роули заверил его, что все необходимые меры уже приняты. Затем Фаулер позвонил министру обороны Макнамаре, который оказался в положении старшего министра. Как и другие ответственные сотрудники аппарата Белого дома, он хотел удостовериться в том, что самолет № 86972 изменил свой первоначальный курс и возвращается в столицу. Министр обороны говорил в это время по другому телефону с Робертом Кеннеди, но его помощник передал Фаулеру, что самолет уже находится на обратном пути в Вашингтон. Повесив трубку, Фаулер вдруг вспомнил, что у Кеннеди имелся план на случай именно такого чрезвычайного положения.
Вкратце стратегический план, разработанный президентом, сводился к следующему: в первую очередь следовало немедленно приостановить продажу облигаций государственных займов на бирже. Затем, следуя тому же плану, Фаулер позвонил в Нью-Йорк президенту Федерального резервного банка Альфреду Хейсу и дал ему указание связаться с президентом и управляющим нью-йоркской фондовой биржей Китом Фанстоном и управляющим фирмой «Америкен экспресс»[50] Тедом Этерингтоном и попросить их временно прекратить операции. Гонг прозвучал вовремя. Убийство президента Кеннеди в Далласе, а ему в тот день предшествовало разоблачение крупнейшей аферы с растительным маслом, привело к тому, что стоимость акций та огромном табло в зале биржи стала падать с головокружительной быстротой. Наконец все маклеры были изгнаны из помещения биржи и наступила короткая передышка. Однако этот шаг едва ли можно было назвать подвигом. К тому же Фанстон предвосхитил указание министерства финансов. Главную операцию, по замыслу Кеннеди, следовало провести за рубежом. Основная опасность заключалась в возможности спекуляций, направленных против доллара. Обнаружить такого рода пиратство не составляет труда. Акулы в таких случаях начинают лихорадочно скупать золото, рассчитывая, что цены на него повысятся с 35 долларов до 40 или даже 45 долларов за унцию. Остановить их нелегко, а изменять курс корабля после того, как в нем обнаружена течь и началась паника, — дело почти безнадежное.
