– Кому карнавал и веселье, – сердито сказал Майзен, – а кому сутки под веником.

Дрейк лишь невесело усмехнулся.

– Вы хотя бы не обязаны разгуливать в своем про́клятом виде на публике, – заметил король, устраиваясь в кресле перед очагом. Ноги он положил на маленькую скамеечку и с удовольствием откинулся на спинку.

– Ничего, – подал голос Дрейк. Он говорил тихо и очень мягко, как будто заранее извинялся за все, что скажет или сделает. – Всего лишь сутки перетерпеть, это не страшно. Хотите глинтвейна, ваше величество?

– Пожалуй, да, – согласился король одновременно со словами Дрейка и с предложенным напитком. – У вас есть жаба, Майзен? Я умудрился забыть свой хронометр, но не могу пропустить прибытие корабля.

– Сколько угодно жаб! – воскликнул толстяк.

– Благодарю, – чопорно сказал Орвель. – Достаточно одной.

Майзен громко захохотал, и Дрейк тоже улыбнулся шутке. Даже у короля чуть дрогнули уголки губ, намекая на улыбку. Шутка была не столько смешной, сколько дружеской. Орвель дор Тарсинг питал симпатию к хозяевам кабачка, потому и позволил им обосноваться на территории замка.

Их троих объединяло сходство проклятий. Под действием магических сил громогласный здоровяк Майзен превращался в обидно крошечную мышь, тихий вежливый Дрейк – в неуклюжего огромного дракона, а король Орвель, как и положено Тарсингу, становился здоровенным непривлекательным чудищем с лохматой шерстью, злобными глазками и дурацкими развесистыми ушами. Собственно, если бы не родовое проклятие, Тарсинги вряд ли бы согласились сменить обширные фамильные земли на северном континенте на королевскую власть над тремя островами среднего размера и пригоршней мелких.

Архипелаг Трех ветров был единственным местом в мире, где не действовала магия. Лишь дважды в год, при смене сезонов, мировое магическое поле накрывало острова.

Здесь обитали животные и росли растения, которые на материках были истреблены или вымерли сами в результате своих магических особенностей. Одним из таких животных была зевающая жаба – полезная маленькая тварь, которая успешно заменяла в быту хронометр, дорогую вещь для измерения времени. Дело в том, что все зевающие жабы на архипелаге зевали одновременно, с интервалом ровно в одну минуту. Конечно, они никак не показывали, который час, но вполне годились для измерения промежутков времени. Любая хозяйка знала – чтобы сварить яйцо всмятку, довольно четырех жабьих зевков. На материках они не водились, поскольку при длительном воздействии магии во что-то превращались… за давностью лет уже никто не помнил, во что именно.

Среди постоянного населения островов изрядную часть составляли про́клятые – те, у кого злые чары не затронули истинный облик. Хотя приезжих здесь обычно было больше, чем местных. Например, на севере существовал обычай отправлять молодоженов на архипелаг Трех ветров в свадебное путешествие, чтобы они поглядели друг на друга в истинном обличье, не подправленном амулетами и заклинаниями. А на праздник смены сезонов происходило настоящее паломничество на острова с обоих континентов.

У Орвеля дор Тарсинга не было причин любить эти дни, но чудищем он был лишь двое суток в году, а королем – каждый день с утра до вечера. Проклятие проклятием, однако не оно, а монарший долг сковывал его. Жизнь уходила на скучнейшую рутину – тем более обидную, что в мировых масштабах острова Трех ветров не значили почти ничего.

Глядя в огонь и прихлебывая глинтвейн, Орвель подумал, что хотел бы изменить в своей жизни все. Ну, или многое. Да хоть что-нибудь!

Возможно, Семирукая пряха судьбы его услышала.

Трехмачтовый барк «Гордость Севера» шел ходко, подгоняемый попутным ветром. Маг, ответственный в этом рейсе за попутный ветер, беседовал о чем-то с капитаном. Они стояли на баке, у самого форштевня, выделяясь темными силуэтами на фоне сверкающего моря и ослепительного неба. Капитана можно было узнать по кряжистой фигуре, буйной бороде и подзорной трубе, которую он время от времени подносил к глазам, вглядываясь в горизонт. Рабочая одежда мага отличалась обилием ленточек, пришитых там и сям. Тильдинна Брайзен-Фаулен один раз видела его вблизи. Маг был изукрашен ленточками, как новогоднее древо. Сейчас они все дружно полоскались на ветру, отчего казалось, что сударь маг вот-вот оторвется от палубы и полетит.

– О чем они говорят? – капризно спросила Тильдинна своего мужа и очаровательно надула пухленькие губки.

Вальерд Брайзен-Фаулен подавил вздох. У него мелькнула мысль, что он стал это делать очень часто… может быть, даже слишком часто. Но Вальерд загнал злодейку-мысль подальше. Они с Тильдинной были женаты всего неделю, и ему полагалось быть на третьем небе от блаженства. Но у хорошенькой сударыни Брайзен-Фаулен было одно замечательное свойство, которое временами раздражало даже без памяти влюбленного молодожена. Она полагала, что весь мир – занимательный спектакль, затеянный исключительно для ее, Тильдинны, развлечения. Ну а муж, понятное дело, должен был обеспечить места в королевской ложе или хотя бы в боковой у самой сцены – иначе зачем он, этот муж? Если она по вине недотепы Вальерда не увидит чего-то, что ее заинтересовало, – о-о, у нее есть средства наказать виновного. Как говорится, все при ней – и плеть, и вишенка.

Поэтому, подавив вздох, Вальерд принялся соответствовать.

– Они обсуждают, когда гасить ветер, дорогая, – со знанием дела сказал он. – Дело в том, что в пределы Охранного кольца – это кольцевой коралловый риф, окружающий архипелаг Трех ветров, – нельзя войти при помощи магического ветра. Поэтому, видишь, капитан смотрит в свою трубу? Он проверяет, на какое расстояние мы подошли к архипелагу. К тому же в Охранном кольце существует только один проход для кораблей, и нам надо будет нацелиться точнехонько в этот проход. Если маг остановит ветер слишком рано, придется маневрировать, и все такое. Если слишком поздно… ну, в общем, это тоже будет… ээ… неудобно.

Тильдинна расцвела. Она даже взяла мужа за руку в знак благосклонности.

– О, Валь, ты такой умный! – прошептала она и заглянула ему в глаза.

Сударю Брайзен-Фаулену захотелось тотчас же удалиться с супругой в каюту и провести там некоторое время с пользой и удовольствием. Увы, это было крайне несвоевременно. Тильдинна ни за что на свете не пропустила бы прибытие в гавань Трех ветров. Подавив вздох, Вальерд позволил себе скромную похвальбу:

– Я читал книжки, Тиль.

– А почему это мы не можем войти в кольцо на магическом ветре? – спросила Тильдинна, как бы невзначай отнимая руку, и снова надула губки.

Вальерд на мгновение опешил.

– Ну как же, дорогая! – сказал он с легкой укоризной. – Это все потому, что на архипелаге Трех ветров магия не действует. Совсем не действует. То есть вообще. Никакая. Именно поэтому они такие особенные, эти острова.

Тильдинна учуяла неверную нотку в голосе супруга, как ловчий кот – запах рыбы.

– По-твоему, мне надо все разжевывать и повторять по пять раз?!

Вальерд похолодел. Ошибку надо было исправить, и немедленно, вот только он слабо представлял – как.

– Тиль, дорогая, – потерянно забормотал он, – но ты же сама…

– Я не просила объяснять мне то, что известно годовалому малышу!

– Да я ничего такого…

– Если ты читал книжки, – последнее слово Тильдинна выделила интонацией так, словно это было нечто не вполне приличное, – это еще не дает тебе права считать меня дурой!

– Ну прости, прости меня! – взмолился Вальерд. – Это я дурак! Я полный идиот, если умудрился обидеть самую очаровательную, самую любимую, самую умную, самую снисходительную…

Сударыня Брайзен-Фаулен благосклонно усмехнулась. Вальерд перевел дыхание. Тильдинна наморщила хорошенький лобик:

– Но, Валь, если на Трех ветрах не действует магия, как же я надену маскарадный костюм на карнавал смены сезонов?

От необходимости отвечать Вальерда спас капитан. Его негромкий уверенный голос прозвучал над палубой, где часть пассажиров, включая молодую чету Брайзен-Фаулен, наблюдала морской пейзаж. Впрочем, в кают-компании, где предпочли остаться другие пассажиры, голос капитана был тоже прекрасно слышен – таково было свойство заклинания, объединяющего капитана с кораблем. Капитанский голос был слышен и в каютах, и в трюме барка, и вообще повсюду на корабле, от бушприта до ахтерштевня и от клотика до киля, хотя вряд ли мидии, связавшие свою судьбу с килем барка, внимали капитанской речи. Да и капитан обращался не к ним.