— Взял и остался, — сказал он. — Четыре-пять месяцев провел в библиотеке, читал книжки. Потом владельцы гостиницы предложили мне стать управляющим. Я взялся за дело, с тех пор тут и живу.

Он внимательно оглядел рассыпающуюся постройку.

— Работа была нехлопотная, — скромно добавил он, — меня это вполне устраивало.

— Сколько постояльцев бывало у вас за раз?

— Больше одного никогда не было, — ответил Джек, сам подивившись сказанному. — Сейчас стараюсь вспомнить, но за все время, что я здесь, припоминаю только троих.

— Немудрено, что ее закрыли, — заметил я.

— Да-а, — протянул Джек, задумчиво почесывая небритый подбородок и глядя на высохшую пальму, прибитую ветром к зданию. — Не могу сказать, что это было грандиозное финансовое предприятие.

Мы сидели на крылечке его хижины. Вокруг валялись горы пустых консервных банок и битых бутылок из-под рома.

— Ваша работа? — спросил я.

— Нет, — стоически ответил он, — не было случая. Этим бутылкам больше двадцати лет.

— Почему же вы не убрали этот мусор?

Он строго посмотрел на меня:

— Убрать?! Страсть к чистоте — проявление психической болезни.

У Джека было мало материальных потребностей, но все же надо было покупать муку, табак и патроны. Я спросил, откуда он берет деньги.

— Стреляю крокодилов, продаю шкуры. Еще охочусь на динго, только они почти перевелись в наших краях. Занимаюсь починкой радиоприемников.

Последний род деятельности казался совершенно немыслимым в этом богом забытом месте. Как выяснилось, у него действительно была репутация человека, умеющего приводить в чувство любые допотопные радиоприемники. Починку он осуществлял прогрессивным методом «пересадки органов».

Проезжая мимо Борролулы, погонщик или кто другой подкидывал Джеку неисправный приемник. Прежде всего Джек ставил диагноз. Нередко от жары отпаивались провода, и починка была делом пустяковым. Но чаще всего перегорала лампа или выходила из строя деталь, которую надо было заменить. Тогда Джек ждал, пока ему привезут другой приемник. Ждать приходилось долго — иногда по полгода. Из второго приемника он вытаскивал нужную деталь и вставлял ее в первый. Но поскольку для починки необходимо было иметь под рукой полный комплект, а не частичный, одному из заказчиков он говорил, что его вещь починить не удастся. На самом деле приемник неудачника лежал в хижине Джека без ламп или конденсаторов. Затем процесс трансплантации продолжался.

— Один чиню, другой ломаю, — пояснил Джек.

Его способности механика граничили с гениальностью. Возле хибары мастера стоял «Понтиак» выпуска 1928 года — по крайней мере именно эта дата значилась на капоте. Почти ни одной первородной детали не сохранилось, и машина представляла ценность скорее как антология автомобильных частей, извлеченных из самых разных транспортных средств, оказавшихся в Борролуле за последние пятьдесят лет. Гигантские, как мамонты, задние колеса с деревянными спицами ничего общего не имели с передними. Шины были совершенно лысыми, а в моторе, на прямоугольном блоке цилиндров, возвышалось подобие термитника. С виду это чудовище невозможно было отличить от валявшихся повсюду обломков, и уж никак нельзя было представить, чтобы последние десять лет оно работало.

Я чуть не спросил Джека, когда он последний раз ездил на ней, но, к счастью, эти жуткие оскорбительные слова не успели слететь у меня с губ. Я вовремя одумался и задал вопрос в такой форме:

— Как часто вы на ней ездите?

— Могу завести хоть сейчас, — с вызовом ответил он, — и, между прочим, она пройдет там, где вашему «лендроверу» и не снилось!

В доказательство он предложил устроить на следующий день маленький автопробег. Подготовка шла тщательная. Джек суетился изо всех сил, тем более что он явно воспринял мой вопрос как попытку бросить тень на его детище. Прежде всего ему пришлось прилаживать водяной насос. Джек нашел его среди валявшегося во дворе хлама и полдня подпиливал резьбу, пока наконец насос не подошел к «Понтиаку». К утру все было готово.

«Понтиак» в его изначальном виде был сконструирован задолго до изобретения электрического стартера, но входившая в комплект заводная ручка давным-давно пропала. Однако у Джека имелся свой исключительно восхитительный метод приведения машины в движение. Он поднял домкратом заднюю часть машины, включил передачу и, налегая на спицы, начал вращать колеса. Работа была не из легких, с Джека ручьем лил пот. Минут через пять раздалось громкое рычание, и мотор ожил. Джек стремглав кинулся к рулю, переставил рычаг скоростей в нейтральное положение и опустил домкратом зад машины. После этого он очень солидно прошествовал к водительскому месту, сел за руль и гордо совершил круг почета, объехав гостиницу.

Позже мы узнали, что однажды Джек совершил на этом драндулете далекую вылазку в буш; стимулом послужило прибытие в Борролулу полицейского инспектора. Дело не в том, что Джек испугался его или собирался что-то скрывать, вовсе нет, просто у него не было ни малейшего желания входить в какие-либо взаимоотношения с законом. Он исчез на три недели; никто его за это время не видел. Затем в один прекрасный день далекий грохот безошибочно оповестил о его возвращении. К сожалению, мотор заглох буквально в полумиле от дома.

У Джека был выбор: либо чинить машину на месте, либо отправиться домой пешком и после долгого отсутствия провести наконец ночь под собственной крышей. Он не сделал ни того, ни другого. Джек вылез, разжег костер, разогрел чай в котелке, разложил свои пожитки и лег спать в тени машины. Там он пробыл еще три дня, обдумывая, что могло случиться с мотором. Наконец он решительно открыл капот и прочистил контакты. Машина немедленно завелась, и Джек невозмутимо завершил путешествие.

Я спросил его, чем он занимался во время поездок в буш.

— Чем занимался? Главным образом поисками, — был ответ.

— Удалось найти что-нибудь?

— Ну, как сказать, немного золота, опал, серебро. Ничего особенного, на этом не разбогатеешь.

— Вам не было обидно?

— Ничуть, — бросил он с непривычной резкостью, — Наоборот, те, что нашли жилу, загубили себя. От денег никакого проку.

— Ну почему же? Жизнь становится удобней и легче, — возразил я.

— Сам подумай, что с ними делать? — закрутил головой Джек. — Накупить роскошных яхт, начать пьянствовать, тратиться на красивых женщин? Мне это не интересно. Жизнь научила меня: чем меньше человеку нужно, тем он богаче. Я вполне счастлив.

— Понимаю, — сказал я. — Правда, на свете найдется мало людей, которые могут жить, как вы, и при этом быть счастливы.

— Да-а, — сочувственно отозвался Джек, — значит, что-то у них не так. Мозги набекрень.

Ближайший сосед Мулхолланда — Роджер Джози — старейший житель Борролулы. Он приехал сюда в 1916 году и отлучался всего три-четыре раза. Ненадолго. У него очень благообразный вид: длинная, как у патриарха, седая борода, кудрявые серебряные волосы. Одет он весьма экзотично — странного вида шляпа, смахивающая на кепи французского легионера, но сплетенная из волокон пандануса по его собственному проекту, рубашка с отрезанными у плеч рукавами и подвернутые до колен брюки. Будь он на сцене в роли Бена Ганна из «Острова сокровищ», публика наверняка решила бы, что художник по костюмам и гример слишком вольно обошлись с персонажем.

Никто не знает, сколько ему лет; сам Роджер последние шесть лет утверждает, что ему исполнилось шестьдесят девять.

Дом, где живет Роджер, выглядит столь же странно, как и его одеяние, — круглое сооружение из гофрированной жести с крохотной дверью, но без окон. Первоначально это был гостиничный резервуар для дождевой воды емкостью около двадцати пяти тысяч литров, Роджер разобрал его и снова воздвиг в миле от гостиницы; тому были две причины: во-первых, шквальный ветер, налетающий иногда в пустыне, мог снести лист железа с кровли отеля на голову, а во-вторых, присутствие там Джека создавало ненужную толкучку.