– Здравствуйте, я к вам от… Простите, вы мне нужны по делу. Мы сможем поговорить? – растерянно сказала Эльза. Она не ожидала увидеть ничего подобного.

Вовчик решил бежать. Другого выхода у него попросту не было. Или идти в ментовку самому, или ждать, пока его найдут. А в том, что его найдут, Вовчик не сомневался. Это не прошлый раз, когда мамка его отмазала! Вернее, не совсем: она до сих пор платит той дуре, которая подставилась. В этот раз дело сложилось совсем кисло. Нужно же было этой корове сунуться под удар! Ведь он не хотел ее убивать! Просто так легла карта! По сути, он и не виноват вовсе! Ну, выпили, ну, захотелось с девчонкой покувыркаться, подумаешь, велика беда! Этот козел сам попер на них. Сам завел девку ночью в парк. Еще дергаться начал. Можно подумать, крутой, а сам – отстой полный! Клина он положил, но Вовчик, получив серьезную тычку, наткнулся на ту бутылку. Он не собирался убивать, хотел только припугнуть. Сейчас уже не просечь, была она разбита или он сам жахнул ее о камень. Ну и махнул «розочкой». Надо было телке на пути стать. Жуть! Кровища из горла фонтаном. Всего залило. Шмотки потом пацаны подсказали сжечь. Оно и правильно. Дернули они оттуда, да ведь тот хмырь остался! Теперь выход только один – валить из города. Мамка ни за что не простит. Эх, был бы жив батя! Он в разных переплетах бывал. Если б он тогда не замерз по пьяной лавочке, он помог бы!..

Вовчик любил батю. Сколько себя помнил, столько любил. Хотел стать таким же, как он: сильным, смелым, крутым. Ну и что, что у бати жизнь не сложилась, в этом мамка виновата. Батя был боксером, мастером спорта. Дрался так, что на трибунах визжали. А потом пришлось уйти с ринга. Дальше жизнь пошла наперекосяк. Батя, как выпьет, рассказывал Вовчику, каким он был бойцом. А какие бабы у него были! Угораздило ж его жениться на мамке! Любовь, говорит, была. Ну! И где теперь та любовь? Батя землю парит, а мамка как жила, так и живет. Хотя… от того случая она Вовку отмазывает до сих пор… Та дура тоже была хороша. Вместе пили, было весело, а потом она говорит: домой надо. Пошли провожать – все вместе. Еще выпить взяли. Родаков на хате не оказалось. Ну и понеслось. Ведь сама хотела! А через день повестка. В ментовку вызывают. Мол, так и так, групповуха, кто крайний, становись в очередь. Мамка тогда с Вовчиком пошла. Выла по-страшному. Кое-как с дурой договорилась. Денег дала. Обидно, что Вовчик сам не помнит, было у него что с той дурой или не было. Пьяный был.

А теперь нужно бежать. Пацаны подсказали, где можно в осадок выпасть. В тех краях много крутых пацанов пересиживали. Жутковато, но все клевее, чем на зоне. Тем более что Вовчик имел все шансы загреметь во взрослую. Начинать с конкретными паханами ему не хотелось. Вот если бы Янку уломать, все было бы путем. Да и в натуре, что Янку тут держит? Старики? Так мамка у нее пашет, и предок тоже, ну и пусть себе остаются!

Вовчик с Янкой уже полгода живут как муж с женой. Ничего, что Янке только шестнадцать, она девка умная, расторопная. Даже теперь резинки с собой носит, чтоб не залететь. Правильно, на фига им сейчас бебики? Вот отслужит Вовчик в армии, устроится на работу… Хрена лысого он теперь отслужит! В бегах ни один военком его не достанет!..

Вовчик хотел позвонить Янке, да вовремя вспомнил: телефон уже неделю как отключен, за неуплату. Пришлось шкандыбать копытами: денег на проезд не было.

Янка сидела за швейной машинкой. Она и ждала, и боялась его прихода. Знакомые пацаны рассказали, что случилось. Как помочь любимому – девушка не представляла. На беду, та девица оказалась дочкой какой-то шишки. Милиция землю роет, чтобы найти Вовчика. Ему нужно где-то укрыться. Пацаны предлагают бежать. Но про то место, где укрыться можно реально, рассказывают разные ужасы. Сможет ли он там выжить? Да и деньги нужны: купить еды, одежду, на дорогу – не пешком же идти!..

– Янка, твои дома? – прямо с порога спросил Вовчик.

– Нет, мама на рынке, а отец снова в больнице. Вчера вечером так прихватило, что не знали, доживет ли до «скорой». Ты не стой в дверях, проходи, – выпалила Янка.

– Послушай, тут такое дело… Денег мне надо, много…

– У меня нет. Мама жалуется: торговля совсем слабая, хозяин сам не знает, то ли продолжать торговать, то ли закрыться на время. Да и отец болен. На лекарства уйма денег уйдет. Откуда взять, сами не знаем.

– Ты что, меня же ищут, а ты про лекарства! Занять можешь?

– Я не думала. А сколько тебе нужно? – Янка растерянно оглянулась по сторонам.

– Много. Баксов сто.

– Что ты, Вовчик, откуда столько! – ужаснулась девушка. – Я если смогу занять, то десятку-другую.

– Ими только подтереться. А впрочем, достань сколько сможешь, – согласился он. – Знаешь, Янка, давай со мной! Вместе веселей!

– Какое тут веселье – от милиции бегать! – настороженно нахмурилась она. – Может, тебе лучше самому сдаться? Говорят, так можно срок скостить.

– Ага, скостят тебе! Навешают – мало не покажется! Хилять надо по-скорому! Пока не нашли! Бежим со мной, Янка! Или ты меня уже не любишь?

– Люблю, Вовчик, жить без тебя не могу, но как же родители, что подумают? Ведь я не смогу с ними связаться, сообщить, где мы!

– Думать некогда, едем! – стал настаивать Вовчик. – Что ты видела в жизни? Школу да эту долбаную швейную машинку? Мир посмотришь! Не вечно же мы будем прятаться! Отсидимся, а по осени рванем к морю! Ты же в море никогда не купалась! Говорят, там классно! Твоя мамка когда должна заявиться?

– Часам к четырем. А что?

– А то, что в четыре нас здесь уже не должно быть!

– Вовчик, миленький, как же так? Страшно ведь! Как мы будем жить?

– Весело! Собирай манатки – и валим.

– А деньги? На дорогу нам деньги нужны!

– Забирай, что есть!

– У мамы? Но как же она здесь? Ведь отцу нужны лекарства!

– Она найдет, займет где-нибудь.

Янка принесла из комнаты матери тонкий конвертик. Вовчик выхватил его из рук подружки. Быстро пересчитал купюры.

– Негусто, но ничего. На первое время хватит. Ты шмотки бери самые необходимые, остальное добудем.

Через час Вовчик с Янкой уже сидели в кабине грузовика, который уносил их на юг.

…Тарас никуда не спешил. Поглядывал на облака и ладил старую, в дырах, сеть. После катастрофы он, как и все, попал под выселение. Почти год прожили в общежитии, оборудованном в бывшей школе. Существование оказалось невыносимым. Хотели поехать к детям. Но ни у сына, ни у дочери жить было негде. Дочка с мужем и малолетней Верочкой ютились в заводском общежитии. А у сына хоть и была двухкомнатная квартира, зато и детей было двое. В общем, они с женой решили наплевать на запреты и вернуться домой. Оказалось, что сделать это совсем не просто. Дважды их заворачивали патрули, в родное село удалось пройти лишь с третьего раза, ночью. Добрались, а на рассвете ужаснулись: половина домов была разрушена, а те, что остались целыми, зияли черными дырами окон и выбитых дверей. Их родной дом оказался разграблен дочиста. Только ветер гулял по заваленным непригодным тряпьем и осколками битой посуды комнатам.

…Тарас оставил рыдающую жену на опустевшем подворье и отправился в лесничество, в котором работал до катастрофы. Лес неуловимо изменился. Дорога поросла травой. По ней, очевидно, не ездили с того самого, перевернувшего их жизнь дня. Местами на колеях стал пробиваться кустарник. Странно, но поросль выглядела так, словно ей было не меньше пяти лет…

Через час Тарас увидел здание лесничества. Дом был по-прежнему крепок, с целыми стеклами и с виду не тронут мародерами. Хозяйственные постройки уцелели. Площадка перед домом поросла высокой травой. Тарас собрался подойти поближе, но его внимание привлек странно знакомый звук: где-то недалеко проблеяла овца. Осторожно, шагом опытного охотника, он обошел поляну, на которой раскинулись и здание лесничества, и бревенчатые сараи, и обнаружил источник звука. Возле хлева паслось с десяток овец и не меньше дюжины ягнят. Могучий баран застыл на пригорке и прислушивался к доносящимся из леса звукам. Ни малейших признаков присутствия человека Тарас не заметил. Каким чудом здесь оказалась эта маленькая отара во главе со старым бараном, оставалось загадкой. Тарас решил, что гадать будет потом, обогнул по широкой дуге хлев, подошел к зданию лесничества. Красный от ржавчины замок на дверях красноречиво свидетельствовал о том, что за весь прошедший год люди тут не появлялись.