Мишель уверял, что бабакото не склонны менять своих привычек. Если это так, они должны завтра прийти на то же место. На следующий день мы были там еще до зари. Индри расположились на деревьях и, поскольку мы не терзали их слух магнитофонными криками, спокойно занимались своими делами. Крупный самец, первым вчера обругавший нас, сидел верхом на ветке, как ребенок на качелях, свесив длинные ноги в черных носочках, и ел. Передними лапами он срывал молодые листочки и небрежно запихивал их в рот. Два других сидели поодаль. Как выяснилось, они составляли семейную пару. Судя по размерам, это была молодая пара. Куда же тогда делась подруга старого самца?
Мы стали обследовать в бинокль соседние деревья; действительно, на одном из них затаилась в листве самка. Чтобы не потревожить индри, решено было не приближаться, а снимать их с дальнего расстояния.
Целую неделю мы ежедневно наблюдали за этим семейством, постепенно знакомясь с их распорядком дня. Мишель оказался абсолютно прав: животные в самом деле жили по режиму и были верны своим привычкам. Каждую ночь они укладывались спать на одном и том же дереве. С восходом солнца индри разбредались в разные стороны и, лениво перепрыгивая с ветки на ветку, двигались к тому месту, где мы впервые заметили их. Там они завтракали. Их крики раздавались почти в одно и то же время — около пяти утра, когда рассветало, и потом где-то между десятью и одиннадцатью. Ближе к полудню животные удалялись через ручей, и мы теряли их из виду. Часа в четыре дня они заводили свою песню, доносившуюся с противоположной стороны долины. Мы снова видели их уже за вечерней трапезой, причем к месту кормления они приходили порознь. Незадолго до наступления темноты индри возвращались на облюбованное для сна дерево.
У каждого зверя был свой, индивидуальный характер. Старый самец отличался уравновешенностью, степенностью и был, пожалуй, типичным флегматиком. Чаще всего он сидел на суку, привалившись к стволу и вытянув длинные ноги, в позе, до комичного напоминавшей человеческую. В случае тревоги он лихо сигал на большие расстояния, но в обычное время чинно карабкался с ветки на ветку. Индри, кстати, не умеют раскачиваться, ухватившись за лиану передними лапами, по-обезьяньи, и в этом отношении уступают, скажем, гиббону.
Сам по себе этот факт весьма интересен. У ученых есть мнение, что лемуры произвели внутри своего подотряда подобия мышей, белок и длиннохвостых обезьян. Тогда обитающих в лесу на деревьях бесхвостых вегетарианцев индри следует считать лемуровыми эквивалентами высших приматов. Ряд специалистов объясняют отсутствие хвоста у человекоподобных обезьян тем, что в процессе развития из низших приматов они на каком-то этапе спустились с деревьев на землю и стали ходить на двух ногах. В этом положении у них не было необходимости в пятой точке опоры и органе равновесия. Сделавшись помехой, хвост дегенерировал и в конечном счете отпал. Тем временем высшие приматы научились пользоваться передними лапами как руками. В дальнейшем, когда они по неизвестной причине вернулись на деревья, обезьяны стали висеть и раскачиваться на руках, как воздушные акробаты, перелетая с ветки на ветку.
Если высшие приматы действительно потеряли хвост по этой причине, тогда аналогичную параллель следует провести и с развитием индри. Правда, наблюдая за старым самцом, трудно было представить, что его предки когда-либо жили на земле. Позднее, внимательно просматривая пленку кадр за кадром, мы убедились, что прыгают они совершенно гак же, как хвостатые сифаки, — отталкиваясь мощными задними лапами. При этом их тело сохраняет в воздухе вертикальное положение, так что приземляются они на ствол всеми четырьмя лапами. Не верилось, что на какой-то стадии эволюции эти создания стали жить на земле, потеряли хвост, а потом вернулись на деревья, не обретя радикальных отличий от своих ближайших сородичей — сифак. По своим анатомическим особенностям и способу передвижения обе группы почти не отличаются друг от друга. Конечно, это еще не достаточное основание для вывода, что предки человекообразных обезьян никогда не жили на земле. Пример индри просто показывает, что потерю хвоста ошибочно приписывать исключительно переходу на землю.
Двое молодых индри были нежной и любящей парой; каждый день они часами ласкали и вылизывали друг друга. Для проявления нежностей они выбрали довольно опасное место, сидя на корточках на тонкой горизонтальной ветке. Они напоминали ловких циркачей, делающих вид, что трюк на проволоке для них самое заурядное дело. Но индри не нуждались ми в страховочной сетке, ни в шестах-балансирах. Их стопы столь огромны, что большим и средним пальцами они полностью обхватывали ветку и могли спокойно сидеть на ней, больше ни за что не держась.
По натуре они были довольно пугливыми и нервными, их тревожил любой неожиданный шум. Стоило паре черных попугаев с визгом пролететь над головой, как индри беспокойно вытягивали шеи. Однажды они сидели напротив друг друга, самец нежно вылизывал шерсть на плече у самки; неожиданно прилетела большая голубая малагасийская кукушка, села на лиану и пронзительно затрещала своим хриплым стаккато. Самка сразу подобралась, напряглась и замотала головой, пытаясь определить, кто поднял тревогу. Самец вел себя спокойнее: посмотрев вниз, он понял, что это верещит глупая кукушка, и сделал робкую попытку продолжить нежное вылизывание. Но самка не находила себе места, тогда самец схватился за свисавшую сверху ветку, ловко обошел подружку, уселся сзади и нежно обхватил ее длинной задней лапой, словно желая утешить. Она, откинувшись назад, в благодарность за заботу лизнула ему подбородок.
Четвертого члена группы, старую самку, мы видели редко. Она предпочитала не вылезать из густой листвы. У нее, видимо, были на то свои причины. Мы стали внимательно следить за ней и через несколько дней поняли, в чем дело: она носила на спине детеныша. У малыша была черная мордочка, смешные волосатые ушки и сверкающие глазенки. Длина его тела не превышала тридцати сантиметров. Обычно он ездил верхом на мамаше, вцепившись ей в спину, время от времени перелезая на грудь пососать молока. Мать относилась к младенцу с подкупающей нежностью и аккуратно вылизывала его с ног до головы.
Распорядок дня индри был известен до мелочей, так что снимать их было довольно легко. Мы уже запечатлели их за едой, во время полуденной дремы и вечерних ласк; никак не могли только заснять прыжок индри — они всегда прыгали в противоположном направлении от точки, где мы располагались. Для желаемого кадра требовался совершенно другой ракурс. Посоветовавшись, мы наметили стратегический план.
Было известно, что завтракают они на одном дереве, а дневной концерт устраивают на другом. Чтобы перебраться с места на место, им приходилось пересекать широкую дорогу, ведущую от рыбных прудов к лесу. На этой дороге было только одно узкое место, где они перепрыгивали на другую сторону. Простой расчет показывал, что индри проделывают эту операцию где-то между тремя и четырьмя часами дня. В половине третьего мы с Джефом установили камеру возле дерева, на котором, по нашим предположениям, должны были появиться индри. Камеру повернули так, чтобы солнце светило нам в спину. Осталось только ждать.
Точно в половине четвертого на «стартовом» дереве появился старый самец. Несколько минут спустя к нему присоединилась молодая пара, а за ними из леса появилась мать с младенцем; все уселись на свисавшей над дорогой ветке. Проверив, что семейство собралось в полном составе, старый самец неторопливо взобрался на самую вытянутую ветку. Джеф начал снимать. Самец изготовился и одним прыжком перескочил через дорогу на противостоящее дерево. Остальные члены семейства перемахнули за ним на ту сторону и исчезли из виду. Джеф выключил мотор и засиял от радости. Теперь наш фильм о жизни индри был закончен, причем именно о таком конце мы и мечтали.
Но вернемся к песьеголовым. Могли ли эти создания, за которыми мы с таким удовольствием наблюдали столько дней, быть источником давней легенды? Голова индри, несомненно, похожа на собачью, а сами они напоминают человека, особенно когда карабкаются но стволу. Соотношение ног и туловища у них примерно соответствует человеческому. Легенда, по-видимому, родилась в арабском мире. В течение веков арабские купцы ходили на своих доу от северо-восточного побережья Африки на Мадагаскар через Мозамбикский пролив, делая промежуточную остановку на Коморских островах. Они вполне могли привезти в Африку легенду о песьеголовых людях.
