Она сдала билет на поезд и купила другой – на «через три дня».

Городу было неважно, где двое его сумасшедших обитателей проводят дни – в подъездах ли, в парке на заброшенной карусели, на плотине, где обитают бомжи, или где-то еще. Подруга искала ее по всем знакомым, а, когда нашла, наконец, поздно ночью, попыталась устроить скандал, но натолкнулась на непонимающе-отсутствующий взгляд и махнула рукой. Сама не маленькая, должна бы понимать.

Семестр начинался послезавтра, и родители уже дважды звонили на мобильник, но она отвечала, что приедет через день… два… три… оставьте меня в покое, я сама во всем разберусь!

Деньги, взятые из дома, кончились как-то очень быстро, и Елена распечатала заначку «на билет», которую он пообещал вернуть ей послезавтра – ему срочно нужны были новые струны для гитары, а приятель не отдал вовремя долг.

Совершенно случайно им подвернулась пустая квартира приятеля – им вдвоем, только им и никому больше. Они пили дешевое вино, и так стучало сердце – вот-вот на стук этот сбегутся соседи, и глаза ее блестели, а волосы были такими пушистыми при свете свечи. И он целовал ее руки, а потом губы, а потом – не только губы, и им было хорошо вместе – так хорошо, как только может быть хорошо неопытной девушке, впервые познавшей любовь, и мужчине, знавшему очень многое. Продавленный старый диван скрипел, заглушая остальные звуки, и рассвет предусмотрительно не торопился заглядывать в окна.

Она сказала, что любит его, и получила в ответ поцелуи без числа.

Ей пришлось уехать через неделю, когда мать пообещала, что приедет в Город и увезет ее домой лично, и выслала денег переводом. По дороге на вокзал он пообещал писать каждый день, а звонить – как только будет возможность, и подарил ей букет фиалок, неведомо как найденных в хмуром городе ранней весной. А когда поезд тронулся, он бежал рядом и что-то кричал ей, а что – она не видела сквозь навернувшиеся на глаза слезы.

Вернувшись домой, Елена продолжала посещать занятия в университете, но не о глаголах и исландских сагах думала она – о его глазах, письмах, что приходили, конечно, не каждый день, но все же часто, и считала дни до летних каникул, когда они должны были встретиться. О том, чтобы он приехал к ней, не могло и речи идти – родители ее были людьми строгих правил и не такого жениха желали бы для дочери.

Спустя пару месяцев она стала ощущать раздражительность и капризность, начались обмороки и головные боли. Елена списывала это на усталость и авитаминоз, и только известные обстоятельства, о которых прямо спросила одна школьная подруга, а потом поход в женскую консультацию помогли ей открыть глаза. Потом глаза пришлось открывать родителям, а матери – вызывать «Скорую».

Елена написала ему на адрес той вписки, где он жил, но ответа не получила. Подумав, что письмо не дошло, попыталась позвонить и, как ни странно, дозвонилась и попала прямо на него. Радостным голосом сообщив о предстоящем событии, услышала в ответ сухое и холодное «прости, я был не прав, но между нами все кончено», и все приличествующие случаю обвинения. После чего, не поверив услышанному, она хотела немедленно ехать к нему и все выяснить лично, но родители встали на пороге и умоляли не делать поспешных поступков. Они были готовы даже «принять в свой дом бастарда», но не желали потерять дочь из-за угрозы выкидыша где-нибудь в поезде.

Ночью она написала им записку и вылезла в окно. Деньги на билет заняла у той самой школьной подруги. В поезде почти не спала и нервно стояла у окна, мечтая о том, как увидит его глаза.

По известному ей адресу Пола не оказалось. Никто не знал, куда он пропал и когда вернется; никто и не интересовался этим – личность по имени Пол (а еще – Бабник, а еще – слово неприличное) знали и не любили. Узнав о беде Елены, подруга прямо сказала ей все, что думает о безмозглых дурах, которых предупреждали, и посоветовала ехать домой и делать аборт. На слова «поздно», произнесенные срывающимся от слез голосом, ответила, подумав, что средство есть, и если Елена не боится… но ответственности она нести не собирается.

Елена послала домой телеграмму, что задержится на пару дней. На рынке у метро купила пакетик горчицы, а ведро они заняли у соседки.

Все кончилось очень быстро, но к утру Елена не смогла встать с кровати – началось кровотечение, кружилась голова. Полиса медстрахования у нее, конечно, не было, а у подруги не оказалось денег, чтобы отправить ее в частную клинику. Этот Город не любил чужаков, и жизнь в нем неласкова к тем, у кого нет достаточно средств, чтобы выжить, не имея блата и связей. Звонков испуганной подруги по всем знакомым с просьбой дать совет Елена уже не слышала. Липкий туман, в котором она плавала, заглушал все звуки. Только доносился откуда-то еле слышно звук гитары, и его голос пел ей о любви, только вот фальшивил безбожно… без-божно… она молилась, как умела, но слышал ли Бог ее молитвы?

Наконец, «Скорая», вызванная в пятый раз, согласилась доставить иногороднюю девушку без прописки в больницу, и носилки с вытянувшимся на них худеньким телом снесли по лестнице санитары.

Бог оказался милостив – Елена вынырнула-таки из своего горячего бреда и смогла умолить медсестру позвонить домой. Спустя три дня рядом с ее кроватью сидела мать и, плача в смятый платок, говорила, что все будет хорошо…

Через месяц ее увез домой на хорошей машине брат отца, а к концу лета она снова смогла выйти на улицу и даже дойти до магазина. К приговору врачей Елена отнеслась равнодушно; ей теперь было все равно…

… Через два года Елена вышла замуж. Через пять – стала главным редактором местной газеты. Они жили дружно и ладно, почти никогда не ругаясь, и даже подумывали о том, чтобы усыновить ребенка из детского дома. Но март по-прежнему оставался для Елены самым тяжелым месяцем; три недели она не могла спать, худела и теряла аппетит, и даже ласки и уговоры мужа не могли вызвать улыбки на ее враз постаревшем лице.

Про парня со странным именем Пол говорили много разного. Кто-то утверждал, что он перебрался в Новосибирск, кто-то – что погиб в пьяной драке, кто-то – что женился на дочке большого человека в Москве и теперь тусуется в актерских кругах. Одно совершенно точно: он никогда больше не возвращался в Город, в котором в марте дуют промозглые ветра и на окраине есть уютное кафе, где готовят замечательный кофе.

2006 г.

Свобода выбора

Этот майский день сиял и лучился своим великолепием. Майские дни не бывают плохими, если судьба хоть сколько-то справедлива к тому месту, над которым они проплывают. Этот же день был хорош настолько, насколько это в принципе возможно, и солнце считало совершенно так же, поглядывая с высоты на провинциальный город.

Джин шагал по неширокой улице и с удовольствием поглядывал на свое отражение в зеркальных витринах магазинов. Что ни говори, а удача с ним. И трасса была легкой, и вписка попалась почти мажорной – и помыться можно, и пожрать прилично, а не бомж-пакет какой-нибудь, и на вопрос о длительном зависании хозяева махнули рукой и ответили в том смысле, что без проблем и живи сколько хочешь. Сегодня Джин нравился себе – высокий, плечистый парень, девчонки оглядываются, а уж распущенные по плечам чисто вымытые волосы и вовсе выше всяких похвал. На внимание со стороны противоположного пола он в свои двадцать семь пока не жаловался.

Джин шагал, насвистывал и щурился на яркое солнце. Он остановился у киоска с мороженым, а потом от нечего делать свернул с улицы во двор. Сесть на лавочку, съесть пломбир… глядишь, и в голове что появится, а то такая тоска в последнее время – хоть вешайся, и стихов путных нет, все скулеж какой-то. Трасса, бывшая много лет его спасением, теперь не смогла принести облегчения. Хотя и подарила этот вот город, зеленую широкую улицу и ясный день начала мая.

Джин сидел на скамейке у одного из подъездов, с наслаждением лизал мороженое и глядел по сторонам от нечего делать.