Книппер довольно верно уловил опасность, исходившую от замены стрельцов новыми регулярными солдатскими полками. Хотя русские представители и говорили ему, что набор вызван «опасением турской войны» (воина с Турцией формально продолжалась), но никого подобные слова не вводили в заблуждение. Швеция, которую он представлял в России, обладала первоклассной по тому времени регулярной армией, и в предстоявшем столкновении (а о назревавшей войне России со Швецией в Европе поговаривали со времен того же «великого посольства» Петра) легче было, по верному заключению шведских политиков и генералов, иметь дело со стрелецким войском, а не с регулярными соединениями которых военное дело — их единственная профессия. До сих пор в России регулярными войсками являлись, по существу, лишь гвардейские Преображенский и Семеновский, а также Лефортов и Бутырский (Гордонов) солдатский с их военным обучением, регулярным строем, постоянной службой. Остальные полки — солдатские, рейтарские, драгунские — хотя и организованы были по иноземному образцу, но несли службу только в походах; между походами их отпускали по домам и они превращались в земледельцев. Солдаты же регулярных полков должны были служить и обучаться постоянно. Временные ратники превращались в постоянных военнослужащих.
Обучение было довольно сложным. Чтобы, например, зарядить кремневый мушкет и выстрелить из него, солдат должен был исполнить шестнадцать команд. Царь взял на вооружение новшество из шведской армии — багинет, штык в виде тесака, то есть холодное оружие, которое привинчивается к огнестрельному — ружью. Но, в отличие от многих европейских армий, в которых солдаты имели яркие, разукрашенные мундиры, он вводит у себя обмундирование простое и удобное.
Имелись трудности в деле, которое проводилось спешно и, как показал последующий опыт, не очень результативно. Создаваемые полки в подавляющем большинстве были пехотные (двадцать семь) и только два — драгунские. Кавалерия по-прежнему состояла из старой дворянской милиции, от которой в Западной Европе давно отказались. Многие офицеры из иностранцев, набранные из всякого сброда, оказались негодными; их срочно заменяли русскими; Головин писал Петру, что «лучше их учить, нежели иноземцев».
Из полков сформировали три дивизии — под командой А.М. Головина, А.А. Вейде и А.И. Репнина. Петр торопит, подгоняет и помощников, и самого себя, и всю страну, замечает и исправляет там, где успевает, ошибки, наказывает виновных.
В Воронеже, на строительстве кораблей, он понукает мастеров, негодует по поводу непорядков, расхлябанности и воровства (в чем замечен даже «адмиралтеец» Протасьев, которому поручено следить за постройкой флота). В письме Виниусу, самому образованному своему советнику, высоко им ценимому, Петр делится горькими размышлениями: «Только еще облако сомнений затемняет мысль нашу. Что-то будет? Ну, да Бог с блаженным Павлом помогут…»
Главная забота во внешних делах — необходимость мира на юге, с Турцией и Крымом, чтобы перенести центр тяжести борьбы на север. Воевать на два фронта России не под силу. На исходе XVII столетия намечались новые варианты союзов государств. Назревавшая война за испанское наследство (1701 — 1714 годы) заставила Австрию пойти на мир с Турцией. Англия и Голландия этому способствовали. Россия вынуждена смириться с таким поворотом событий, более того — принять участие в мирных переговорах с Портой.
Одновременно царь принимает решительные меры по созданию промышленности. Еще в 1697 году по его указанию начали строить доменные печи и пушечные литейные цехи на Урале. В следующем году в Невьянске заложили первый металлургический завод. Уже через три года он дает первый чугун. Затем появляются другие заводы и фабрики — металлургические, суконные, парусные, пороховые, канатные, кожевенные и прочие, всего до сорока предприятий, и это — всего за несколько лет. Ремесленные мастерские и мануфактуры существовали и до Петра. В течение XVII века существовало (возникало, прекращало производство, снова его начинало) несколько десятков мануфактур в различных отраслях. Десятки тысяч вольнонаемных работников трудились на мануфактурах и промыслах (соляной, поташный, рыбный и другие), речном и гужевом транспорте. Но Петр придал развитию промышленности невиданный размах, продвинул его далеко вперед. И дело здесь не только и не столько в личной воле, энергии и желании царя и его русских и иностранных советников, сколько в объективном ходе вещей, потребностях страны. Такой мощный рывок назрел, был итогом внутреннего развития России и необходим для дальнейшего ее движения вперед, решения насущных национальных задач — в хозяйстве, военном деле, внешней политике.
Все усилия Петра, России давали свои плоды — первые и подчас не очень зрелые. Многое потом пришлось поправлять, доделывать, переиначивать — самому, его помощникам, из русских и иностранцев.
Нужно сказать, что в эти и особенно последующие годы Петр отнюдь не слепо, не бездумно использовал иностранцев, опирался на них в проведении своей политики преобразований. Хотя подчас в современной зарубежной литературе можно встретить утверждения, будто Россия и Петр всеми своими достижениями обязаны иностранным специалистам — военным, мастерам, администраторам. Это — одна крайность. Другая — мысль (например, у русских славянофилов XIX столетия и некоторых современных неославянофилов — «почвенников») о том, что Петр нанес вред России своим бездумным, рабским подражанием всему иноземному. Не правы и те и другие. Петр, при всех его крайних увлечениях, перехлестах и ошибках, поступал не только правильно, но и мудро, когда приглашал иностранцев, использовал их опыт и знания, высоко ценил тех, кто верой и правдой служил ему и России. В марте 1699 года, когда ушел из жизни его любимец весельчак Франц Лефорт, умно и тактично ободрявший его во всех хороших начинаниях, Петр искренне и безутешно плакал у его гроба. Так же горевал он и в ноябре того же года, после кончины своего мужественного и сурового генерала — Патрика Гордона. Оба они заслужили любовь и уважение Петра и оставили о себе хорошую и благодарную память. Петр ценил и многих других иностранных специалистов, но таким доверием и близостью к Петру, его душевным расположением, как Лефорт и Гордон, не пользовался уже никто. Однако царь отнюдь не закрывал глаза на явные недостатки многих иноземцев — пройдох и авантюристов, плутов и неумех. Не стеснялся давать им откровенные оценки, отстранять от порученного дела, наказывать, как он это делал и по отношению к своим соотечественникам.
Французский профессор Роже Порталь, известный русист, справедливо отмечал: «Россия самостоятельно медленно эволюционировала к прогрессу. Роль иностранцев, неотделимая от политики Петра Великого, составляла дополнительный вклад, иногда очень ценный, который ускорял эту эволюцию, но не был определяющим».
Петр вникал во все стороны жизни страны, внутренней и внешней политики, направлял государственный корабль в нужное русло. И это благотворно сказывалось во всем, в том числе и в международных делах, в русской дипломатии, которая в последние годы XVII века должна была сыграть большую роль в судьбе страны.
Усилиями петровских дипломатов П.Б. Возницына и Е.И. Украинцева удалось заключить двухлетнее перемирие с Турцией в Карловицах (14 января 1699 года) и тридцатилетнее в Стамбуле (начало 1700 года). Одновременно Петр подписывает договоры с королями Дании и Польши — так оформляется союз трех стран против Швеции (ноябрь 1699 года).
Союзники Петра вскоре начали военные действия против шведов. Но успех им не сопутствовал. Август II, король польский и курфюрст саксонский, послал войско во главе с Флемингом к Риге. Но, получив с его жителей полтора миллиона талеров, снял осаду и отвел свои полки от города. С Данией дело обстояло еще хуже: молодой шведский король, забияка и рубака, высадился на ее территории с пятнадцатитысячным корпусом, и Копенгаген оказался под ударом. Датский король капитулировал, и по миру в Травендале (8 августа 1700 года) его страна вышла из Северного союза. Петр остался с Августом II, союзником слабым, коварным, склонным к предательству.
