Как ко всем владельцам приветливого домика у моря, друзья приходят к ним в большом количестве, сменяют друг друга, одни на день или на выходные, другие на неделю или больше, и при каждом приезде, при каждом отъезде в доме словно меняется атмосфера. Насыщается личностью одних и других и иногда жалеет об их отсутствии.
Этьен Шевире, любимый брат Сильвэна, приехал первым в последних числах июля. Он на три года старше Сильвэна. Он архитектор, художник, представитель богемы и душа общества. По-видимому, ничто не может нарушить спокойствия и хорошего настроения этого сорокатрехлетнего весельчака, которого легко ведут по жизни его разносторонние аппетиты. Жизнь для Этьена Шевире есть и должна быть вечным праздником, который он умеет организовать. Обжора, хохотун, любитель хороших вин и большой бабник, он приводит все вокруг себя в движение, как только появляется, предшествуемый звучным смехом, разгоняющим ворон печали. Более энергичный, чем, возможно, позволяет предположить его благодушный вид, Этьен находится в постоянном движении и сравнивает себя с голубыми акулами, которые умирают, когда перестают плавать. Он поднимается вместе с солнцем, чтобы пойти сделать наброски каркасов лодок в бухточке Трюэль, бежит маленькими шажками по дюнам, ныряет у Пор-Мари, плывет кролем до самого Канкалезского бакена и возвращается в дом, который только-только начинает просыпаться. Он сует свой нос в кастрюли, чтобы заранее порадоваться их содержимому, возит на тележке ящики с вином, работает отверткой и мастерком по заказу, изобретает игры для племянников, устраивает ночные корриды с островными коровами, исчезает в море с Сильвэном, чтобы наловить рыбы на завтрак, и упорно ухаживает за невесткой, что радует Каролину. Этьен не может смотреть на женщину, не ухаживая за ней; часто на словах, но Сильвэн прозвал его архиволокитой. Женщины, естественно, отвечают ему на проявленный к ним интерес, и поскольку он красивый мужчина и закоренелый холостяк, после короткого давнего брака, мало кто может перед ним устоять.
Сама толстая Мари Латур, приходящая помочь Каролине по кухне и не имеющая ничего общего с Венерой в свои добрые шестьдесят, со своим толстым задом и цветом лица, пылающим от свежего воздуха и кофе «с градусом», — Мари не бесчувственна к обхаживаниям Этьена, которого со смехом отгоняет тряпкой, когда он притворяется, будто хочет пригласить ее на танец. Часто Этьен высаживается на Шозе с молодой женщиной, каждый раз разной, обычно симпатичной и очарованной им до бесчувствия. Он неизменно представляет вновь прибывшую как «моя кузина Клэр», «моя кузина Софи» или «моя кузина Беатрис»; и те и другие практически не имеют значения в его жизни. Ему случается даже больше не вспоминать о «кузине», развлекавшей его в прошлое лето. Сильвэн находит, что Этьен похож на деда Огюста, которого до преклонного возраста возбуждали юбки и который, как Этьен, считал, что вода — напиток печальный и нездоровый. Доказательство: одной капли воды достаточно, чтобы замутить самый чистый анисовый ликер!
Первые дни августа привели с собой Клару и ее страус-боя, привезшего в подарок нежное жаркое из голени одного из его пансионеров. Дети-консерваторы, как это бывает в их возрасте, изобразили на лицах отвращение и отказались попробовать новое блюдо, связанное для них с мультфильмами[10], что Марина четко и высказала: «Лучше уж есть отбивные из Микки или эскалопы из Бэмби! Раз уж на то пошло!» Этьен, напротив, наелся до отвала. Он обожает страусов и хотел бы увидеть, сказал он, «как они бегают в поясах с резинками».
К причалу или к пристани Гале, в зависимости от приливов, подходят и уходят корабли, привозя припасы и посетителей на архипелаг, счастливо девственный от лавок, мэрии и кладбища. Каждый день здесь напряженно ожидают рейсового судна, соединяющего остров с Гранвилем или Сен-Мало. Даже если она никого не ждет, Каролина ни за что на свете не хочет пропустить это ежедневное свидание, переполненное любопытством и переживаниями. Она не одинока: все, что есть живого на острове, спускается по тропинкам, собирается на причале или эстакаде — уезжающие, остающиеся, в нагромождении садков, свертков, прицепов, которые волокут трактор с фермы и страдающий одышкой грузовичок Коко Муанара, подобранный на свалке на континенте. Поодаль — влюбленная парочка, обвившая друг друга так, что слилась воедино, двурюкзачное животное — затянулась бесконечным солоноватым поцелуем, тогда как издерганные матери истерически взвизгивают, ловя за руки ребятишек, пытающихся, толкаясь, дотронуться до опасного скоса причала. И сыплют шлепки и затрещины. Проходят минуты, напряжение усиливается. Корабль, уже замеченный дозорными наверху утеса, появится через несколько минут у входа в канал, между островков Эпьет и косой Лонг-Иль. Вдруг он становится виден — разрезающий море, тяжелый, нагруженный, с невидимой ватерлинией, ощетинившийся в проходах и до самой верхней палубы еще нечеткими на расстоянии силуэтами, которые с каждой секундой становятся все четче, пока по каналу приближается благословенное судно, везущее почту, любовников, друзей баллоны с газом, караваи хлеба в целлофане, ящики с фруктами, мебель и мужей. На пристани радость. Дети становятся неуправляемыми. Собаки лают. Недоносок пятнадцати лет хлопает в ладоши, роняя слюни в сумку своей матери.
Когда корабль вечером снова уйдет, в час, когда островки архипелага начинают вырисовываться тенями на фоне моря, окрашенного почти заходящим солнцем в алый цвет, в час, когда глаза блестят, как сдерживаемые слезы, когда развязанные перлини соскользнут с причала, прощальная сирена провопит три раза и корабль медленно отвернет нос от причала, на земле и на борту сожмутся сердца, сдавит горло и поднимутся руки, и будут долго махать, пока корабль не исчезнет вместе со своим следом и дымящей трубой — маленькая точка, высохшая на шкуре моря.
Корабли приходят, корабли уходят, на парусах или с мотором, привозя Рено и Сильви, увозя Лору и Бертрана или Катрин, приехавшую в одиночестве осушить в радушном доме Шевире сочащуюся, мучительную печаль любви, которую Этьен тотчас возьмется сократить до разумных пропорций тягостного воспоминания.
Лето течет и истекает все быстрее, в вечерах, утрах, приливах, со своими новостями, передающимися из дома в дом, от одного края острова до другого. Коко Муанару снова дали по роже. На этот раз один турист, разъярившийся из-за рыбы, импортированной из Булони, замороженной и бывшей на грани воскресения, которую ему продали за безумную цену. Он позвал хозяина, чтобы высказать свое недовольство, а Коко Муанар, пользуясь тем, что он единственный ресторатор на острове, некстати посмеялся и посоветовал недовольному клиенту пойти пообедать в другое место. Удар достиг цели, и весь остров, повеселев, потянулся в кафе, чтобы посмотреть на фонарь Муанара, рассмешивший даже чаек и бакланов, отмщенных за скудные отбросы, с сожалением оставляемые им скрягой Коко.
Идет воскресная служба в крошечной церковке, где крестились все Шевире вот уже больше ста лет. Этьен — единственный взрослый в доме Шевире, никогда не пропускающий мессу. Он сопровождает в церковь племянников. Этьен благочестив? Нет. Он идет туда, как на рынок, чтобы выхватить взглядом знатока, прогуливающимся по рядам правоверных, «молодых и красивых христианок, которых Господь по доброте своей собрал на этом острове, чтобы доставить мне удовольствие».
Однажды вечером, как раз перед ужином, появляется красный вертолет Гражданской обороны, предназначенный для случаев серьезных происшествий, налетает на остров и садится на посадочную площадку. Не останавливая лопастей винта, он выпускает из себя двух мужчин с носилками. Издалека видно, как они бегут по дорожке к гостинице и выбегают оттуда через десять минут, неся на носилках привязанное к ним тело. Они скрываются в вертолете, тот немедленно поднимается в воздух и улетает в направлении Гранвиля. Каролина с трудом удержала близнецов, рвавшихся «посмотреть».
