Они вдруг встают и улетают, оставив Сильвэну эхо последних слов: «завтра опять пахать, пахать, пахать…» Фраза маленькой измученной лошадки.

Размышляя над странным жаргоном этой рыженькой лошадки с хвостом, он не заметил, как пришла Диана, она уже сидит на стуле напротив и смотрит на него, улыбаясь.

— Добрый день, — говорит она.

Она голубая, розовая, свежая и белокурая. Сильвэн воспринимает ее образ, так быстро появившийся напротив него, с восхищением, которое не может потускнеть от его мрачного настроения. Из кипы ее русых волос, скрученных в приблизительный шиньон, с большим трудом удерживаемый чем-то вроде скрепки цвета рыбьей чешуи, выбиваются воздушные пряди, которые против света, падающего из окна, окружают ее нимбом золотистой дымки и делают, как никогда, похожей на мадонну Боттичелли. Блекло-голубой цвет ее рубашки сочетается с цветом глаз, подчеркивает бледно-абрикосовый цвет лица. Он видит ее длинные тонкие руки с острыми локтями, упершимися в стол, и ее хрупкие, узкие ладошки, которыми она подпирает подбородок, чтобы смотреть ему, Сильвэну, прямо в глаза, чего она никогда не делает при посторонних. Он замечает на ее левом запястье тонкую золотую пластинку, на которой английскими буквами выгравировано ее имя, Диана — ее младенческий браслет, трогательный на этой большой девочке, смотрящей на него не взглядом ребенка. Глазами она обегает его лицо, словно делает его опись: лоб, рот, подбородок, снова рот, и Сильвэн невольно смущается от этого взгляда, ласкающего его на расстоянии, от него он не может уклониться, парализованный, как птичка коброй. Незабудковые, небесные, невинные глаза Дианы Ларшан имеют над ним магнетическую власть, против которой его воля бессильна. Он чувствует себя загипнотизированным, заколдованным, лишенным своей сущности. Глазами она вынимает его из оболочки — гибкого, податливого, в состоянии полной покорности, и он должен сделать изнурительное усилие, чтобы вырваться из-под власти ее чар, и от этого вдруг становится злобным.

Диана наконец отводит взгляд. Из заднего кармана своих джинсов, которые словно были сшиты прямо на ней, так тесно они облегают ее тело от щиколоток до талии, Диана извлекает пачку немного расплющенных сигарет, неловко зажигает одну, и Сильвэн замечает, что спичка слегка дрожит у нее между пальцами. Она сосет фильтр краешком губ, немедленно выплевывает дым, вызывающий у нее кашель. Курит она без желания, это видно, чтобы придать себе вес перед этим мужчиной, которого продолжает рассматривать с неуверенной улыбочкой, отчего подрагивает ее губа. Она одновременно робеет и торжествует. Она встревожена его взглядом — таким холодным, почти суровым, не сулящим ничего хорошего, но довольна, что он откликнулся на ее зов, что он здесь, напротив нее, в этом кафе и покорный ее воле.

Позади них под напором глупышей поскрипывают два игровых автомата.

Сильвэн вдруг встает, кладет мелочь рядом со стаканом.

— Пошли, — говорит он.

— Но почему? — возражает Диана. — Здесь хорошо!

— Нет, — настаивает Сильвэн. — Пошли!

Диана нехотя поднимается, вяло разгибается, опираясь на стол, с усталым видом.

— Куда мы идем?

Сильвэн указывает подбородком на бульвар.

— У меня машина, — говорит он. — Если тебе надо мне что-то сказать, нам там будет лучше, чем здесь.

Они выходят из кафе, и Сильвэн идет впереди, большими шагами, вынуждая ее идти за ним. Подойдя к машине, он включает автоматическое открывание дверей и садится за руль, пока Диана усаживается рядом с ним.

— Вы боитесь, что нас увидят вместе? — спрашивает она ехидно.

— Боюсь, — отвечает Сильвэн, — это не представляется мне желательным.

Он положил обе руки на руль и нервно по нему барабанит. Смотрит на часы, потом поворачивается к Диане, опершейся спиной о правую дверцу, забравшейся с ногами на сиденье, она отдалилась от него настолько, насколько позволяет ширина машины.

— Так что ты хочешь мне сказать? — говорит он. — Не тяни, я спешу!

— Я хотела вас видеть, — отвечает Диана. — И все.

Сильвэн растерялся.

— И поэтому ты вызвала меня с другого конца Парижа? Видеть меня! Зачем?

— Потому что мне очень хотелось.

— Но… мы часто видимся на улице Бак…

— Это совсем другое. Я хочу видеть вас одного.

— Ах вот как? И зачем же?

— Вы не догадываетесь?

Горячая волна накрыла Сильвэна. Раздражение. Нетерпение. Но он еще хочет держать себя в руках.

— Мне казалось, — начинает он, — что мы решили…

— Не мы, — обрывает Диана. — Не я! Вы решили.

— Я думал, что это общее мнение.

— Нет, — сказала она, придвигаясь к нему, — не общее. Я хочу вас видеть… как в ту ночь. Очень хочу.

— А если я откажусь?

— Если вы откажетесь, — произносит Диана почти задумчиво, — о… вы не долго будете отказываться. Вы совсем не дурак!

— Дурак-не дурак, — продолжает Сильвэн сухим тоном, — я тебя предупредил. Я не собираюсь…

И он обрывает себя, боясь слов, которые чуть было не произнес.

Он слышит смех Дианы. Она скользнула на его сиденье, чтобы быть к нему еще ближе.

— …вы не собираетесь снова заниматься со мной любовью, — говорит она, — потому что в тот раз вам это очень понравилось, а теперь вы струхнули!.. Так ведь, а? И вас средь бела дня трясет от страха! Потому что вы мне в отцы годитесь, как вы говорите, и что все это, естественно, низзя! От смелости-то вы не умрете, а? И вы сейчас мне еще скажете, что женаты, что любите вашу жену, трали-вали…

— Это правда, — подтверждает Сильвэн. — Я люблю Каролину.

Диана подскочила на сиденье.

— Неправда! — кричит она. — Когда кого-нибудь любят, с другими не спят!

— Ну не станешь же ты утверждать, что я тебя изнасиловал!

В порыве бешенства Диана вспрыгивает на колени. Хватает Сильвэна за рукав и тянет так, словно хочет разорвать.

— Не изнасиловали? Не изнасиловали? Да никто вам не поверит! Я к вам пришла, потому что мне было страшно… Я бы пришла так к… к родителям… и вы дали мне лечь в вашу постель… Вы ведь дали мне лечь, а? Иначе бы вы меня выкинули!.. Вы ведь сильнее меня, а? Вы были очень рады, что я у вас в постели! А потом…

— Да-да, — говорит Сильвэн, — послушаем! А потом?

— Потом, — продолжает Диана, — вы мне сделали больно! Я никогда раньше не занималась любовью! Вы пустили мне кровь и все такое! Что, не правда?

Сильвэн хватает ее за плечи и встряхивает.

— И что, тебе это не понравилось, мерзкая потаскушка? Ты смеешь это говорить? Ты смеешь говорить, что не ты все сделала для того, чтобы это случилось?

Она явно довольна тем, что привела его в ярость. Руки Сильвэна стискивают ее плечи, но она не пытается освободиться. Она дает себя трясти и улыбается, закрыв глаза, полуоткрыв губы.

— Да, понравилось, — прошептала она. — И вам тоже. И я хочу еще. Вот.

Сильвэн грубо отбрасывает ее на спинку сиденья. Отводит глаза. На скулах у его играют желваки. Он делает глубокий вдох, сжимает руль так, что чуть не лопается кожа на суставах пальцев.

— Мне нет! — говорит он.

— Я вам не верю, — не соглашается Диана.

И кладет ему голову на руку, наискось свернувшись калачиком на сиденье.

— Ты это, это хотела мне сказать? — спрашивает Сильвэн глухим голосом. — Что хочешь еще?

— Хочу!

— Больше ничего?

— Больше ничего.

Итак, она не беременна. Сильвэн чувствует такое облегчение, что расслабляется, смягчается. Он берет Диану за руку и говорит с ней шепотом, уткнувшись губами в волосы. Запах лимонного одеколона поднимается к нему, кружит голову.

— Послушай, — начинает он, — даже если бы мне тоже хотелось… ты прекрасно знаешь, что это невозможно.

Диана поднимается и произносит пылко:

— Если бы я была старая, если б мне было двадцать лет, то было бы возможно, правда?

— Нет, — твердо отвечает Сильвэн. — Даже если бы ты была еще более старой, если бы тебе было… не знаю, двадцать пять лет, это все-таки было бы невозможно. Да, я женат, Диана! Да, у меня дети, тебе ровесники! И жена, которую я люблю, и работа, которая для меня очень важна! То, что случилось — и по твоей вине, — это исключение, должно быть исключением, понимаешь?