Возбуждает ее — и возможно, успокаивает — возможность благодаря своему состоянию и своим интригам иметь власть, обеспечивающую ей окружение. Ибо мадам Дютайи владеет искусством и навыками превращения своих трофеев в преданных себе людей. В обмен на субсидии со своей стороны она требует их присутствия в день и час, назначенные ею. Летом, например, она безапелляционно приглашает десяток из них сопровождать ее в Эвиан, где врач предписал ей проходить ежегодный курс лечения хронического энтерита, результата года слишком богатых пиршеств, орошенных литрами шампанского — единственного приемлемого ею напитка. Она тогда реквизирует самолет или вагон первого класса для переправки своего эскорта, размещая его за свой счет в люксах отеля «Руайяль». Горе тому, кто уклонится от лечения в горах: он будет неумолимо вычеркнут из списков приглашенных на воскресные ужины. Сильвэн Шевире — один из редких ее любимчиков, которым она прощает отсутствие в Эвиане. Селимена увлеклась Сильвэном задолго до его свадьбы. Этот молодой чиновник, призванный однажды занять первостепенный пост, показался ей достойным присутствия в ее преторианской гвардии. В чем она могла быть ему полезной? Сильвэн говорил, что ничего от нее не ждет, но Каролина подозревала, что он все-таки был польщен тем, что избран Селименой для участия в ее светском балагане. Это забавляло его, позволяло встречаться в ее доме с людьми, с которыми ему никогда бы не представился случай познакомиться на работе. В Сильвэне Шевире, хоть и родившемся и воспитанном в Париже, иногда проявлялись восторги и желания молодого провинциала.
Подарки Селимены потоком текли на улицу Бак: ящики с вином из ее бордосских погребов, — Каролина вероломно утверждала, что из них только уксус делать! — гусиная печень и черная икра на Рождество, которые Селимена поставляла своим наперсникам из лучших магазинов. Каждый раз, когда Каролина рожала, в ее палате появлялась такая монументальная корзина цветов, что за ней не было видно несшего ее рассыльного, и она была похожа на сюрреалистический букет на ножках. Подарок Селимены. Но Каролина, чрезвычайно восприимчивая к теплоте или презрению, проявленному по отношению к ней, не давала себя провести таким знакам внимания. «Посмотри, — говорила она Сильвэну, — какой красивый букет тебе прислала Арсиноя (так она прозвала неутомимую благодетельницу)!» Это веселило Сильвэна. И раздражало его.
Он защищал Селимену.
— Вместо того чтобы настраивать себя против нее, ты бы лучше относилась к ней, как к бальзаковскому персонажу, она такая и есть. По сути, это всего лишь очень несчастная женщина, которой хочется иметь компанию. И потом, если честно, ее ужины не лишены приятности. Там ведь порой встречаются интересные люди, разве нет?
Каролина была вынуждена согласиться. По правде говоря, она не переваривала того, что Сильвэна могут спутать с некоторыми элементами селименовского антуража, которые, пользуясь без зазрения совести благодеяниями мадам Дютайи, пресмыкались перед ней, кадили фимиам. Но поскольку Сильвэн словно бы дорожил ужинами в Нейи, Каролина, не отказывавшая ему ни в чем, затушевывала свою неприязнь и сопровождала его к Селимене.
Именно на одном из таких ужинов случай усадил ее рядом с Пьером Ларозом, руководившим рекламным агентством, чьи лозунги красовались на всех стенах Парижа. Они поболтали и понравились друг другу. Каролина, которой с детства удавались каламбуры, привлекла внимание Лароза и позабавила его, вставив в разговор несколько почти игривых. Один из них так его рассмешил, что он поперхнулся вином, и оно выплеснулось у него через нос. Пришлось хлопать его по спине, разводить поднятыми руками, чтобы к нему вернулось дыхание. Веселость молодой женщины его очаровала.
— Вам нужно работать у нас, — предложил он ей.
— Но я ничего не понимаю в вашей работе…
— Это неважно, — заметил Лароз. — Напротив, так даже лучше. У вас свежая голова. Остальному быстро научитесь.
Вот так она и вошла в команду «творцов» Совета Лароза. Лароз был прав: она очень быстро усвоила манеру находить самую сжатую, самую убедительную фразу, чтобы расхвалить изделие, заинтересовать потребителей, стимулировать их покупки. Используя свою любовь к каламбурам, Каролина даже придумала несколько лозунгов, имевших успех. Большой плакат кампании против курения, изображающий обращенный к зрителям скелет, курящий папиросу, с вопросом: «Жив, курилка?» — придумала она. Она же занималась рекламой автомобилей «Порше», лозунг которой утверждал: «В жизни всегда есть место «Поршу»!»
Агентство, расположенное на улице Деламбр, на Монпарнассе, было недалеко от улицы Бак, и Каролина часто работала дома, что позволяло ей приглядывать за домом и детьми. Ей даже случалось возить бумаги на Шозе и работать там над рекламной кампанией какого-нибудь товара.
Очень быстро она стала чемпионкой «порошков, моющих часто и чисто», непромокаемых гигиенических салфеток и дезодорантов, призванных обеспечить душевное равновесие и уверенность в себе всех молодых «бизнесвумен» Франции и Наварры.
«Творцы» Совета Лароза приняли Каролину в свою среду, покоренные ее живостью, здравым смыслом, заразительным смехом и совершенно особой манерой трактовки восприятия потребителей и пэк-шота[9]. Лароз как в воду глядел: будучи непрофессионалом, она сохранила нетронутыми свой критический взгляд зрительницы и потребительницы, которой телевидение ежедневно навязывает рекламные ролики с текстами порой поразительной глупости и пошлости. Она приводила в пример диалог двух молодых женщин, призванный вылиться в похвалы сильному и несравненному моющему средству, во время которого одна из них жаловалась другой на то, что «у нее закоптился потолок». Эта фраза вошла в пословицу у Каролины и ее подруги Клары, когда та или другая хандрили. «У меня потолок закоптился!» Они часто вспоминали об этой смешной фразе, но совершенно забыли название порошка, что доказывало неэффективность этой рекламы.
Случалось даже, что Лароз приглашал Каролину участвовать в порой тяжелых заседаниях, в ходе которых «творцы» старались убедить и навязать свою идею представителям торговых отделов и клиентам, своим естественным врагам. Каролина умела разрядить обстановку, изрекая кошмарные вещи, но способные убедить скептически настроенного, боязливого клиента, вечно одержимого опасением не попасть в десятку — в его представлении — и выбросить денежки на ветер. В агентстве вспоминали об одном особенно плодотворном заседании по поводу туалетной бумаги и актеров, которых необходимо пригласить для расхваливания ее достоинств. Каролина, быстро раскусившая, что за человек клиент — чопорный и стесняющийся обсуждаемого вопроса, — убедила его, что для рекламы настолько приземленного товара, служащего предметом пошлых шуток (клиент кивал), нужен не ребенок — это уже столько раз было! — и не комические персонажи, чье шутовство заставляет забыть про сам «продукт», но, например, молодая женщина, одновременно изысканная, по меркам среднего француза, красивая, но не слишком, скромно, неощутимо эротичная, если вы понимаете, что я хочу сказать… (клиент кивал все чаще), женственное существо, когда понимаешь, всего лишь глядя на прекрасные и застывшие, приподнятые у лба пряди ее волос, размеренный голос, пастельные тона, открытый и скромный взгляд без смущающего блеска, пиджак с отворотом, украшенным непритязательной, едва посверкивающей брошкой, — по всему этому понимаешь, что это надежный человек, не знакомый с излишествами, гневом, эксцентричностью, ночными шатаниями, увлечением азартными играми, злоупотреблением горячительными напитками и наркотическими веществами, идеологическим фанатизмом, капризами, развратом, опасными фантазиями, отвратительной любовью к авантюрам, моральным стрессом, недовольными физиономиями и сальто-мортале на лезвии бритвы. Это воплощение идеальной невесты, призванной стать идеальной «матерью моих детей». И Каролина закончила в апофеозе: «Короче, месье, представьте Клэр Шазаль собственной персоной, испытывающей нехватку туалетной бумаги и видящей, как появляется ниспосланный провидением рулон вашего «Универсала». Уверяю вас: на следующий же день спокойная Франция, Франция здравого смысла и душевного равновесия, — вся Франция купит «Универсал».
